© Кривцова О., 2024

© Оформление. ООО «Издательско-Торговый Дом “Скифия”», 2024

Хотите побывать в мрачных застенках – попробуйте в моем районе вызвать сантехника. Про современные средства связи можно забыть, все делается только в личном порядке. Сантехники сидят в полуразрушенном заводском корпусе, которому лет сто. Строго с 7 до 7:30 утра нужно войти в страшноватый одноэтажный кирпичный дом с осыпающимися стенами, пройти по узкому темному коридору, постучаться в железную дверь в конце – и увидеть несколько недовольных одутловатых лиц. Доброе утро, у меня что-то капает в туалете.

Хорошенькое начало дня? Когда говорят, что в России за МКАДом жизни нет, я готова вступиться хоть за Сибирь, хоть за Дальний Восток, но не скажу ни слова в защиту подмосковной промзоны. В эти пляски вокруг сантехников просто невозможно было поверить. Я даже в управляющую компанию сходила, там подтвердили – да, ваши соседи все правильно вам сказали, а что такое, что вас не устраивает?

В то утро дополнительно добавляла радости необходимость напяливать на себя маску. Шел 2020 год, и еще не до конца оцененная ковидная пандемия была в самом разгаре. Я не навещала сантехников уже лет пять и еще столько же к ним не пошла бы, особенно с учетом повсеместной заразы. Но муж был в отъезде, а в туалете отчетливо слышались звуки капающей воды. Затопить соседей снизу – так себе перспектива. В нашей развалюхе с гнилыми коммуникациями, 1957 года постройки, это может произойти молниеносно.

Ровно в 7:00 я рванула заветную дверь на себя. Из-за вспученного плиточного пола ее заедало снизу, так что закрывать тоже пришлось с усилием, переступив порог спиной вперед. В прошлый раз такого не было. Ну что, все разваливается в нашем районе, куда деваться.

Обернувшись, я подумала, что еще не проснулась. Никаких сантехников внутри не было. Внутри был бар. Да-да, бар безо всякой вывески, и очень крутой! По стенам висели военные карты, оружие, фуражки, фотографии советских разведчиков, пробитые стрелковые мишени. На стене за спиной бармена красовался противогаз, увенчанный оленьими рогами. Сам бармен – молодой чернокожий парнишка в камуфляжной кепке-фидельке. Раньше иностранные студенты селились на окраинах Москвы. Теперь и это для них дорого, гнездятся по области, подрабатывают где могут. Этот еще хорошо устроился, иные на стройках пашут.

– Прывьет! – сказал парень. – Мы ужье сакрылыс!

– Ты кубинец? – спросила я, мгновенно забыв о сантехниках. Акцент и манеры показались мне знакомыми.

– Дааа! Гавана!

– Абло эспаньоль (Я говорю по-испански), – ответила я и назвала свое имя.

– Меня зовут Педро. Педро Эмилио Рубакальба.

Пожив когда-то в Гаване, я приняла как данность, что все кубинцы так или иначе друг другу родственники. И даже в Подмосковье, встречая кубинца, надо быть готовой к тому, что ты знаешь его семью.

– У тебя нет родных на улице Эскобар?

– Маите Рубакальба, моя бабушка. Ты ее знаешь?

О да, я знала эту сеньору! А парнишка-то непростой.

– Я к ней ходила, гадать на картах Таро.

– Все ходят к бабушке гадать на Таро! Она знаменитость!

– А что это за бар, давно он здесь?

– Да я и сам здесь первый день, мало что знаю. Ты ведь не из полиции? Из-за пандемии все закрыто, у нас собираются потихоньку, здесь даже вывески нет. Мы работаем с полуночи до семи утра. – Он явно где-то привирал и нервничал, но я пока не могла понять, в чем дело.

– Жаль, что не днем, я бы приходила к вам поработать над книжкой. Как Хемингуэй, знаешь. В барах хорошо пишется.

– Ты писательница?!

– Зарабатываю рекламными текстами, но книжки тоже пишу. Не так много, как хотелось бы.

Как и у всякого кубинца, у Педро была история для меня. Хорошая история, продать можно будет. Может, даже кино снимут. Покажут, как мы тут стоим у стойки и разговариваем. Здорово же?

– Буэно, бале (хорошо, ладно), – сказала я и приготовилась услышать какую-нибудь глупую байку. Мне всю мою жизнь норовят присесть на уши. Но его история захватила меня с первых же слов. Она была созвучна тому, над чем работала я сама в это самое время.

Пришлось вытряхнуться из плаща, накинутого поверх желтого спортивного костюма, и сесть за столик. Педро сделал нам кофе, сокрушаясь, что нет гейзерной кофеварки, только кофемашина. Это фикция, а не кофе. Мы проговорили около получаса и могли бы просидеть еще до ночи, но нам обоим адски хотелось спать. Пришлось дать ему адрес своей электронной почты, чтобы он мог присылать мне свою историю по частям, наговаривая ее на диктофон. А я все это переведу с испанского и напишу красивую книжку. Да, вот так просто.

– Почему тебе не найти писателя мужчину? Я ведь по-женски все изложу. Будут читать и смеяться, что баба писала. Обидно же – и тебе, и мне.

– Глупости. Ты не сможешь испортить мою историю.

– Думаешь?

– Конечно, ведь мой корасон (сердце) будет лежать у тебя на ладони. Женщины в желтом вообще моя слабость.

– Так, про корасон не начинай даже. Здесь тебе не дискотека на Калле Гальяно. И потом, я замужем и тебе в матери гожусь. Обойдемся без ваших кубинских штучек.

– Тогда просто считай, что я тебе доверяю. Вот, хочешь, возьми мою кепку. Хоть последнюю рубашку возьми!

С этими словами Педро нахлобучил кепку мне на голову. Чтобы он не начал вдруг раздеваться, я предпочла свернуть разговор. Когда вернулась домой, звуков капающей воды больше не было. Часик поспать удалось, потом следовало работать. Полдня, сидя над срочным рекламным текстом, я знай прислушивалась и думала, как поступить.

Можно было сходить к старушке соседке, разузнать, куда делись сантехники, но это заняло бы минимум два часа. Всю свою жизнь проработав на заводе в нашем же районе, не имея образования, эта добрая женщина сумела в преклонные годы сохранить удивительно живой ум и любознательность. Я всегда с легкостью оставляла ей ключи, когда уезжала на зиму в теплые страны, а взамен подвергалась долгим расспросам по возвращении. Она даже повесила в кухне карту мира и отмечала на ней города, о которых мы говорили. Особенно почему-то ее интересовали разные религии, и я, сама себе удивляясь, рассказывала ей о католицизме, эфиопском православии и даже об афрокубинских культах. Каждый раз такие беседы взрывали мне мозг – это были полноценные импровизированные лекции – и я старалась не попадаться ей на глаза без особой нужды.

Пока я ломала себе голову, успел прийти первый аудиофайл от Педро. Услышанное мгновенно заставило меня забыть об утомительной бытовухе, а звуки капающей воды так больше и не вернулись. Что ж, они свое дело сделали: к моей повседневной работе прибавилось дел с расшифровкой записей.

Поначалу меня удивляло, как четко этот кубинский парнишка соблюдал все договоренности, присылая новые материалы минута в минуту. Но когда дошло до того, кем был Педро Эмилио Рубакальба на самом деле, все прояснилось.

Эта книга написана от первого лица – так, как рассказывал он. Просто считай, что я тебе доверяю. Я и представить себе не могла, как много значат для него эти простые слова…

Моя семья до недавнего времени жила в Майами, на Восьмой улице. Этот район называют Маленькой Гаваной. Дедушка бежал с Кубы в ХХ веке, бросив бабушку. Мне пришлось бежать на Кубу в XXI веке, чтобы к бабушке вернуться. Дедушка из афрокубинца в свои 20 лет стал афроамериканцем, а я в свои 20 – наоборот. Был афроамериканцем, стал афрокубинцем. Круг замкнулся.

Выглядит довольно сложно, конечно. Особенно если соблюдать никому не нужную толерантность. В конце концов, по-испански мы всегда были просто негрос (черные) – хоть в маленькой Гаване, хоть в большой. Даже между собой. Быть негром не стыдно, стыдно быть мудаком. Поэтому, например, дедушка не бросил на Кубе годовалого сына, а взял его с собой. Для черного мужчины быть отцом это дело чести, говаривал он. Бабушка не поехала по каким-то своим причинам, в семье об этом не говорили. Но дедушку она любила и сына тоже. Сейчас я знаю об этом гораздо больше, чем в детстве, а тогда меня это все удивляло.