Она помогла Софье поправить прическу перед зеркалом и подала ей губную помаду.
– Пока вы молоды, красивы, трясите мужчин! Трясите их как грушу, а иногда можно и побить!
Роза изобразила боксера, колотя толстенькими кулачками невидимого соперника. Софья рассмеялась, задев рукой свою шкатулку с украшениями. Маленький серебряный медальон, который она снимала на время съемочной сцены, упал и случайно раскрылся.
Любопытная Роза тут же схватила хрупкую вещицу и уставилась на фотографию внутри медальона.
– А я все думала, чей портрет вы там скрываете? Неужели Леонтий Петрович? Или тайный амур? А тут такое милое дитя. Какой ангелочек!
Софья торопливо выхватила медальон у нее из рук.
– Милая Роза, не суйте свой толстый нос в мои дела. Идемте, Булыгин не любит ждать.
Софья положила медальон в бисерную сумочку, накинула шубку, отделанную мехом куницы. Отходчивая Роза решила не обижаться на замечание в свой адрес, с искренним восхищением всплеснула руками.
– Камелия, богиня, шарман абсолюман[6]!
– Идемте же, Роза Ивановна! В кои-то веки Булыгин приглашает в ресторан всю труппу.
Теперь, проезжая по неспокойным улицам Петрограда, Булыгин просил водителя поднимать складную крышу авто. Внутри было тепло, пахло духами и дорогой выделанной кожей, и тревоги, казалось, отступали, теряли беспокоящую силу.
Софья напевала романс.
Взгляд твоих черных очей
В сердце моем пробудил
Отблеск умчавшихся дней,
Отзвук угаснувших сил…
«Про какие это черные очи поет? – спохватился вдруг Булыгин. – Закрутила роман с режиссером? Да нет, мальчишка не посмеет, ест у меня из рук».
Оглядывая артистов в их порыжелых тонких пальтишках, нелепую толстуху Розу, кучерявого режиссера с вечно детской улыбкой на румяных губах, Булыгин вздыхал. Вот ведь легкий народ, живут как стрекоза в той басне. Порхают, шутят, поют, а животы подвело с голодухи. А он, Булыгин, хлопотливый муравей, все суетится, рыщет по земле, ищет и тащит поклажу, которую и вынести-то может с трудом.
Чем покорил ты меня?
Я пред тобою без слов.
Но чтобы жить для тебя,
Жизнь начала бы я вновь.
Софья напевала, глядя сквозь мутное стекло автомобиля, и Булыгин удивился странной рифме. Он ведь как раз думал о том, чтобы выйти из паев и окончательно расплеваться с компаньонами здесь, в Петрограде. Перестать выгадывать, обманывать, лебезить перед сильными мира сего. И новую жизнь начать в родных местах, на речке Бурее, где вся округа покорится его хозяйской воле.
В ресторане было людно, пальмы в кадках украшали фойе, веселыми огнями блистали витражные окна. Обедала богатая публика, в том числе много военных чинов с дамами порядочного общества.
Скрипач во фраке ходил между столами, извлекая жалобные звуки из своего инструмента.
Актеры расселись за столом, робко поглядывая вокруг. Официант принес шампанского.
– Хоть анекдот какой расскажите, – потребовал Булыгин, выбирая из меню чего-нибудь такого, чего еще не пробовал, но желал бы отведать. Все обрыдло, и не хотелось ничего.
Виктор Буримэ с готовностью взялся рассказывать анекдот.
– …Внутренний голос говорит ковбою: «Брось монету под куст!» Он бросает. «А теперь посмотри!» Смотрит – а под кустом лежит мешок золотых монет! Он обрадовался, схватил мешок и едет дальше. Подъехал к берегу моря. Внутренний голос ему говорит: «А теперь брось мешок в море с утеса». Ковбой думает: «Брошу. Наверное, выплывет десять мешков». Раз и бросил! А внутренний голос ему говорит: «А теперь посмотри, как булькнуло!»
Буримэ сам засмеялся своей шутке, Смирнов-Вилюйский поддержал товарища сдержанным смешком. Режиссер, озабоченный новостями, сочувственно обратился к Булыгину.
– Что же, Леонтий Петрович, деньжищи знатные!.. Или застраховано?
Булыгин сжал кулак.
– Где там, Мишель. Оказывается, чуть не месяц назад, в конце февраля, обоз не доехал. А мне сообщали, что все в порядке. Розыск послали, три трупа нашли. Чагин, проводник, раненый вышел к заимке, а обоза – как не было, пропал.
– Жаль, жаль. Такие деньжищи! – с неискренним сочувствием все повторял Купер.
Булыгин стукнул кулаком по столу.
– Я золото свое верну! Я его нутром чую. Как мой папаша говорил: «Мы, Булыгины, на реке Бурее стоим да свой суд вершим». Сам поеду, в тайгу пойду и верну.
Роза подняла стакан вина, лихо опрокинула. Сипловатым голосом обратилась к заводчику.
– Леонтий Петрович, а правду говорят, что у вас там, в Амурской губернии, медведи по дорогам ходят?
Булыгин скривился в усмешке.
– Врут, мадам Роза. Нет у нас дорог.
Артист Буримэ вдруг сложил руки в умоляющем жесте.
– Леонтий Петрович, поедемте в вашу губернию. В Петрограде голод будет, хлеба не купить.
Смирнов-Вилюйский присоединился к товарищу.
– Устали взятки платить, чтоб на фронт не отправили. А там и спляшем, и споем, и синема покажем!
И тут же, навертев салфетки на пальцы, артисты изобразили на столе кукольный канкан, сочинив на ходу куплеты:
Возьмите, возьмите, возьмите нас в Сибирь!
Мы бросим пить водку, мы будем пить кефир!
Концерты, антракты, ревю и бенефис!
Возьмите, возьмите, и мы споем на бис!
Софья посмотрела на Булыгина и улыбнулась своей медлительной улыбкой, полной соблазна.
– Возьмем их, Леонтий Петрович?
Булыгин вздохнул.
– Дорога-то неблизкая, господа. Транссибом до Иркутска, там я закупаю товар для фактории. Дальше – до Нарымской, на узкоколейку. А там уж на санях.
Лицо его вдруг осветилось мечтательной радостью.
– У нас лед – метра полтора, стоит до апреля. Помнишь, Соня? А Хабаровск, Амур-батюшка… Кедры могучие… Простор!
– И золотой песок под ногами хрустит, – добавил негромко Буримэ.
Булыгин нахмурился.
– И ничего не хрустит – добыть надо. Шахты копаю, на воде машины ставлю. Прииск мой на реке Быстрой, она же Бурея. На тунгусском наречии значит «большая река». А Умальта – «малая река», но есть в ней омуты, глубокие течения. Много там разных богатств.
Не успел Леонтий Петрович договорить, как в зал ресторана вдруг ворвался бородатый изможденный человек с горящими безумием запавшими глазами. В руках он держал большую икону в позолоченном окладе.
– Люди русские, падем на колени! Государь император отрекся от царского престола! Помолимся, православные, спасайте Россию! Покайтесь, нечестивые!..
Испуганные обыватели повскакивали с мест, молодой капитан выхватил револьвер, дамы завизжали. Седовласый швейцар, задыхаясь, наконец добежал от двери и схватил нарушителя спокойствия, вместе с метрдотелем они скрутили ему руки за спиной.
В этот момент Булыгин узнал безумца, это был владелец кондитерской фабрики, которую на днях выставили на торги по банкротству.
«Бежать, – подумал Леонтий. – Бежать из проклятого города».
Глава пятая. Арестанты
© М. Филимонов, РИА Новости
Апрель случился солнечным и дружным. Весна пришла, как новая хозяйка в дом, выметая из углов грязный снег, взламывая лед на реках, пробуждая лесную природу и улыбаясь людям обещанием скорого тепла, пьянящей радости цветения, богатого урожая. Но май вдруг засы́пал дороги снегом, возвращая на лица арестантов печать привычного уныния и затаенной злобы на весь мир.
