С головой не на месте и десятками мыслей, я топал по незнакомому яркому городу, которому не было до меня никакого дела. Колониальная Старая Гавана, настоящая, шикарная, еще больше сводила меня с ума. Никакого сравнения с Восьмой улицей! Хотя и я приехал аж из самого Майами, чем должен был бы вроде гордиться, чувствовал себя каким-то поселковым недоумком. И не напрасно! Ошалело глядя по сторонам воспаленными от недосыпа глазами, чуть не сшиб с ног какую-то молодую мулатку, по виду свою же сверстницу.

– Ты дурак или пинареньо? – заорала она.

– Кто такой пинареньо?

– Понятно. Дурак.

– Сама дура. Я из Майами, ничего здесь не знаю.

– Ментира туйя (брехня)!

– Вот те крест! Могу паспорт показать. Вот, видишь, американский.

– Смотри-ка, и правда. Надо же. Педро? Ну, будем знакомы, я Кармен.

– Так что там за пинареньо? Меня нельзя зазря обзывать, так и знай.

– Это означает деревенщина, из Пинар дель Рио. Такая сельскохозяйственная провинция. Они как приедут в Гавану, так ни до рогу перейти, ни в маршрутке поздороваться не умеют. Обалдеют в навозе жить и едут искать где почище. А ты здесь что забыл?

– К бабушке приехал, насовсем.

– Ну так тебе карнет надо справить, а паспорт припрятать, чтобы не сперли. У вас же вроде паспорта тоже не у всех есть?

– Мать думала свозить меня к родственникам в Испанию, долго морочила голову с этим паспортом. Мне, себе и всем во круг. Паспорт сделали, а с остальным не вышло. Так-то да, все с водительскими правами ходят.

– Вот, карнет это вроде ваших водительских прав. Там будет написано, что ты живешь в Гаване. А то все будут думать, что ты богатый, раз из Америки. Тому пива купи, этому денег одолжи. Сразу станешь бедный, как все. Бабушка-то в уме, сообразит что к чему?

– Да уж поумнее иных пигалиц. Маите Рубакальба с улицы Эскобар, не слыхала?

– Маите Рубакальба твоя бабушка?! Эта сеньора?!

– Ты ее знаешь?

– Моя тетя ходила к ней за советом, сеньора Маите гадает на картах Таро у себя дома. Все сбылось, все до единого слова! Стоило своих денег! Ты знаешь, как к ней идти?

Я начал копаться в рюкзаке. Сколько себя помню, над моей кроватью висела старая дедушкина карта Гаваны, и я не мог оставить ее на произвол судьбы. Много места она не заняла, зато теперь послужит по назначению.

– Ой да перестань, карту ему. Смотри: идешь прямо до Капитолия, вон он виден. Там поворачиваешь направо, на Пасео дель Прадо. Идешь в сторону Отель Парке Сентраль, там перекресток. Влево от тебя будет уходить Калле Нептуно. Увидишь, там толкутся маршрутки с зазывалами. Знаешь наши маршрутки? Старые американские тачки. Так вот, по Нептуно идешь, идешь, по правой стороне. Долго идешь, но посматривай, какие улицы пересекаешь, указатели везде на углах есть. Одна из них – Эскобар. Сворачивай на нее, направо, а там спросишь, где живет сеньора Маите, тебе каждый скажет. Запомнил, справишься?

– Слушай, а почему у вас улицу назвали в честь наркобарона? Там что, барыжат? Я не нарик, ты не думай, просто интересно.

– Это не Пабло Эскобар, дурачье. Это был почтенный горожанин, жил неподалеку, очень уважаемый, вот в честь него и на звали. Колумбийцев там отродясь не видели, одни бестолковые негры вроде тебя.

– Сама будто белая, тоже мне королева!

– Если хочешь, зайду за тобой завтра с утра, покажу тебе Гавану. Я работаю гидом, нелегально, туристический сезон вот-вот начнется. Потренируюсь на тебе, сама хоть вспомню, что к чему. Бесплатно, имей в виду! Ради бабушки.

– Ну хотя бы мохито можно будет тебе предложить?

– Глупости! Мы же не туристы. Пива выпьем, как люди. Или планчао.

Через минуту я уже шел в сторону Капитолия. Что такое планчао, спрашивать не стал, и так уже достаточно опозорился. Там видно будет. Кармен не обманула: путь до улицы Эскобар был неблизкий, но довольно простой. Перед тем, как свернуть с Нептуно, я задержался поглазеть на изящную женскую статую в короне, что украшала колокольню чуть вдалеке. В конце концов, я добрый католик, как мой покойный отец!

Первый же черный старик, которого я встретил на улице Эскобар, махнул рукой в сторону дома моей бабушки. Обычный кубинский дом в два этажа, вплотную прилепленный к соседским, так что по бокам и мышь не пролезет. Выкрашен в модный колониальный цвет Авана Асуль – голубой с бирюзовым оттенком. Испанцы переняли все оттенки голубого у мавров, а потом завезли их сюда. В Маленькой Гаване тоже этот цвет любят, потому что все испанское считается очень культурным.

Дом слева был розовый, справа – желтый. Тоже нормальная тема, но бабушкин круче. За ставнями и входными дверьми в таких домах обычно прячутся кружевные кованые решетки. Стекол в окнах нет: в сезон дождей часто проходят тайфуны и выносят все что можно. Никаких денег не напасешься, чтобы остеклить заново. Так что с утра ставни распахивают, и дом целый день проветривается. А решетки, понятно, от воришек.

Над дверью бабушкиного дома я увидел табличку со стилизованным глазом и надписью Арендадор эн дивиса – арендодатель в валюте. Таких табличек на моем пути от порта было уже много. Они означают, что здесь сдается жилье для туристов, с оплатой в куках – конвертируемой кубинской валюте. Об этом болтали у нас на Восьмой улице, и я уже знал, что на Кубе в ходу два вида денег: для местной бедноты – песо насьональ, для туристов и богатеев – куки. Что из них считать настоящими деньгами, это еще большой вопрос. За песо насьональ продается мало что, зато дешево. За куки можно купить что угодно, но дороже. Вот и крутись как хочешь.

Ставни и дверь были распахнуты, а решетки заперты. Значит, хозяйка куда-то вышла. Я заглянул в дом через оконную решетку, но не успел что-либо разглядеть, как из глаз у меня посыпались искры. Так я впервые отведал бабушкиного подзатыльника.

– Чего глазеешь, бездельник? Спереть что-то собрался? – Передо мной, подбоченясь, стояла дородная черная сеньора невысокого роста, в шлепанцах, лосинах и длинной футболке. Ее волосы, выкрашенные в темно-желтый цвет и намотанные на би гуди, придерживала небольшая косынка. Маленькие глаза подозрительно щурились, и вдруг она охнула: Педро!

– Буэнос диас, абуэла, – поздоровался я с бабушкой. – Да, это я, ваш внук, Педро Эмилио. Из Майами.

До меня не сразу дошло, что она имела в виду. Мне говорили, что я удивительно похож на своего дедушку в молодости. Меня и назвали в его честь. И вот перед сеньорой Маите стоит ее Педро, в том же возрасте, в каком он был, когда она видела его в последний раз, почти сорок лет назад. Кого угодно хватил бы удар! Но не мою бабушку. Она очень быстро совладала с собой и скривилась.

– Вы только посмотрите на это, – сказала она, слегка отступив назад и оглядев меня с головы до ног. – Господь послал мне помощничка на старости лет, да какого флякито (тощенького)!

Я совсем стушевался. В Маленькой Гаване я слышал, конечно, будто молодежь на материке не та, что на Острове. На Острове, если ты дохляк, тебе ни одна девка не даст. А девок на всех не хватает. Поэтому все ходят в качалку, даже умные. Надо иметь мышцы, осанку, тогда и в майке-алкашке будешь выглядеть прилично. А на материке парни подраспустились.

И действительно, на улицах Гаваны царило такое физическое здоровье, до которого мне было, как до луны. Я-то у себя в баре в рубашке ходил, мать следила, чтобы культурно. Что у меня под рубашкой, никому не было дела, для девчонок я был невидимкой. В баре всегда толклось достаточно красивых и ушлых парней. Меня это не огорчало. Я умел делать комплименты и поддерживать беседу, но это была просто часть моей работы за стойкой.

Иногда мне казалось, что я единственный кубинец, которого больше интересует работа, чем девицы. Люблю, когда от меня есть прок. Если в баре не было моей смены, я тусовался в соседской слесарной мастерской. Это интереснее, чем качалка. Но в этот самый момент на улице Эскобар, под насмешливым старушечьим взглядом, мне отчаянно захотелось стать нормальным кубинцем, в алкашке и с мышцами. Жаль, не успею до завтра, когда придет Кармен! Если вообще придет, зачем ей возиться с флякито! Она-то как статуэтка. Как говорят у нас на Восьмой улице – наверное, папа скульптор. А я даже родной бабушке не понравился.