Группа направилась к бассейну, Бомон и капитан – впереди решительным шагом; Делестран тяжелой походкой замыкал шествие. На глаз диаметр бассейна составлял метров десять. Подойдя ближе, они увидели на камнях кровь. Майор на мгновение замер. Пятно имело форму перевернутой груши и составляло в основании около 20 сантиметров. Несколько капель упало на утоптанную землю, влажную от утренней росы. Других следов не было. Делестран обернулся и понял, что тоже не оставил следов на темной дорожке.

Чуть правее, в стороне, спинкой к квадрату лужайки, стояла скамейка. Приятное место, чтобы расслабиться, насладиться красотой пейзажа, журчанием воды и Лувром на заднем плане. Странно, но здесь не было никакого освещения, даже уличного фонаря. Майор сделал набросок, чтобы приложить его к своему плану. Круг, напоминающий часовой циферблат: на пять часов – скамья, на шесть – аллея, ведущая к пруду, на семь – пятно крови, на десять – мертвое тело. Сам не зная зачем, он отметил бронзовую скульптуру на двенадцать часов. Она стояла на лужайке, метрах в двух от круговой аллеи, окаймляющей чашу пруда, чтобы зритель мог любоваться ею с оптимального расстояния. Тигр, терзающий крокодила [7]. Делестран удивился: разве полосатая кошка может встретиться с аллигатором? Или это один из ключей к пониманию творения художника? Подойдя ближе, он, прежде чем взглянуть наконец на мертвеца, прочел имя мастера на цоколе: Огюст Николя Каэн. Еще один неизвестный…

Делестран вдруг осознал, что все на него смотрят. Его ждут. Он смутился и поспешил присоединиться к двум полицейским в форме, пожал им руки, ругая себя за несобранность. Он больше не мог уклоняться. Бомон уже заняла место у головы покойника. Майору казалось, что он где-то видел это изможденное лицо. Для него все всегда начиналось со взгляда. Даже мертвый, этот человек все еще говорил. Нужно попытаться представить выражение его лица в последнее мгновение жизни. Мешки под глазами, веки отекли и не опустились, молочная белизна уже залила голубые радужки, но при жизни они наверняка смотрели на мир открыто и воинственно. Две глубокие морщины перерезали лоб; другие, не такие заметные, тянулись вверх, туда, где начинали расти короткие густые волосы с проседью, пожелтевшие на висках. У незнакомца было загорелое, запылившееся от дорог лицо путешественника со множеством мелких морщинок, готовых треснуть в любое мгновение, особенно в уголках глаз. Ярко выраженные надбровные дуги делали его похожим на боксера, а венозная сетка на щеках и кончике носа выдавала выпивоху. Судмедэксперт сможет дать более развернутый анализ личности, опираясь на внешние данные. Рот покойного был очерчен очень изящно, верхнюю губу слева пересекал старый шрам, мелкие, тесно прижатые друг к другу зубы покрывал давнишний налет. Ну что же, имени у него пока нет, зато можно сделать слепок челюстей и попытать удачи у дантистов.

– Как думаешь, сколько ему лет, Виктуар? – спросил он, глядя на своего лейтенанта.

– Затрудняюсь ответить, командор. Он выглядит изнуренным, поэтому признаки старения выражены ярче. Я бы дала ему лет шестьдесят, не меньше.

– Согласен. Послушаем, что скажут другие.

– Вы видели его одежду? Лохмотья! И обувь прохудилась.

Делестран пригляделся и увидел, что потертые кожаные мокасины сорок второго размера действительно просят каши. Выцветшие черные полотняные брюки не раз латали, причем вручную. Карманы ветхого пальто были надорваны, плотная ткань обтрепалась во многих местах, подкладка требовала ремонта, верхняя пуговица оторвалась совсем недавно – нитка так и осталась висеть. Рубашка сомнительный белизны с грязным воротником вкупе со всем остальным придавала покойнику вид бродяги – но стройное и худое тело, как и лицо, рассказывало совсем другую историю. На нем не было ни украшений, ни даже часов, как будто время еще при жизни утратило для него значение.

Делестран отступил назад на несколько шагов. Его взгляд стал жестким, почти беспокойным. Бомон, украдкой наблюдавшая за шефом, заметила, что тот находится во власти непонятного чувства и почти готов расплакаться. Впервые во время расследования он выпустил на волю эту хрупкую часть своего «я». Впрочем, лейтенант не слишком обеспокоилась, подумав только, что, будь они одни, он удостоил бы ее некоего признания.

Через несколько секунд Делестран взял себя в руки и спросил, где чемоданчик. Осматривать тело он не собирался – это входило в компетенцию патологоанатома, – но хотел проверить небольшую деталь, которая могла оказаться полезной для расследования. Он надел перчатки, подошел к Виктуар и присел сбоку от тела, возле плеча. Осторожно просунул руку под шею трупа и даже через перчатку почувствовал холод кожи. Тот самый холод, который всегда выводит из равновесия, когда прикасаешься к телу человека, умершего несколько часов назад. Он отметил ригидность затылка, не вставая с корточек, сдвинулся в сторону и переместил одну руку на предплечье, другую на бицепс и, даже не успев согнуть локоть, изумился отсутствию мышц, как будто плоть исчезла с костей. Проверил другую руку, и впечатление подтвердилось: правый бицепс был меньше левого. Когда они с судебным медиком снимут с тела одежду, этому наверняка найдется объяснение. Трупное окоченение еще не достигло нижних конечностей, и Делестран, поднявшись на ноги, отметил:

– Я бы сказал, что он умер от шести до двенадцати часов назад. Эксперт уточнит время, измерив внутреннюю температуру.

Майор дал полицейским из наряда пояснения по поводу своих выводов. Окоченение всегда начинается через три часа после смерти на уровне шеи, смещается вниз и завершается в среднем через двенадцать часов.

– Все равно что с рыбой на базаре, – расхохотался один из слушателей. – Гибкая значит свежая, так я всегда говорю жене: если жабры красные и твердые, как правосудие, бери!

Делестран широко улыбнулся. Во-первых, парень прав, а главное, это был юмор, недоступный пониманию обычного человека, но позволяющий полицейским снимать эмоциональное напряжение, вызванное очередным столкновением с трагической судьбой сограждан.

– Да, вы правы. И, что любопытно, через сорок восемь часов все меняется. Тело снова становится гибким. Судмедэксперт все объяснит лучше меня про АТФ [8], глюкозу и энергию, которую перестает вырабатывать организм. Начинается гнилостное брожение и разложение…

На лицах слушателей появилось отвращение.

– В любом случае поздравляю. Вы вытащили его из воды чисто и деликатно. Я бы не сказал, что бедолага свеж, как плотва, но он в собственном соку. Для следствия это важно. Ладно, давайте взглянем, что у него было при себе…

Чтобы установить личность жертвы, агенты обыскали карманы – увы, безрезультатно – и выложили найденное на бортик: старый, насквозь мокрый носовой платок, пакет табака для самокруток в том же состоянии, зажигалка «Зиппо», несколько монет, портсигар, четки, черная чернильная ручка и полиэтиленовый пакет, обернутый вокруг того, что оказалось книгой. Делестрана в первую очередь заинтересовала зажигалка. Особая, возможно номерная, с выгравированной гранатой, семью язычками пламени и девизом: Legio Patria Nostra – «Легион – наша Отчизна» [9]. Майор держал ее в руках и с уважением думал об элитном корпусе французской армии – Иностранном легионе. Он покрутил вещицу в руках, ища фамилию, серийный номер или что-то, наводящее на след, а потом откинул крышечку, крутанул колесико, и фитиль мгновенно воспламенился. Вода, слава богу, не повредила зажигалку.

Далекий от ханжества Делестран уделил гораздо меньше внимания четкам. Бусины, тесно нанизанные группками по десять штук на шнурок с маленьким металлическим распятием, не вызывал у полицейского никаких чувств: он просто отметил для себя, что погибший, очевидно, был набожен. Делестран всегда находился в сложных отношениях с религией и предметами культа. Глухой гнев поселился в его душе в детстве, когда молодой, слишком молодой, умерла мать. Он небрежно вернул четки на место и взял портсигар прямоугольной формы из искусственной кожи и хрома. В отделении, обитом зеленым бархатом, лежал только белый листок бумаги, сложенный пополам, на котором был записан номер телефона.