Муж постоянно находится при ней Она прекращает принимать лекарства и бесцельно слоняется по улицам. Ей снятся сны о еде. Через месяц после первой попытки суицида, Эллен предпринимает вторую, приняв 20 таблеток барбитурата. На следующий день она оказывается в состоянии, которое аналитик называет «истерическое помрачение сознания». Она кричит и плачет целый день, отказывается от любой пищи, объявляет, что она лишит себя жизни, когда никого не будет рядом. На следующий день Эллен жадно набрасывается на пищу. После она предпринимает несколько попыток броситься под машину, а затем из окна офиса своего аналитика. Через несколько дней переезжает с мужем в клинику к терапевту, предлагавшему лечение ранее.
«Когда я просыпаюсь, то ощущаю страх голода. Даже когда я сыта, я боюсь того часа, когда опять проголодаюсь». «Я убегаю от хлеба на своей чайной полке». «Я совсем себя не понимаю. Я сталкиваюсь с собой, как с незнакомкой». Эллен болезненно осознает, что из-за болезни больше и больше удаляется от людей. В это время она начинает писать «историю невроза». Болезнь серьезно усиливается, и в конце декабря Эллен консультирует Крепелин и диагностирует меланхолию. Аналитик считает этот диагноз неверным и продолжает анализ. Эллен чувствует улучшение, но разрывается между различными позициями врачей по поводу ее лечения. В начале Нового года терапевт запрещает продолжение анализа, с чем Эллен соглашается.
Пребывание в Крейцлингенском санатории 14 января – 30 марта. Из заключения терапевта имеют место эндокринные нарушения. Невроз сам по себе выражен в навязчивых идеях, особенно в страхе стать толстой и позже в компульсивном желании есть много и без разбору. Позже к неврозу прибавилась циклотимия-депрессия о обострениями примерно раз в месяц и периодическими суицидальными идеями. Во время депрессий навязчивые мысли отходили на задний план. В клинике состояние Эллен улучшилось во время присутствия мужа, который благотворно влиял на нее. Вес постепенно дошел до 52 кг. Сильное чувство болезни, упадок психической энергии. Эллен всерьез жаждет смерти.
День ото дня в клинике происходят колебания настроения. Ест почти все, что предлагают, во время прогулок забывает о своем страдании. Позже начинаются суицидальные идеи, которые постепенно становятся более серьезными. Тема смерти проходит через всю жизнь Эллен, занимаясь верховой ездой она совершает легкомысленные трюки, если узнает о смерти подруг, завидует им. В детских домах посещала детей, больных скарлатиной, в надежде заболеть. Ее консультирует Блейлер. Исходя из анамнеза и собственных заключений, ей был поставлен диагноз «прогрессирующий шизофренический психоз». По прошествии некоторого времени, вес ее составил 47 кг (столько же сколько при поступлении). Она вела привычный для нее образ жизни.
После возвращения Эллен чувствует неспособность бороться с жизнью еще больше, чем в клинике. Симптомы обостряются, Эллен расстраивает отсутствие режима. Встреча с родными только обостряет течение болезни. На третий день пребывания дома она съедает много еды, впервые за 15 лет и действительно насыщается. Она гуляет с мужем, читает стихи, она в праздничном настроении, пишет письма. Вечером Эллен принимает смертельную дозу яда.
История болезни Лолы Фосс не столь популярна, как случай Эллен Вест, но не менее трагична. В возрасте двенадцати лет она перенесла серьезный приступ брюшного тифа с высокой температурой и должна была провести пятьдесят два дня в постели. В течение этого периода появились первые признаки состояния тревоги. Например, она отказывалась спать дома, потому что «это было недостаточно безопасно», и ночевала в доме бабушки.
В двадцать два Лола сопровождала свою мать в поездке на немецкий курорт с минеральными водами. Незадолго до отъезда она отказалась сесть на корабль, если из багажа не будет убрано определенное платье. Только после того, как ее желание было исполнено, она присоединилась к матери на корабле.
Для патологического мышления Лолы характерны изощренные навязчивости.
Она всегда поворачивала назад, когда видела джентльмена с такой тростью, т. к. в ней она «читала» следующее: «трость» по-испански = baston\ «on» наоборот = no\ «резина» по-испански – goma; первые две буквы в английском = «go». Вместе это равняется «no go», что означает «Don’t go on! Turn back!» (He ходи дальше! Поверни назад!). Каждый раз, когда она не подчинялась этому предостережению, с ней что-нибудь случалось. Когда у нее на душе было неспокойно и она видела кого-нибудь, подпирающего лицо рукой, она успокаивалась. Почему? «Рука» по-испански = mano (второй слог no)\ «лицо» по-испански = cara, что напоминало ей английское слово «care». Из этого она приходила к: «no care» (нет заботы), т. е. нет причин беспокоиться, или, по-испански, no cuidado. Любое слово, начинающееся с «car» в испанском или немецком (саre, carta, Kartoffel) и связанное с чем-то, что означает «нет» (nо), означает удачу. Все, что содержит слоги «si» («да» по-испански) или «ja» («да» по-немецки), подразумевает «да» на заданный внутренне вопрос: например, nar-iz (нос) – «is» это «si» наоборот; ore-ja (ухо); si-lla (стул); gold означает «go» и т. д.
Навязчивости сменяются бредом преследования – она почему-то боится медсестры. Это уже параноидная шизофрения, которая, по Бинсвангеру, характеризуется истощением здесь-бытия и наличием «экстравагантного идеала», то есть манерой «заходить слишком далеко». Это, как бы сказал Славой Жижек, «возвышенный объект идеологии».
Людвиг Бинсвангер
Экстравагантность[1]
Человеческое существование проецируется в измерениях широты и высоты1; оно не только движется вперед, но и поднимается вверх. Поэтому в обоих отношениях человеческое существование может слишком далеко зайти, стать экстравагантным. Если мы хотим понять антропологический смысл экстравагантности, нам следует отыскать то, что делает возможным превращение экзистенциального подъема в экстравагантный способ существования. Антропология никогда не может ограничивать свои исследования одним лишь только экзистенциальным направлением, а будучи, по сути, антропологической, всегда должна иметь перед собой общую структуру человеческого бытия. Поэтому основание этого перехода, или превращения экзистенциального подъема в экстравагантность с самого начала будет не просто рассматриваться как движение вверх, но пониматься как часть koinonia2, или единства других основных потенциальных возможностей человеческого существования. Как я пытался показать в другой работе3, экстравагантность фактически обусловливается определенной дисгармонией в отношении между подъемом вверх и движением вперед. Если такое отношение, в том случае, когда оно «удачно»4, называть «антропологически пропорциональным», тогда мы должны говорить об экстравагантности как о форме антропологической диспропорции, как о «несостоятельности» взаимоотношения между высотой и широтой в антропологическом смысле.
Восхождение человеческого существования вверх не следует понимать в рамках контекста его бытия-в-мире5, 6 и соответствующей его ориентации в пространстве и времени. Скорее его следует понимать в контексте бытия-вне-мира в смысле обретенной обители и вечного присутствия любви, где не существует ни «вверх» ни «вниз», ни «близко» ни «далеко», ни «ранее» ни «позднее». Если же, вопреки этому, человеческое существование, как имеющее пределы бытие, все-таки «остается» и «перенесенным» в плоскости высоты и ширины, тогда оно может «зайти слишком далеко» именно там, где оно покидает обитель любви с присушим ей измерением вечности и целиком погружается в «пространство и время». Ибо только там, где отсутствуют communio [2] любви и соmmunicatio [3] дружбы и где простое взаимодействие и общение с «другими» и со своим собственным Я становятся исключительным направлением нашего существования, только там высота и глубина, близость и отдаленность, настоящее и будущее могут иметь такое важное значение, что человеческое существование может зайти слишком далеко, может достичь конечной цели и сейчасности, откуда нет хода ни вперед ни назад. В таком случае мы говорим о переходе в экстравагантность. Это может быть экстравагантная «идея», идеология (идеологии экстравагантны по самой своей сути), экстравагантный идеал или «чувство», экстравагантное желание или замысел, экстравагантное притязание, мнение или точка зрения, простая «прихоть» или экстравагантный поступок или проступок. Во всех этих случаях «экстравагантность» обусловлена тем фактом, что Dasein «застряло» в одном определенном эмприческом местоположении [Er-Fahrung], когда оно уже не может, используя выражение Гофмансталя7, «свернуть свой лагерь», когда оно уже не может вырваться оттуда. Лишенное communio и communicatio, Dasein уже не может расширять, изменять или пересматривать свой «эмпирический горизонт» и остается привязанным к своей «узости», то есть четко ограниченной позиции. В этом отношении Dasein оказывается «застревающим» или упорствующим, но еще не экстравагантным [4], ибо дополнительной предпосылкой экстравагантности выступает подъем Dasein на высоту большую, чем та, что соответствует широте его эмпирического и интеллектуального горизонта, то есть другими словами, непропорциональное соотношение высоты и широты.