— Ломакин — это тот самый подполковник, начальник управления милиции? — постарался уточнить Полуяров.

Черемисова вытащила тонкую сигаретку и закурила:

— Тогда он был всего лишь майором, руководил следственным отделом и постепенно прибирал к рукам интимные заведения, которые находились в его районе. Первой, кому он предложил помощь и покровительство за пятьдесят процентов от выручки, оказалась я. Кабальные условия, таких даже воры в законе не ставили, когда в начале девяностых годов курировали притоны и бордели.

— И вы согласились?

— А куда деваться? Ломакин кого хочешь обломает. — Она впервые улыбнулась, употребив удачный оборот. — Да и его мазохист-помощник и женоненавистник Ремизов… Если бы я их послала подальше, то билет на нары они бы мне запросто устроили. Сама бывший милиционер и понимаю, что сделать подставу, чтобы уличить в сутенерстве и в склонении к занятию проституцией, проще пареной репы. Но, честно признаться, выбора у меня не было. И я подумала, что спокойная жизнь, пусть под милицейской крышей, куда легче и безопаснее. В конце концов, даже на драконовских условиях дружить с Ломакиным и Ремизовым было выгоднее. Менты не только предупреждали об облавах, но и товар поставляли в наши заведения. Только бабки плати!

— Как они могли поставлять к вам… — Катышев хотел сказать «товар», но в последний момент, заменил другим словом, — девушек?

— Ха, как! В Москву в поисках лучшей доли и заработка слетаются девицы со всех концов бывшего СССР. Одни, чтобы подработать, сами выходят на панель, но их тут же подбирают работники отделов нравов. Других, за неимением регистрации, шантажируют патрули и постовые, третьих запугивают следователи. Иногда менты-лимитчики даже привозили из своих областей одноклассниц и передавали в отдел нравов на перевоспитание, за что от Ломакина получали вознаграждение. А Ломакин, пропустив их через «субботник», перепродавал мне.

— Но не каждая же сразу соглашалась работать в борделе или на улице? Жаловались, надо полагать? — не удержался от наивного вопроса Катышев.

— А что толку? Все жалобы опять-таки принимал Ломакин. А когда ушел на повышение, свое место закрепил за Ремизовым. Кстати, Ремизову принадлежала идея создать «штрафные роты». Это произошло после того, как он подхватил болезнь и вынужден был три месяца лечиться у венеролога. Одно время живое тело не признавал, пользовался только надувными куклами. Ему их дарили в дни рождения и милиции. — Она засмеялась, но тут же стала серьезной. — Ремизов — это еще тот садист! Когда куклы надоели, он на групповой секс запал. С плетками, палками. Словом, полный мазохист.

— Начальник отдела нравов округа? — попросил подтверждения Полуяров.

— Он, — кивнула Черемисова и снова закурила. — Я давно стала понимать, что у него с головой не все в порядке. Несколько квартир себе отхватил, разместил в них родственников, а живет как перст один.

— А как вы расплачивались со своими кураторами?

— То есть? — Словно не понимая вопроса, Мамка-Танька подняла голову и посмотрела на Катышева. — Налом, конечно. И в рублях, и в баксах, и в евро. На этот счет они непривередливые.

— Я имею в виду, деньги передавали из рук в руки?

— Это только с Белоцерковским можно было так запросто расплачиваться, — не могла не усмехнуться Черемисова от такой наивности. — И то на первых порах. Он мне — неугодную или приевшуюся модель, я ему — наличную монету. А с ментами подобные финансовые операции не проходили. Разве только со всякой шелупонью, в качестве патрульных сержантов. Но и тех Ломакин и Ремизов вскоре перевели на натуральную оплату. Раз в неделю они могли на полную катушку оторваться в любом заведении. Кроме элитного, конечно.

— Так как же? — словно просчитывая, как можно взять за руку преступников, переспросил Катышев.

— Да просто и без хлопот. Ремизов предпочитал снимать деньги с личного счета. А Ломакину отправляли посредством курьеров. Он любил получать вовремя и налом.

— Личным курьером?

— Каким личным! Это то же самое, что передавать взятку из рук в руки! Господа, — сказала она, на время почувствовав себя вернувшейся в круг своих элитных клиентов. — В Москве уже давно действует независимая курьерская служба, услугами которой пользуются все цивилизованные взяточники и взяткодатели. Вызываете представителя, передаете деньги и говорите, кому их надо вручить. Все — и дальше никаких проблем!

— И они везут эти деньги по назначению? — Полуяров опустил глаза, словно стесняясь своей дремучей непросвещенности.

— Эти? Не-ет. Вся услуга и состоит в том, чтобы полностью вывести из-под удара взяткодателя. Переданная сумма заменятся совершенно другими банкнотами. Уж вам-то известно, каким составом метятся купюры. По желанию клиента они могут заменить рубли на доллары, а доллары на рубли. Как хотите… Поймать на передаче вознаграждения ни Ломакина, ни Ремизова никак не удастся.

— Но вы же, Татьяна Федоровна, сможете подтвердить, что часть выручки перечисляли… — Полуяров на секунду задумался, стараясь подобрать нужное слово.

— Оборотням… — подсказал Катышев.

— Своим покровителям, смягчил Полуяров.

— Смогу. Да что толку? Никто вашим оборотням не помешает отказаться и назвать меня фантазеркой. Я ведь кто? Пешка. Подконтрольный исполнительный директор. От меня Ломакин и Ремизов только деньги получали. А все финансовые и организаторские вопросы решались в кабинетах Белоцерковского. Я ведь не зря сразу вам сказала, что Ефрем Львович требовательный до всяких расписок и отчетов, видеопленок и фотографий…

Она выразительно посмотрела на Катышева, намекая, что именно с подачи Белоцерковского был смонтирован провокационный диск.

— Это вы к чему? — постарался опередить вопрос Катышева Полуяров.

— К тому, что Белоцерковский всегда собирал и щеголял бумагами с моей подписью. И я наверняка уверена, что в его коллекции найдутся не только документики и расписки, но и занятные пленки и фотографии с физиономиями Ломакина и Ремизова. Председатель конкурса — очень осторожный человек, никогда не позволит, чтобы его третировали. Зато сам всегда готов на шантаж. Вы думаете, так просто Ломакин по первому зову отправился выручать Белоцерковского, когда этот молодой человек, — она кивнула в сторону Катышева, — и омоновцы устроили беспредел в моем заведении? Или каково Ломакину пришлось сегодня, когда Ефрем Львович пригласил его в качестве сопредседателя на пресс-конференцию?

Катышев подался вперед:

— Откуда вам это известно?

— Я уже имела честь общаться с Белоцерковским по телефону после его фиаско и окончательно поняла, что помощи от него не будет. Потому и откровенничаю с вами. Не желаю, чтобы за все отдувалась я одна!

В камере воцарилась полная тишина. Слышно было только, как Мамка-Танька выпускает сигаретный дым в потолок.

— Татьяна Федоровна, а вам не кажется, что и Белоцерковский был пешкой в руках Ломакина? И вовсе не Ефрем Львович, а подполковник подтолкнул его на проведение конференции?

Черемисова, не отрывая глаз от Полуярова, задумалась.

— Такой вариант возможен, отрицать не стану. Повторяю, их взаимоотношения меня не касались. Но Белоцерковский не прост, обвести его вокруг пальца еще никому не удавалось. Ради выгоды он может отдать инициативу. Чем я еще могу вам быть полезна?

— Спасибо, конечно, за помощь, — обдумывая ее слова, произнес Полуяров.

— Не за что, просто я из солидарности. Тоже ведь когда-то носила милицейские погоны.

— Вот как? — даже забарабанил пальцами по столу полковник.

Изумление оперативников Черемисову нисколько не шокировало.

— Кстати, не верьте, что меня турнули из органов за изготовление детской порнографии. Это поклеп, который, как мне кажется, был организован не без участия Ломакина. У меня действительно хранились карточки из бань и душевых комнат детских приемников и изоляторов, которые требовали ремонта. Но только для того, чтобы показать руководству, в каких условиях содержатся дети. Кого-то мои требования не устраивали, и карточки неожиданно появились в Интернете.