— Да, — кивнул Георгий.

К столу подошел вышколенный официант. Перехватив взгляд Анны Федоровны и верно истолковав его, Георгий распорядился:

— Попозже, дорогой.

Официант исчез. Анна Федоровна вынула из сумочки сигареты, закурила, кивком поблагодарив Георгия, поднесшего зажигалку. Из головы не шла шатенка в «шевроле». Настроение было безнадежно испорчено, но Анна Федоровна старалась ничем не выдать себя.

— Спасибо, что ты со мной в этот вечер, — прочувственно сказала она, глядя не на Георгия, а на теплый огонь высоких свечей. — Даже не верится, что уже пять лет прошло, как Володя ушел, — быстро летит время.

— А помнишь, как Володька приревновал тебя ко мне?

— Ну еще бы. Вы тогда подрались, и он почему-то обозвал меня кокоткой. Господи, как давно это было, будто в какой-то другой жизни!

— Очень сожалею, что я так и не успел толком с ним объясниться. Ну не верил он в мою платоническую любовь к тебе.

— Может быть, она была не такая уж и платоническая? — Анна Федоровна обаятельно улыбнулась.

— Может, может… Молодой был, горячий… Сейчас могу покаяться. — Георгий сложил ладони рупором и заговорщицки прошептал: — Я хотел тебя отбить у Володьки.

— Георгий, ну что ты такое говоришь? — смутилась Анна Федоровна.

— Да, виноват, но нельзя было пройти мимо тебя и не свернуть шею. Ослепительная, красивая, божественная…

— Даже если это и преувеличение, все равно спасибо. — Она была действительно благодарна Георгию за эти слова. — Знаешь, если бы не ты, я праздновала бы его день рождения в полном одиночестве.

— Да ну? — Георгий сделал удивленное лицо. — А как же Володин гарем?

Анна Федоровна невесело рассмеялась.

— Где твои соперницы? — весело продолжал Георгий. — Где все эти жены, дети и тайные наложницы? Вы все сдружились в конце концов?

— А ты когда-нибудь видел гарем, в котором царит мир и согласие? — вопросом на вопрос ответила Анна Федоровна.

— Что, неужели война? — предположил Георгий.

— Ну если война — то холодная. Скорее худой мир… — Она глубоко затянулась. — Просто стороны договорились о взаимном ненападении. Хотя иногда… — глуховато рассмеявшись, призналась она, — все же случаются отдельные перестрелки.

— И кто стреляет? — Георгий изобразил испуг, широко раскрыв глаза.

— Да все понемногу, батоно, но больше всех, конечно, наша Лера, — Анна Федоровна погасила недокуренную сигарету. — Она теперь на коне. Чуть больше полугода назад было оглашено Володино второе завещание, по которому все картины переходят к его сыну.

— Сыну Леры, Володьке?

— Да, — на мгновение лицо Анны Федоровны едва заметно исказилось, — для нас это был большой удар.

— И он уже вступил в права наследования? — встревожившись, спросил Георгий.

— Нет, ему только шестнадцать, — ответила Анна Федоровна. — Нужно дождаться его совершеннолетия.

Лера ходила взад-вперед по просторной гостиной и нервно курила. Изредка она останавливалась у приоткрытых дверей комнаты сына. В щелочку она хорошо видела, как тот стоит у мольберта с кистью в руке. Эстер Ашотовна, педагог по технике рисунка, женщина лет шестидесяти, что-то втолковывала Володе. Взяв из его рук кисть, она сделала несколько размашистых мазков. По выражению лица сына Лера поняла, что он сказал преподавательнице что-то резкое. Она страдальчески поморщилась, загасила сигарету и стала прислушиваться.

— Володя, дружок, соберись, не надо мазать! Я тебе покажу — возьми кисть… и теперь ровненько, ведем ровненько… правильно, давай, давай еще раз… еще, вот… Володя, мне нужно настроение… ну что ты делал в субботу, в воскресенье? Я прошу тебя, дружок, работай!

Минуту спустя Эстер Ашотовна с отчаянием крикнула:

— Валерия Игоревна!

Внезапно разрыдавшись, она стремительно направилась к выходу. Лера отпрянула от двери, сделала несколько шагов в сторону. Эстер Ашотовна пулей выскочила из комнаты и кинулась к ней, промокая платком заплаканные глаза.

— Не могу больше! — всхлипнула она.

— Эстер Ашотовна, прошу у вас прощения… — виновато начала Лера. — Он сегодня не в духе… Обещаю, вы слышите меня? — Она наклонилась и заглянула женщине в глаза. — Он будет наказан…

— Правда не могу, — повторила Эстер Ашотовна.

Лера вложила в ее руку конверт.

— Это вам за сегодняшнее занятие.

— Ну зачем вы так упорно хотите сделать из него художника? — немного успокоившись, спросила Эстер Ашотовна. — Эти усилия просто не оправдывают себя.

— Конечно, конечно. Я готова увеличить оплату, — выделив интонацией слово «увеличить», заверила Лера.

— От этого он не станет художником, как вы не понимаете?

— Я все понимаю. Спасибо вам за терпение, я надеюсь, что…

— Валерия Игоревна, с меня довольно. — Эстер Ашотовна по-детски спрятала руки за спину. — Я отказываюсь заниматься с вашим сыном!

Она еще раз всхлипнула, одной рукой утирая слезы, другой — пряча конверт в сумочку.

— Володя! — крикнула Лера. — Выйди сюда! Сейчас же!

— Щас, разбежался!

— У меня масса прекрасных предложений… — стала набивать себе цену Эстер Ашотовна, щелкнув замком сумочки. — Отлично воспитанные дети…

— С сегодняшнего дня, — перебила ее Лера, с мольбой глядя на даму, — я буду платить вам не сто долларов за урок, а сто пятьдесят! Двести!

Эстер Ашотовна кивнула. Лера распахнула дверь и с гневом стала отчитывать сына:

— Володя, ты сорвал урок! Ты понимаешь это?! Или надо объяснять? Сейчас же извинись!

— Вот где мне твои уроки! — Оглянувшись на мать, Володя провел ребром ладони по кадыку. — Все! Достало!

Лера с силой хлопнула дверью и, осторожно взяв Эстер Ашотовну под руку, проводила ее в прихожую.

— Надеюсь, мы с вами договорились, Эстер Ашотовна?

Дама еще раз тихонько всхлипнула и молча кивнула.

— Значит, послезавтра я вас жду.

Лера закрыла за ней дверь квартиры и решительной походкой направилась в комнату сына.

— Ну?! И что ты можешь сказать в свое оправдание?! — гневно бросила она сыну.

— Эстер Ашотовна сказала, что на мне природа отдыхает.

— Ага, а ничего, что я унижаюсь, а? Денежки ей сую? Бессовестный ты, лентяй!

— Ма, ну че ты орешь? Да ты посмотри на меня, какой из меня… к черту художник?

— Ты же Иваницкий! — гордо объявила Лера.

— Ну и что?! Нет у меня никакого таланта. Ненавижу я все эти кисточки, мольберты, краски… Ненавижу, понимаешь?

— Значит, художником ты стать не хочешь? — уже более спокойно заговорила Лера. — А кем ты хочешь стать?

— Гонщиком «Формулы-1».

— Ага, ну понятно, понятно.

— А раз понятно, оставь меня в покое! Достала по самое не хочу!

— Не хамить!!! — взорвалась Лера. — Ведешь себя, как скот! В день рождения отца!

— Забил я на все это! Врубаешься? — огрызнулся сын.

Лера вздрогнула, как-то сразу обмякла и медленно вышла из комнаты. Она добрела до гостиной, у барной стойки налила себе в пузатый бокал коньяка и без сил упала в кресло. С фотографии на нее смотрел Иваницкий-старший. Лера подняла бокал.

— Ну что, за тебя, любимый! — Она сделала глоток и тяжело вздохнула. — Видишь, какие у нас дела творятся? Что делать? Ума не приложу.

На пороге гостиной появился Юра, но Лера, не заметив его, продолжала разговаривать с фотографией:

— Господи, что ж ты так рано ушел-то, а? Может, был бы жив… — Она осеклась, увидев Юру.

Он подошел к ней, наклонился, чтобы поцеловать, но, передумав, сел рядом:

— Отмечаешь его день рождения?

— Тебе это неприятно?

— Дуреха, если ты помнишь о мужчине, которого любила и которого уже нет, значит, и обо мне не забудешь.

Лера с благодарностью прильнула к нему.

— Выпьешь?

— Я за рулем, — привычно ответил Юра.

— Все, — командным голосом сказала Лера, — на сегодня все поездки отменяются! Я тебя не отпускаю.

Варвара Семеновна, секретарша Владимира Константиновича, ректора Гнесинки, встретила Сашу подчеркнуто приветливо. Не потому, что госпожа Иваницкая была заведующей кафедрой, замом ректора, а просто Варвара Семеновна ей симпатизировала. Впрочем, симпатия была взаимной.