А сейчас прибавились еще новости о возможной передаче непосредственно в руки весточки родным. Это ее и воодушевило и подавило: как все осуществить? Перебирала тысячи вариантов, пока не пришла восторженная Марушка и сообщила, чтобы и она также готовилась к тому пиру. Славка растерялась, а потом запрыгала от радости – она сама, сама попробует передать весть о себе! Но ее радость притушила прислужница, сказав, что это еще пока только возможность, не приказ, но готовиться обязали, мало ли что. Есть в гареме молоденькие славянские девушки, но кто может знать, что пожелают русские гости? Поэтому готовили ВСЕХ и ее в том числе.

Хоть эта весть и смутила восторженность Славки, она все же была счастливо настроена и трепетала от восторга.

И вот день настал. С самого утра ее мыли, натирали маслами, одевали и украшали. Славка почти не могла есть, лишь слегка клевала принесенную пищу и только пила воду. Марушка сетовала, что так себя изводить нельзя, но девушка почти ее и не слышала, она ждала приглашения и ходила по комнате, нервно сжав кулаки. Но время шло, а ее не звали. Она прислушивалась к ходьбе и крикам за стеной, отправляла Марушку узнать новости в гареме, но та приходила и докладывала, что всех пока держат в помещении и никого не зовут.

- Ждать и догонять – самое трудное в жизни.

Так думала Славка и рухнула, как подкошенная, когда Марушка принесла ей весть, что на сегодня их выход отменяется и надо ждать завтра. Возможно, что их и пригласят, а возможно и нет. Слез не было, была страшная тоска и опустошенность, будто разом вынули душу. Она свернулась на своем ложе и застыла, без мысли, без движений. Так и пролежала, не засыпая до самого утра. И только, когда женщина тронула ее за плечо, она очнулась и села на край тахты.

- Рази таки можна, - пеняла ей Марушка, помогая переодеться и подавая все для умывания и завтрака. - Аще ж впереди ни един день, все исчо можа быти. Соберись. Ты жа сильная. Верю, шо усе получитца, и ты скора увидишь и свою родИну и своих рОдных.

Славка слабо улыбнулась на слова женщины и кивнула.

- Я буду старатца.

И потом еще два вечера она ждала приглашения, но так и не дождалась, хотя девушек из гарема водили на пир, где они только сидели стайкой в углу и никому не предлагались. Как говорили в гареме, русские отказались от их услуг. Но в то же время, пытались договориться с ханом об их выкупе. Тот соглашался и весело смеялся, когда толмачи передали ему, что почти все девушки отказывались от выкупа и хотели остаться в гареме.

Марушка пыталась уговорить некоторых передать слова Славки любому из русских, но была наказана ударами плетью, когда одна из них передала эти слова главному евнуху. Славка долго утешала битую женщину и просила прощения, но та только плакала.

- Я привязалась к тобе, дочка, - всхлипывала она, - и мне не больна. Больна смотреть, аки ты мечешься и изводишься. А вот помочь я тобе ужо не смогу – получила запрет на общение с гаремными. Хорошо, што ще от тебя не убрали. Тут и тебе и мне было бы уж совсем худо.

Славка сжимала зубы и хмурилась. Ее планы о возможности передачи вести родным проваливались, она была отрезана от посольства, и это было последней каплей ее надежды. Сил не было, руки опускались, и она замирала от горечи. Безнадежность и грусть заполняли ее сердце. Она слушала радостные вскрики за стеной, быстрые шаги и представляла себе ханский пир, где ей не суждено его увидеть. Марушка как могла, успокаивала ее и даже пыталась смешить, рассказывая местные побасенки.

- Слушай. Как-то хан позвал на свой пир верблюда, - рассказывала она, улыбаясь. - Верблюд обрадовался, а потом подумал: петь и плясать я не умею, значитца заставят дрова возить. И не пошел. Вот и ты думай, зачем тобе туда-то? Будь умной, как тот верблюд. Хто знает, зачем бы тобя позвали и што заставили делати.

- Я бы нашлась чего, - уже скупо улыбалась Славка и поцеловала смущающуюся женщину в щеку. - А тобе Спаси бог. Если мне суждено убечь, то я тобя обязательно выкуплю. И возьму к себе.

Марушка гладила ее руку и кивала, соглашаясь. Она знала, что девушка обязательно бы выполнила свои слова, так как за все это время она уже успела и узнать ее и полюбить.

Сидя рядом, она вздыхала, вспоминая свою прежнюю жизнь.

Еще в тринадцать ее захватили в плен, когда она вместе с семьей переезжала в пограничные владимирские угодья, где князь обещал свободу и землю. На них напали свои же, разбойники. Не погнушались бедным барахлом, и убили всех: отца, мать и двоих старших братьев. Ее полонили и продали половцам. Те продали хану в гарем, как того требовали правила: если молода, хороша собой и девственна, то давали много золота, так как покупали главному хану или своему кошевому. Так она оказалась здесь и все двадцать пять лет прожила тут, вначале наложницей самому хану, тот любил девственниц, а потом он приказывал отдавать ее гостям. Прошло время, и она забеременела, но от кого, не знала. Такого тут не терпели и сделали выкидыш. Потом уж беременности не наступало, и ее оставили в прислугах.

Так прошло десять лет. Теперь она уже состарилась, а куда было идти, она не знала, да и не хотела. И только почему-то привязалась к этой девушке, рассмотрев в той удивительную силу духа и гордость, чего уж давно не наблюдала за теми, кто попадал сюда. Обычно радовались и готовились нырять в постель к хану. Но Марушка знала, чем это оборачивалось, и рассказывала вновь прибывшим. Но те либо отмалчивались, либо сердились на нее и даже доносили старшей надсмотрщице. Та нещадно била женщину плетью, но оставляла при гареме, считая ее удобной и, все же, чувствуя за собой грех в ее бесплодности.

- Кому ты нужна в свои годы, - ворчала она, когда та плакала и жаловалась на свою жизнь. - Живи здесь и не гневи Аллаха! Все при тебе: и еда и платье, да еще не запрещают молиться своему Богу. А куда ты пойдешь? Тебя даже паршивый половец не захочет. Стара стала да и пуста.

Марушка кивала и уходила в свой угол. Там ложилась на свой матрас и вспоминала свою погибшую семью. Она сожалела, что никогда не могла ответить, молча переносила все издевательства и поэтому, видя смелую и гордую Славку, она почти завидовала ей и полюбила, как своего, не родившегося ребенка. Она желал ей лучшей доли, нежели своя и пыталась облегчить ей жизнь здесь всеми ей доступными средствами: вкусностями, разговорами, редкими новостями и, конечно, сплетнями. Всем тем арсеналом, которым жили женщины в гаремах. Славка уже знала ее историю и жалела, как могла. Да к тому же кроме нее у нее здесь никого не было, и жалась она к ней всем сердцем.

По истечении трех суматошных и тяжелых дней, как-то раздался требовательный стук, и резкий мужской голос за дверью выкрикнул:

- Хан зовет девку Славку!

Девушка встрепенулась и, замерла от неожиданности, присев на тахту. Растерянно посмотрела на Марушку.

- Ну, што ты? – подскочила она к девушке и схватила ту за руку. - Тобя же кличут!

Славка подняла на женщину испуганные непонимающие и неверящие глаза.

- Меня?

Марушка быстро закивала.

- Тобя-тобя! Давай, бежи!

Славка резво подскочила и опрометью бросилась к дверям. Потом приостановилась и перекрестилась.

- Господи, поможи!

И открыла дверь. Там стояли два стражника с недовольными лицами. Увидев девушку, один из них показал рукой идти за ним. Так они и шли друг за другом. Славку била дрожь, она никак не могла взять себя в руки.

- Счас…счас…счас…- повторяла она вполголоса.

Перед высокой арочной дверью они остановились, и она незаметно вновь перекрестилась. Стражник толкнул двери и она вошла.

Это был огромный зал с убранством в восточном стиле. Узкие окна с цветными витражами, колонны, поддерживающие арочный потолок, ковры и много людей, сидящих на подушках. Перед ними низкие столики с подносами пиршества и кувшинами, гул голосов и тихая музыка сазы. В темном углу стайка полуобнаженных девушек, скрывающих лица в прозрачные платки. Прямо перед ней в глубине помост и на нем старый человек в богатом расшитом золотом халате, сидел на вычурном диване, раскинув ноги. Руки уперлись в колени, и голова чуть вытянулась вперед. На Славку глядел сам хан Узбек. Хитрая ухмылка скрывалась в усах и редкой бороде клинышком, а узкие монгольские глаза совсем скрылись за припухшими веками.