— А вот угрожать мне не надо! — огрызнулся Геннадий.

— Я не угрожаю, рисую реальную картинку. Саш, а теперь посмотри сюда, вот и реквизит артиста: дубленочка, мобильничек… — Взяв трубку, Вера продемонстрировала ее Саше.

— Отдай, это неправомерно.

— Одолжил у кого или слямзил где?

— Мобильник мой. — Геннадий приосанился. — Я все-таки заведующий.

— А говорил, что адвокат, — ехидно напомнила Вера.

— Да, адвокат, который заведует складом. А что, нельзя?

— Короче, прения закончились, гони бабки назад!

— Понял, Верунчик, все понял. Минуточку, это у меня там. — Геннадий неопределенно махнул рукой.

— Давай, артист, живо!

Напевая: «Сердце, тебе не хочется покоя…» — Геннадий вышел из закутка. Его голос становился все тише. Отчетливо услышав характерный металлический скрежет засова, Вера и Саша переглянулись. Они выскочили из закутка, быстро прошли вдоль десятка стеллажей и оказались у двери. Вера дернула за ручку. Дверь не поддалась.

— Он нас закрыл! — Она что было сил стукнула по двери и, потирая ушибленную руку, в отчаянии крикнула: — А ну открой, скотина!

— Не откроет, — сказала Саша. — Может, здесь еще кто живой есть? Там же на столе две рюмки стояли.

— А ты наблюдательна.

— А мне ничего другого не оставалось, как наблюдать. Ау, люди?! — Она прислушалась. — Тихо. Что делать будем?

— Надо подумать.

— Предлагаю поискать окошки. — Саша огляделась по сторонам.

— Какие в ангарах окошки! Сейчас бы тротилу сюда… и снести эту дверь к чертовой бабушке вместе с этим балаганом!..

— Вера, успокойся, ты перенервничала. Так не бывает, чтоб выхода не было.

— Правильно, выход есть всегда. — Вера достала мобильный телефон. — Алло, Олег, ты где?.. Нет, я с тобой не мирюсь… Пулей сюда, Третий Казарменный, двенадцать, склад номер семнадцать. Я не шучу. Такой адрес. Меня здесь заперли… Что?.. А-а, правильно сделали?

Вера устало опустилась на большой деревянный ящик. На торце красным фломастером было накарябано: «Бычки в томате».

Галина Васильевна никак не могла успокоиться. Она то ходила по комнате из угла в угол, то присаживалась на стул:

— Господи, Лена, зачем я вас только послушала? Как вы не можете понять: не хочу я с ней встречаться. Не хочу.

— Галина Васильевна, — Лена уже знала, как разговаривать с клиенткой. Главное — набраться терпения и гнуть свою линию. — Нет, это вы поймите, ваша позиция неконструктивна.

— Но мне не о чем с ней говорить.

— Галина Васильевна, это позиция страуса — голову в песок.

— Не хочу не то что с ней разговаривать, я видеть ее не хочу.

— А суд? — Лена склонилась над ней. — Что же вы, явитесь в суд с повязкой на глазах? Так там уже есть одна такая, Фемидой зовут.

Галина Васильевна обреченно вздохнула.

— Господи, что же будет?

— Первый шаг вы уже сделали — позвонили.

— Как я с ней говорила, на ваш взгляд со стороны, — ничего или…

— Вы молодец. Говорили спокойно, предельно вежливо, вот и продолжайте в таком же стиле. Вам надо попытаться договориться с ней на берегу, по-хорошему. Не в судебном порядке, а в приватном, понимаете?

Лена обошла стол, за которым сидела Галина Васильевна, встала у нее за спиной, вынула что-то из портфеля и, прикрыв листом бумаги, положила на этажерку.

— А когда мне вам позвонить?

— Звонить мне не надо, я буду рядом. — Лена щелкнула замком портфеля и вышла на середину комнаты.

— Как рядом? — с изумлением переспросила Галина Васильевна.

— Рядом — это во дворе. Как только она уйдет, я тут же к вам. Надеюсь, вы в этой комнате будете с ней разговаривать? — В голосе Лены прозвучала едва заметная тревога.

— Ну не на кухне же.

— Вот и чудненько! Где, как не за этим круглым столом, вести мирные переговоры. Я пошла, ни пуха!

Галина Васильевна встала, обвела взглядом комнату. Подошла к шкафу, вынула праздничную скатерть, постелила на стол. Взяла с этажерки вазу с цветами, но, передумав, поставила обратно. Раздался звонок. Она вздрогнула. Медленно подошла к двери, открыла.

На пороге стояла красивая дама, блондинка. Глаза серо-зеленые, лицо холеное, ухоженное, взгляд глубокий. «А глаза грустные, — отметила Галина Васильевна. — Из-за Володи или они у нее все время такие?» Она встречала людей с грустными глазами.

Анна Федоровна не любила, когда ее с кем-нибудь сравнивали. Она должна была быть одна такая, единственная и неповторимая. Но, разглядывая свою визави, она отметила: «А все-таки Володя был прав, сходство у нас есть».

— Он всегда говорил, что мы похожи… — сказала она, входя в квартиру, — один тип лица.

— Ну не знаю… не думаю… проходите… — Галина Васильевна посторонилась, пропуская гостью. — Вот здесь мы и живем. Как сказал один мой знакомый: «Не Версаль!».

«Это уж точно», — оглядев комнату, мысленно согласилась Анна Федоровна. А вслух сказала:

— Володя не единожды предлагал вам деньги, — она присела на предложенный ей стул. — Вы неизменно отказывались.

— Значит, он говорил вам об этом?

Галина Васильевна тоже присела и, не отдавая отчета своим действиям, начала разглаживать несуществующую складку на скатерти.

— Конечно. У него вообще не было от меня секретов. Он часто говорил о вас.

— Я была уверена, что забыл.

— Он помнил вас. Однажды он даже… назвал мне истинную причину вашего развода, не пощадив при этом и себя.

— Неужели?

— Вы ведь учились вместе. На одном курсе. Володя сказал, что вы ушли из института, устроились в конструкторское бюро чертежницей. Поставили крест на своей карьере. Это была жертва. Ваша жертва.

— И он нашел оптимальный выход — бросил меня и Сашу.

Анна Федоровна не считала нужным и дальше обсуждать дела давно минувших дней. Настоящее тревожило ее куда больше.

— Так о чем же вы хотели со мной поговорить? — по-деловому спросила она.

— О Володином завещании. — Голос Галины Васильевны дрогнул. — Саши нет в числе наследников, думаю, это несправедливо.

— А что вы называете справедливостью? — с вызовом спросила Анна Федоровна. — Все поделить?

— Анна Федоровна, наступил такой момент, когда мы все должны определиться, я… не настаиваю на равных…

— Еще не хватало, чтобы вы настаивали.

— Но какая-то разумная доля наследства…

— А что вы имеете в виду под разумной долей?

Анна Федоровна все время прерывала собеседницу. Это сбивало Галину Васильевну с мысли, не давало возможности сосредоточиться. Галина Васильевна была готова встать и уйти из собственной квартиры, но силы вдруг оставили ее, ноги стали ватными, голова тяжелой. «Давление, наверное», — определила она.

— Анна Федоровна, я не могу разговаривать в таком тоне.

— Вы отказывались от его денег, пока он был жив. Как только он умер, они вам понадобились.

— Да, но я не вижу в этом ничего предосудительного. У меня дочь, внук Вы видите, как мы живем. И мы не беспокоили вас все эти годы.

— А могли бы и побеспокоить.

— Вряд ли… вряд ли вы смогли бы понять меня. Для того чтобы это понять, нужно пережить то, что пережила я…

Воцарилась тишина. Казалось, разговор зашел в тупик Женщины не слышали друг друга. Или не хотели слышать?

Когда гостья вновь заговорила, Галина Васильевна даже вздрогнула.

— А вы думаете, я ничего не пережила? — Анну Федоровну будто подменили. Суровость и жесткость улетучились, глаза увлажнились, и вся она как-то обмякла, словно внутри сломался стержень, на котором держалось все ее естество. — Уж поверьте мне на слово. Особенно в последние месяцы… Когда он умирал… Уходил в муках… Умирал дома — он ненавидел больницы. Я была рядом. Видела все его страдания. Врагу не пожелаешь такой пытки. — Она встала и вышла из комнаты.

— Простите меня, простите… — Галина Васильевна беспомощно развела руками, попыталась подняться, но так и осталась сидеть на стуле.

Она не смогла бы точно сказать, сколько времени так просидела. Она не слышала, как вошла Лена, а увидев ее, не сразу поняла, что та обращается к ней.