Третьим среди них был Сергей – высокий амбал, постоянно закутанный на работе в какие-то грязные обноски. Плащи. Был одного практически роста с послушником Геннадием. Со спины я вначале их постоянно путал. Этот тоже в 90-е был бандитом. Он и здесь не разучился расставлять свои пальцы веером. Хотя ему и приходилось, так же как и нам работать. Но везде этот Сергей стремился быть начальником. В этом он выдерживал острую конкуренцию с Толиком. Я как-то сказал кому-то, что тот напоминает мне нашего послушника Гену. Тот мне ответил:

– Как ты мог такое подумать! Этот же выглядит: бомж бомжем!

– Со спины, – поправился я.

– Ну, разве что со спины, – вынужден был согласится мой оппонент.

Я сразу же попросился к ним в компанию. Василий был не против. Сергей колебался. А Вова сказал:

– Это право надо еще будет заслужить.

Тут же начались проверки. Володя стал просить мобильник, чтоб позвонить своей маме в Краснодарский край…

Я не стал заслуживать. Я знал, что мне и до этого еще никогда не удавалось заслужить права быть своим в одной шайке. Я был абсолютно другим человеком. Не способный жить в том же режиме.

…Эта троица руководила здесь всем. Устанавливая такие отношения между людьми, которые были похожи на отношения между людьми во всех закрытых заведениях типа тюрем. Или армейской казармы советского образца, в которой мне и раньше приходилось жить. Там всегда появлялась кучка паразитов, которые жировали на других. При мне они начали распределять гуманитарную помощь. Какие-то совершенно новые неношеные вещи. Вначале перебрали всю эту кучу сами втроем. Отобрали все, что лучшее. На заколоченные в стенку гвозди, возле их кроватей, уже не куда было вешать очередные тряпки. Потом они вызывали всех по заслугам. Перед ними? Скоро я заметил, что все здесь было расписано по каким-то тюремным понятиям…

Последними, свои тряпки получили некто Болек и Лёлек. Помните такой польский мультфильм, который крутили еще по советскому телевидению?

Один из этих недомерков – был простым колхозником, прячущимся за высокими лаврскими стенами за эти крошечные деньги от безделья. В их колхозе теперь, собственно, и таких не заработаешь.

В другого, тоже не все было в порядке с головой; хотя, говорит, что он бывший шахтер с восьмилетним стажем, приехал в Киев за регрессом. На вокзале, похоже, у него тут же отобрали деньги и документы. Теперь он здесь зарабатывает себе на обратную дорогу. Оба они усердно собирают и сдают пустые бутылки. Тем и живут здесь. Настоящие бомжи!

Вообще-то из старых знакомых здесь осталось не так уж много людей.

Тот же Саня «Рашпиль» – сирота из Крыма – поступил таки в Духовную семинарию.

Тот Слава с мокрыми губами, который хотел быть охранником, – нашел себе место возле лаврских роз и флокс. Пристроился, таким образом, возле садовника…

Остальные – были новые люди. В основном они прибились сюда с России.

Рядом, с моей койкой, стояла такая же скрипучая – Романа.

Это был очень молчаливый человек. С россиянами это часто случается. Особенно, если жизнь их выбросила из привычной колеи. Я как-то попытался его разговорить. Но очень скоро понял, что это определенный человек. Как и многие россияне, он не очень любил Украину, считал ее окраиной своей России.

– Украина – это окраина, – заявил он авторитетно.

– Уж не вашей ли Золотой орды? – Не на шутку рассердился я. – Россия вначале прогнулась под Орду и не одно столетие жила с нею душа в душу одним организмом. Московские князья участвовали во всех разборках в Золотой Орде. Вспомнить хотя б так называемую «Куликовскую битву». А потом в силу сложившихся исторических причин, когда Орду попеременно уничтожили литовцы вместе с Тимуром, Москва присвоила себе власть в ней, а еще лет… этак… через 300 по дешевке достала себе и новое название! Которое, без зазрения совести, таскает до сих пор. Да, и не было никакого монголо-татарского ига. Это иго 300 лет было на Украине. Теперь Украина стала свободной. И с этим надо, наконец-то, смирится и россиянам.

Все это выпалил я со зла, и посмотрел на его реакцию.

Смотрит на меня с недоверием: «– Откуда ты, – мол, – знаешь? Меня учили иному…»

В первую же ночь, – шофер Вова, – «поймал на плечо белочку». Допился до чертиков; до белой горячки… Он приехал уже сильно заделанным. Потом они добавляли в келье. Ночью он встал, и полез растворять окно. Сергей успел поймать его за ногу.

– Что ты делаешь? – Подозрительно спросил он упрямо дерущегося к окну Володю.

– Поссу, – коротко и ясно, сказал ему «кореш».

– Так вон же дверь!

Тот с недоверием посмотрел на него, потом в направлении двери. Его взгляд выражал крайнее напряжение мысли.

– Нет, я сюда хочу! – Настойчиво, сказал Вова.

– Ну, ссы! – Дал добро Серега.

Потом этот Серега держал его сзади, чтоб он не свалился с окна. А тот писал на крыльцо первого этажа. Было слышно, как тяжелые капли бьют об железный козырек. Здесь, я только порадовался, что не попал в такую компанию. Я б так никогда не смог бы прислуживаться, как этот Сергей…

Потом этого Вову на два дня закрыли в кельи. Сказали послушнику, что он болен. Когда я случайно зашел туда в рабочее время, выпросив у Василия ключи, тот полез по кроватям «рвал в келье какую-то калину». Он говорил мне:

– Ты посмотри какая «красная калина»? Давай, нарвем ее! Какие большие гроздья висят. – Он начал хватать руками воздух, очевидно, обрывать калину.

Я постарался поскорее ретироваться с кельи. Кто его знает, как на его болезни отразилась его ненависть ко мне.

…Василий хоть и тоже притворился, что не узнал меня. Но, тем не менее – это не помешало ему на другой раз сделать что-то, наподобие литературного вечера, пригласив на него своих знакомых занимающихся писательством, после чего начал читать там свои стихи. В расчете, наверное, на то, что и я примкну к ним. Вначале они рассказывали о каких-то лаврских чудесах. Я так понял, что такие чудеса нужны некоторым монахам и послушникам, как глюки; как наркота. Без них они уже не могли жить. Им постоянно нужно подтверждение для своей веры; разные там «оживления» и «обновления». Другая часть этой братии, казалась мне, более прагматичной, чем и не похожей на этих религиозных фанатиков. Таких, как и везде, было гораздо меньше, – но они были. Как правило, это трезвомыслящие люди, занимающие определенное место в лаврской иерархии, принимающие веские решения. На мой взгляд…

Почитав свои стихи, они принялись слушать записанные на кассеты песнопения.

Я оставался безучастным ко всему этому. А что я им мог сказать? Что роль литературы давно уже низведена до роли какой-то профессорской забавы? Стала для многих депутатов уже просто неким интеллектуальным развлечением? Для многих неленивых журналистов надежным уделом показать себя? С ее высоким назначением все больше теперь путают альковные откровения разных поп-див или досужие разглагольствования вышедших в тираж вип-персон. Транжирили слова на этой почве: и футболисты, и актеры… В общем, все люди не бедные, раскрученные, в которых были вбуханы продюсерами немалые деньги. За писанием деф…, пардон, детективов замечены грамотные домработницы, с высшим образованием. Руки до ее талантливых пасынков вряд ли когда-нибудь дело вообще дойдет. Зачем им травить душу?

Что-то похожее мне уже пришлось пережить, когда я начинал писать. Вроде бы и напечатают, – но что-то там подправят, что-то изменят…

В литературе живет много людей, которые давно уже списались; в них нет свежих идей. Им нужны были только разработанные сюжеты. Они там в своем кругу потом выдают, все напечатанное под именем автора «за свое». Везде правит бал мафия: свой клан; своя клика, свои люди. Даже «в творчестве» прут «свиньей», как немецкие псы-рыцари под музыку Шостаковича в известном советском боевике «Александр Невский». Не – пробьешься…

Все это я уже давно пережил. Все рукописи я сжег. Четыре часа пылал огонь в печи. Нагрел на этом огне большой таз с водою, помылся в дорогу, и отправился в далекий путь. Этот путь и привел меня сюда: в Киево-Печерскую лавру.