– А женщины? Неужели они вот так спокойно относились к тому, что их бросали? – не удержался от вопроса Василий. – Ведь бывают очень мстительные дамы.

– Бывают. Но Самсонов таких избегал. Он вообще счастливчик. Ему все всё прощали, с пониманием относились к его поступкам, искренне считая, что их период в жизни художника завершен и ему надо идти дальше, поскольку он – большой талант, личность неординарная. Женщины – странные существа: мечтают о принцах, а любят негодяев.

– Вы не рассказали об отношениях Самсонова с Макеевой. Почему они расстались? Зачем она решила прийти к нему через столько лет? – спросил Власов, у которого и Самсонов, и Гнилов, сделанный из того же теста, вызывали чувство неосознанной брезгливости.

– Как обычно, сначала был страстный роман. Они познакомились на улице, ничего не зная друг о друге. Позднее выяснилось, что Лена – художница, причем хорошая. Самсонов, как большое одолжение сделал, разрешив ей работать в своей мастерской. Все работы оставались у него. Он вел себя, как мэтр, всегда что-то подправлял и подмазывал в ее картинах, потом продавал как свои работы. Поначалу Лена об этом даже не подозревала, а потом в каком-то журнале увидела интервью с Самсоновым и репродукцию своей работы, подписанную его именем. Вот с тех пор и пошло… Между ними начались грандиозные скандалы, а он всем друзьям рассказывал, что Лена просто обезумела от ревности, не дает ему прохода и т. п. Его все жалели, уговаривали оставить ее. В конце концов, когда они расстались, Самсонов создал ей репутацию такой идиотки и скандалистки, что Лена ни к кому из его друзей и подступиться не могла, не то что рассказывать об аферах Самсонова. И хотя она не собиралась подставлять Самсонова, он был рад, что изолировал Лену от своего окружения.

Почему она пришла к нему через столько лет, не знаю, могу только предположить. Этими отношениями она живет, простите, жила все это время. При всей вспыльчивости она всегда была человеком нерешительным. В минуту загоралась, но быстро остывала, и пойти на какой-то конкретный шаг для нее было почти невозможно. Она это понимала и мучилась от этого. Потому и пить начала. Ну а женский алкоголизм – это сложная штука, и понять поступки такой женщины, с одной стороны, трудно, а с другой… Под влиянием минуты или определенной информации, покоробившей и как-то задевшей ее, могла прийти и начать права качать. Если, конечно…

– Что значит «если, конечно»? – заинтересовался Власов.

– Если, конечно, ее не использовал кто-то третий. За Самсоновым столько всего, что его можно шантажировать до бесконечности. Правда, ему до сих пор удавалось выходить сухим из воды. Везунчик, – ответил Гнилов.

– А может этот третий вы и есть? – пристально глядя в глаза Алексею, спросил капитан.

– Нет, я зарок себе дал – с ним больше не связываться. Вот вызвали, пожалуйста, сразу приехал и готов отвечать на любые ваши вопросы. Однако сам не хочу с ним бороться. Это бессмысленно. Он известный человек, и всегда найдется кто-то, кто захочет ему помочь.

– Можно подумать, у него депутатская неприкосновенность, – ухмыльнулся Власов, в глубине души понимая правоту Гнилова.

– Не депутатская, но неприкосновенность. Вас замучают его защитники, вернее защитницы. Сами захотите поскорее закрыть дело, согласившись лучше на «глухарь», чем на копание во всем этом грязном белье.

– Посмотрим, – решительно сказал Власов.

– Посмотрим, – с некоторой надеждой вторил ему Гнилов.

Расставшись с Мариной, Микис отправился домой, обдумывая, как ему построить разговор с Сашей Алябьевой. Их отношения испортились давно, хотя внешне с обеих сторон поддерживалась иллюзия, что они по-прежнему общаются и она готова принять участие в любом его новом проекте. Самсонов прекрасно отдавал себе отчет, что это далеко не так, но не собирался ворошить осиное гнездо. Он очень прислушивался к мнению Марины, которая считала Сашу хорошим журналистом. Однако характер и способ устного изложения ее мыслей Самсонова никак не устраивали.

Уж очень независима она была в своих суждениях и абсолютно не щадила самолюбие Микиса, могла сказать ему все что угодно. Дескать, он не только в литературе ничего не понимает, но и в живописи, да и вообще, как она выражалась, не творческий человек.

Самсонова от Алябьевой просто трясло. Открытый конфликт произошел на заключительном этапе работы над книгой. Сначала она настояла на своем варианте обложки, которая, по ее мнению, была, в отличие от варианта Микиса, и стильной, и привлекающей взгляд. Это было и на самом деле так, но Самсонов не мог легко сдаться.

В конце-то концов он известный художник, а во-вторых, еще и дизайнер.

И тут он много чего о себе узнал: и что к книжной графике не имеет отношения, и учился (если вообще учился) никак не на книжного дизайнера. Слово за слово… Короче, она хлопнула дверью и ушла, доведя Микиса буквально до белого каления.

На следующий день Саша все же позвонила, даже извинялась, сказав, мол, дескать, чего не бывает между друзьями, работу надо довести до конца. В общем, договорились встретиться в издательстве. Ну и встретились на свою голову.

Самсонову надо было показать всем, что именно он лидирует всегда, тем более в работе над своей книгой. Ему захотелось поместить (если не на обложке, то на форзаце) снимок, где он изображен в строгом костюме с двумя обнаженными моделями. Микису казалось, что это непременно привлечет читателей, Саша же считала иначе. В результате при огромном стечении издательского люда она заявила, что неплохо было хотя бы прочитать книгу, где полностью ломается его прежний имидж, а эта фотография никоим образом с такой концепцией не стыкуется.

Такой публичный выпад просто взбесил Самсонова. Тем более что пришел он не один, а в сопровождении очередной журналистки, которая совершенно обалдела от внимания и комплиментов знаменитости. И вдруг такой пассаж!.. Последнее слово в этой стычке было за ним. Самсонов расшвырял все принесенные им подарки, предназначенные руководству издательства, схватил в охапку журналистку и эффектно покинул редакцию, заявив, что Саша может публиковать книгу сама. Он уже не помнил, что еще говорил, но наверняка что-то очень обидное. Правда, после этой сцены они опять помирились, но отношения были испорчены вконец.

Взаимное недовольство нарастало как снежный ком. В этих частых ссорах роль голубя мира играла Марина. Она умела сгладить все острые углы в бесконечной борьбе непримиримых жизненных позиций. Самсонов не сомневался, что и на этот раз она все наладит, нейтрализует Сашу и переведет из стана потенциальных недоброжелателей в стан если не друзей, то во всяком случае в стан тех, кто не будет чинить козни и радоваться его неприятностям.

Осознавая, что бессмысленно тянуть время и звонить все равно придется, он набрал номер Сашиного телефона. На другом конце провода ответили сразу. Алябьева была (как всегда) нейтрально приветлива, но на предложение встретиться уклончиво ответила, что занята и в ближайшее время вряд ли сможет это сделать.

– Точно что-то знает, зараза, – зло подумал Микис, но в трубку продолжал урчать. – Мы же собирались все вместе поужинать, но так и не сложилось. Я ваш должник. Твой и Маринин. Пожалуйста, приезжай в «Момо». Или ты хочешь в какой-то другой ресторан? Предлагай любой вариант.

– Ну да, кажется, собирались, – все еще колеблясь, проговорила Саша.

Она не была сторонницей открытых конфликтов, прекрасно понимая, что если будет и дальше упираться, то чуть позже позвонит Марина, которой она отказать не сможет. К тому же Саша оценила широкий жест Микиса, обычно выбиравшего что-нибудь подешевле и попроще, а тут не поскупившегося на дорогущий ресторан, и потому согласилась.

– Хорошо, я приду. Правда, «Момо» как-то пафосно. А впрочем, почему нет? Пусть будет «Момо».

– Значит договорились. Завтра часов в семь. Подойдет?

– Подойдет.