Никто так и стал рассказывать о наших приключениях и убийстве монстра. Микаэль стал жить со мной в одном доме. Казарма не место для подростков, но вот на задания он стал ходить со мной. Спорить никто не стал.

Отступление.

Жара и палящее солнце мой прадед идет по пыльной дороге вдоль реки, река широченная и от реки иногда ветром приносит прохладу. Несмотря на сентябрь всё равно ещё очень жарко. Строй колонны растянулся и иногда над колонной проноситься команда — Подтянуться. Держать строй. Но эти команды только ненадолго встряхивают людей. И колонна опять растягивается. Из окружения я вышел с оружием в руках. Все-таки сумел вытащить своего Максима и это проявилось двояко и с хорошей стороны и плохой. С хорошей стороны было то, что меня не стали направлять в штрафную роту. Здесь свою роль сыграло то, что пулемет Максим совсем не то, что винтовка Мосина и мне поверили сразу. Но с плохой стороны было то, что пулемет оставили на передовой, а меня отправили в запасной полк. И там я пробыл почти два месяца. На тыловой норме не проживешь и рожу не наешь. Но не это толкало меня писать рапорта о направлении на фронт. Надо было отомстить немцам за те загонные охоты, когда нас гоняли как зайцев по степи и давили танками. Но на фронт я попал только тогда, когда началась битва уже в Сталинграде и все резервы стали отправлять в город на Волге. Железной дороги с этой стороны Волги не было и потому только пеший марш. Я как человек опытный не сдавал свой котелок и ложку старшине в запасном полку и потому эти вещи, незаменимые в солдатском быту у меня были. Как так получилось, ведь сидора заставили сдать. У меня был немецкий котелок он плоский и потому поместился в противогазную сумку. Там же я спрятал и немецкую флягу. Советские же котелок, флягу и пехотную лопатку я сдал и назад мне никто нечего не вернул. Построили по тревоге и марш к вагонам на погрузку. Шинель, вещмешок и прочие вещи старшина запасного полка присвоил себе. Типа Вам на фронте еще дадут. Ещё дадут, держи карман шире. Если только в трофеях получиться взять. Немцы наши вещи любили использовать. Ноя на посадке увидел, как наши командиры собираются грузиться и особо мой взгляд притянули вещи на погрузку начальника тыла и пока там все ходили с места на место один мешок я забрал типа гружу со всеми вместе и потерялся. Вернулся в строй на погрузку в вагоны и потерялся совсем. Они похоже и не заметили потерю одного мешка. Зато у нас в вагоне было, что поесть. Сухпаек отсутствовал и кормить нас не обещали. Четверо суток в теплушке это без еды многовато. Но с учетом интендантского мешка выжили. Затем выгрузка и дальше уже пешим маршем. На марше то кормить стали, хоть и так концентрат один. Беда оказалась в другом — ни котелков, ни ложек ничего. Таких с котелками оказалось несколько человек, остальные кашу в пилотки получали и ели руками. Чем ближе к Сталинграду подходили, тем, сильнее слышна канонада и тем серьезнее у всех лица. Нам навстречу сплошным потоком везет раненных и настроение у всех всё хуже. Раненные рассказывают мало, но раненных много и из рассказа любого раненного можно уяснить что там происходит. Сплошным потоком идут маршевые пополнения и сразу на переправу. На переправе ад. Затем тот берег и там выдают оружие. Винтовка и пара обойм. Хорошо одно винтовок хватает на всех и к утру в атаку. Пополнения хватает на пару атак и всё в ротах опять пять — шесть активных штыков и снова пополнение и снова утром атака. В колонне у нас оказался один с хорошим знанием математики, за что его и побили. Не надо было считать так уж хорошо. Этот Лобачевский высчитал среднюю продолжительность жизни на передовой стрелка пехоты. Она у него оказалась не очень длинной. Семь часов жизни на передовой. И всё — затем или вечная память или тащат в госпиталь. Зато и побили — не нужна такая правда и точность для людей, идущих в Сталинград. Вот и насупил день, когда мы пришли — двадцатое сентября 1942 года. Пока до ночи нас свели в балку неподалёку от реки и дали команду отдыхать. Вот и отдыхаем — слушаем агитатора — четыре треугольника в петлицах — целый замполитрука и читает нам этот солидный мужчина политическую информацию о положении в мире и на фронтах войны. Но никто его особо не слушает — мысли у всех одинаковые — семь часов жизни. Это с переправой или без. Не выдержал я этих мыслей и заявляю во весь голос. Это на той стороне, здесь не считается. Рота повеселела и снова сидим, и слушаем — про политический момент. Сумерки и снова строят и к берегу бегом. Сколоченная из всякого дерева временная пристань, разбивает немец пристани артогнем и там на воде стоит баржа и надо лезть по сходне на баржу и затем в брюхо трюма. Неохота никому в трюм попадет снаряд в баржу и потонешь сразу. Снаряды летят один за другим, но пока не пристрелялись бьют по площадям. Я сразу пошел в погреб, чего ждать и прижавшись к борту баржи закрыл глаза и сел на дно. Если судьба, то судьба ничего всё равно не изменишь. До окружения я комсомольцем был, вышел комсомольский билет забрали в запасном полку. Ну, значит, раз я беспартийный то и могу помолиться. Может боженька и спасет. Немного оклемался и стал осматриваться, и увидел, что все, кто рядом со мной — шепотом молятся. Нет на войне атеистов. Хоть и шепотом, но когда двести человек то получается громко, взрывы перебивает. Думаю, никто не будет на нас за молитву ругать. И опять эти мысли — семь часов и смысла нет никакого узнавать — кто тут верующий, а кто атеист. Всё равно судьба у всех одна. Те, кто остался на палубе не угадали судьбы. Ночной истребитель увидел в отблесках пожара нашу баржу и спикировал на нас. Бомб у него не было, но из пушек причесал палубу. Сначала грохот услышали и затем в щели стала капать кровь на нас. Хорошо почти сразу пошли на выгрузку и не успели сообразить, что именно на нас капало. На берегу уже было не до того. Сразу в колонну по двое и вперед — вперед. Правда совсем недалеко окопы. Каких-то сто метров и вот передовая. Немцы не спят и постоянно ракеты и пулеметы. Боятся ночной атаки. Наших в окопах мало и всё прямо-таки с автоматами. Кто-то сунулся к ним знакомиться. Его шаганули- на кой нам как тебя зовут, тебя утром убьют и на кой нам твое имя. Народ очерствел ну так и понятно. Эти, кто с автоматами тоже вот так пошли в атаку и чудом уцелели. И теперь каждую ночь видят — переправа, люди пришли в окопы, утром — атака и всё больше нет людей. Уцелело два-три человека это хорошо. А так и никто и не вернулся из атаки. Кормить будут сейчас — это хорошо, что покормят. Хотя это и самый верный знак больших потерь. Привозят на всех. А всех то уже и нет. Осталось пар человек. Потому и еды тут навалом. Чего экономить. Опять гороховый концентрат и это совсем неплохо тушенка американская. Но без разницы и её сжуем. Она вполне себе приличная консерва. Покормили и повели оружие получать. Винтовки грязные, в крови и пыли. Штыков нет, растеряли или отломали. Все хватают винтовки Мосина, я же увидел СВТ-40 и потянулся за ней. Вещь редкая. Самозарядная винтовка Токарева — надежная вещь. Отличное оружие. Немцы за этими винтовками гоняются. Наши не любят — объяснение почему не любят. Винтовка ненадежная, её чистить надо. Более тупого не слышал. Оружие надо чистить и холить и тогда оружие к тебе тоже с душой отнесется и в бою не подведет. Старшина, который выдавал винтовки только и спросил — знаешь, что за винтовка. Знаю — отвечаю. Мне бы принадлежности и магазины. Старшина махнул бойцу, который ему помогал и тот приволок противогазную сумку с принадлежностями и магазинами. Так к СВТ идет три магазина и четвертый в винтовке. Здесь мне отвалили сразу десяток. Вот это богатство, и я отошел в отнорок траншеи и постелив кусок холста принялся разбирать и чистить винтовку. Чистить винтовку надо и будет тебе счастье и может не семь часов жизни. Так засрать оружие может только идиот. Еле отчистил. Из магазинов три пришлось вернуть старшине — погнуты пулями и в дело не пойдут. Зато, когда возвращал магазины получил штык к винтовке. Это ножевой штык и теперь у меня полный комплект. СВТ — 40 и весь комплект к ней. Старшина все равно проверил как почистил я винтовку и удивился. Спросил — ты знаешь сколько тут живут. Я ответил просто — сколько не живут, но все эти часы мои будут. Ладно говорит — про винтовку знаешь, как регулировать. Знаю, говорю, весь секрет в газорегуляторе, чем больше откроешь, тем меньше грязи в винтовку попадет. Старшина опять спрашивает — кадровый. Нет говорю просто на гражданке интересовался. Да и на фронте не первый раз уже. Так и поговорили. Начало светать. Мы занимаем одну сторону улицы и на другой стороне немцы. Между нами, улица и пространство метров сорок. Всё это пространство покрыто телами. Наших и немцев. Они свою часть укрепили навроде каменной стены. Заложили проходы между домами и получилась крепостная стена в высоту где-то метра два-три и с высоты они нас бьют. У нас оборона только в домах. Вот и атака — бежать нам рядом, но перед нами пулеметы и самое главное думаю надо- вскочить первым, раньше всех и вперед, надо добежать первым до немецких позиций.