Силуэт Рено удалялся по центральной аллее сада Тюильри. Делестран несколько минут постоял у распростертого перед ним тела, как всегда чувствуя подобие головокружения. Трудно принять реальность, когда личность внезапно превращается в предмет, который можно перемещать по собственному усмотрению. Жизнь угасла, уступив место длительному процессу деградации, ведущему в небытие. В конечном итоге жизнь – мелочь перед лицом смерти, и с этим ничего не поделаешь. Если слишком много думать об этом, можно сойти с ума, но и не думать не получается.

Делестран никогда не оставался равнодушным к обезображенным смертью существам, но умел держать дистанцию. Странно, но история жизни этого человека заинтриговала сыщика больше подозрительных обстоятельств его смерти. Он чувствовал, как в нем по непонятной причине зарождается… восхищение. Неужели дело в образовании, полученном в военном училище после смерти матери? Это сбивало с толку. Мало что так задевало майора за живое. Глядя сейчас на лицо незнакомца, он пытался оживить его, включив воображение. Первым пришедшим на ум образом был одинокий человек, читающий на скамейке вдалеке от всего мира. Люди, живущие на улице, не притворяются, не жульничают, им не нужно ни казаться, ни соблазнять – только выживать. Чтение, скорее всего, было способом существования, попыткой не быть забытым, сохранив при этом достоинство образованного человека. Взгляд трупа был пустым, но Делестран угадывал, как расширяются зрачки неизвестного под воздействием слов, как временами приходят в движение губы, а рука, снова обретя крепость, подчеркивает красивую фразу, поразившую его очевидной истиной. Труднее оказалось представить это тело в сражении тридцать или сорок лет назад, в расцвете сил, с выступающими, холодными как сталь мускулами, готовым драться до последнего вздоха. Все случилось давно при неясных обстоятельствах, но рана была точно получена в бою. Человек, должно быть, убивал врагов и терял товарищей? Даже смерть не отняла у него следов праведной жизни. В Делестране сейчас говорила не интуиция, а впечатление от увиденного. Размытые образы сменяли друг друга под воздействием предположений – ничего конкретного, только движущиеся пятна цвета хаки, выстрелы, крики, потом великое окровавленное молчание и… всё. Пустота.

Зазвонил телефон Бомон, заставив майора вздрогнуть, и лейтенант отошла в сторону, чтобы ответить.

– Да, Митч. Говори.

Делестран слышал не весь разговор и потому старался уловить интонации.

Лицо Виктуар выражало удивление.

– И что это за контора?

Она кивала, слушая объяснения коллеги.

– Ты уверен? Очень любопытно! Зачем ему с ними контактировать?

Наконец Бомон, нахмурившись, сказала:

– Нет, не звони им. Мы не знаем, почему он имел с ними дело. Диктуй адрес, мы съездим. Тебе известна мания майора посещать свидетелей «на дому», чтобы разнюхать детали. Подожди, возьму ручку… Диктуй.

Бомон записала данные в блокнот.

– Спасибо, Митч, я доложу шефу, и мы будем держать тебя в курсе. До встречи.

Закончив разговор, она подошла к майору и спросила:

– Ты когда-нибудь имел дело с НСДЛП?

– Нет, что это за зверь?

– Национальный совет по доступу к личному происхождению. Это ключ к номеру телефона, который мы обнаружили. Митч говорит, эта организация позволяет детям, рожденным анонимно, получить информацию о своих корнях, а иногда даже найти биологическую мать. Процедура выглядит относительно простой: если мать решает раскрыть тайну своей личности, она сообщает информацию в НСДЛП, но ребенку они передаются только по запросу. Иначе никак. Митч побывал на их сайте, там вроде бы все понятно разъяснено.

Делестрану потребовалось время, чтобы в полной мере осознать информацию.

– Что думаешь, майор?

– Не знаю. Мне трудно представить, как шестидесятилетний мужчина пытается выяснить свое происхождение, чтобы найти родительницу. Сколько ей сейчас лет? Минимум восемьдесят…

– Возможно.

– Да. В конце концов, почему нет…

– Лучше поздно, чем никогда.

– Полагаю, адрес Митч тебе дал?

– Конечно, Совет заседает в Седьмом округе, прямо напротив Дома инвалидов, на авеню Дюкена, четырнадцать.

Делестран повернулся к Сене, посмотрел на сияющий золотом купол Дома инвалидов на другом берегу. Совсем близко от места преступления.

– Давай-ка нанесем им короткий визит во второй половине дня, а, Виктуар?

– Как скажешь, шеф. Смотрел кино «Набережная Орфевр, тридцать шесть»?

– Представь себе, нет. Наверное, единственный из всех парижских полицейских.

– Ну и зря, фильм отличный. Там один герой говорит: «Быть сыщиком – значит каждый день отправляться в никуда с намерением заблудиться».

– А что, справедливо! Заблудиться, чтобы отыскать себя… У самых удачливых это получается!

– Ты заблудился, командор?

– Мне часто так кажется, малышка Виктуар. Следует насторожиться, если этого не происходит. Потеряться – значит снова стать бдительным и заметить много странного. Разгадывать маленькие секреты человеческой натуры дано не каждому! Нужно уметь видеть, что скрывается в глубине, и прежде всего – знать, когда отступить… Самое главное в нашей работе – вернуться живым домой.

Бомон нравилось, когда Делестран вел себя по-отечески. Исчезали язвительность, усталость и желание поучать. Она указала на труп:

– Полагаешь, он тоже заблудился?

– Похоже на то, но он вряд ли позволил себе совсем потеряться. Этот человек – настоящий «путешественник на диване», – объяснил майор, изобразив пальцами кавычки. – Дам тебе несколько книг, прочтешь – и сама все поймешь. Сименон – это не та эпоха, что у Доминик Маршаль [14], но тоже очень интересно. Даже мощно! Те времена давно миновали, нет риска запутаться… – Он подмигнул коллеге. – Ладно, что там возятся эти гробовщики? У нас тоже есть работа. Я очень хочу узнать его фамилию и как он умер. Возьмешь цифровую камеру?

– Да. Зачем?

– Используем твой режиссерский талант. Можешь сфотографировать его лицо? Так, чтобы на снимке он выглядел живым? Уверен, ты справишься. Это пригодится при опросе свидетелей.

– Собираешься показывать фотографию мертвеца?

– Почему бы и нет, если это поможет опознать погибшего…

Бомон впервые фотографировала мертвого человека. Сделав несколько кадров, она показала экран майору.

– Молодец! Ты его почти оживила! Должно сработать.

Делестран обогнул бассейн, миновал тигра с крокодилом в зубах и пошел по аллее, оставив Бомон с мертвецом. Закурил, обвел взглядом горизонт в поисках неподвижной точки, чтобы зацепиться за нее взглядом. Вдалеке позировали китайские молодожены: это вошло в моду, их можно было встретить почти повсюду в Париже, в любую погоду, в сильный мороз и жару, иногда даже в дождь. Китайцы ехали за тридевять земель, чтобы увековечить свою любовь. Одни и те же наряды и позы, ничего по-настоящему оригинального. Фото молодых азиатов в черных костюмах и белых платьях поместят в рамки и повесят на стену или засунут в альбомы.

Делестран слегка отступил назад, чтобы видеть вход, скрытый за деревом, и едва не рухнул на спину, запнувшись о металлическую струну, натянутую на уровне 15 сантиметров над землей. Он не заметил, что оказался на краю аллеи, у границы, обозначенной проволокой, защищающей зеленый газон. Слева мелькали фигуры коллег в форме, окруживших человека, которого майор опознал как сторожа по более светлой рабочей одежде. Полицейские направлялись к нему.

Они попросили служителя пройти с ними на место преступления, где он помогал им вытащить тело из воды. Сторож отправился с ними, не выказав ни волнения, ни малейшего неудовольствия, хотя ему пришлось прервать дневной перекус. Это был крепкий мужчина лет пятидесяти с густыми седеющими волосами и тлеющим окурком в углу рта. Его руки обветрились от работы с землей, а кончики пальцев слегка почернели. Делестран не удивился крепкому рукопожатию – он как будто заново открывал для себя спокойную силу крупных, нежных и неуклюжих людей из своего далекого крестьянского прошлого. Сторож казался честным и искренним человеком. Толстые линзы, как две лупы, увеличивали неподвижные черные плошки глаз, которые словно стремились вылезти из орбит, производя странное, но не угрожающее впечатление.