Бледная кожа, светящиеся в полумраке глаза и незаживший рубец, который обезображивал лоб – всё это было приметами, по которым их узнавали.

– Мы ехали впятером, – продолжила Первая, – на козлах сидел Долговязый, в карете бабушка, я, двое стражей и какой-то человек с повязкой на лбу. На руках и ногах были цепи, глаза светились, а кожа бледная, как будто обсыпан мукой. Я раньше таких видела, и, помню, не на шутку струхнула. Однако со временем привыкла – человек как человек, у него был такой любопытный выговор, он немного шепелявил и иногда заикался. Стражи с ним разговаривали как будто вовсе не стражи, а он спокойно разговаривал с ними. Тяжелых взглядов, проклятий – не было. "Каждый работает. У нас своя работа, у стражей своя" – объяснила бабушка. То, что двудушного отвозили на казнь, я поняла не сразу, настолько обыденными казались речи, которыми обменивались сидящие. Они играли в карты, смеялись, шутили. И настолько благородным сейчас мне представляется то, как этот пленник держался.

– Его всё-таки повесили? – спросил Веселёхонький.

– Да, – ответила девушка, даже не поднимая головы, – мы доехали до Прихолмья… Но я хочу рассказать один случай, – она посмотрела на пламя. Тени огня танцевали на лице проводницы и Бесполезный буквально застыл, не в силах оторваться – настолько неотразимой в игре этих красок казалась девушка, – ехать от Длиннолесья до Прихолмья можно по-разному. Можно как мы, через Пост и Долину, а можно левее, и дальше, оставив в стороне Междуречье, по так называемой "громкой дороге". Этот путь короче, но не пересекает ни Долину, ни Пост, где можно остановиться, да и перегон достаточно долгий, дней десять-двенадцать, примерно. Там редко кто ездит. Только когда надо успеть, ну или в нашем случае – когда провожаешь двудушного, – проводница вздохнула, – у излучины Быстрой есть место. Говорят, там когда-то был Лес. От упавших деревьев почти ничего не осталось, но… в общем, потряхивает. Иногда очень сильно. Берёшь в руки горшок и сидишь. И вот в этом месте одному из охранников стало плохо. Так плохо, что он упал. Карету остановили, но оказалось, что поздно – сердце уже не билось. Ситуация скверная, для гильдии искателей это удар. Но я в то время думала не об этом, мне было просто не по себе. Буквально час назад разговаривала с человеком, и – вот… – девушка пару секунд помолчала, – тогда наш пленник поднялся, подошёл к умершему, и стал давить на грудь, прямо в цепях. Давил, давил, потом послушал. Так несколько раз. И охранник вдруг не задышал.

– Ожил? – спросил Терпеливый.

– Да, – ответила Первая, – потом наш пленник объяснил, что в Безвестном давно так делают, там у них много чего знают о человеке, как спасти, как вылечить. Во время перерождения многих приходится спасать.

– Он спас своего стражника. Что ж, благородно, – искатель отрезал крольчатины и положил в тарелку, – этот способ возвращения к жизни. Я о нём слышал. Не все знают, и мало кто практикует. И потом, как к этому относятся стражи? Ведь это всё равно что выдёргивать человека из того мира в этот. Против порядка.

– Во всяком случае один страж этот способ одобрил, – заметила Любящая. Она тоже положила крольчатины и стала вгрызаться в мясо.

– Такое пренебрежение к собственной жизни и спасение чужой. Как-то не вяжется с обликом двудушных, который навязывают, – продолжил Терпеливый и вытер рот тыльной стороной ладони, – они приняли муки телесные и духовные, чтобы жить долго.

– Возможно, прожив долгую жизнь, уже не настолько к ней и привязан, – предположил Бесполезный. Он снова глянул на Первую.

Девушка посмотрела в ответ:

– Возможно. Но более благородного поступка не помню.

Наступила тишина. Путники молча переваривали кролика.

Или рассказ.

Или и то и другое вместе.

– Теперь моя очередь, – произнесла Любящая после того, как сидящие наелись и были готовы слушать очередную историю, – я расскажу вам легенду. Как раз для ночи. В тех краях, откуда я родом, знают, что когда-то на небе была ещё одна Россыпь, её называли Малой. А ту, которая Белая, считали Большой. Малая Россыпь была совсем рядом и походила на яркое насекомое, за которым охотилась летучая мышь. Эти две Россыпи были самым прекрасным творением ночи, они не просто украшали небо, они помогали в пути. И вот однажды поглядел Обиженный в свои запасы, прикинул и понял – масла маловато, надо экономить. Что делать? Вздохнул он, почесал свою голову, и постепенно, фитилёк за фитильком, погасил Малую Россыпь. Но только не навсегда. Есть предсказание, что когда-нибудь запасы пополнятся, и Россыпь снова зажжётся. Такая легенда.

– Подожди, подожди, – Терпеливый изобразил удивление, – так это всё-таки легенда?

– И да, и нет. То, что вторая Россыпь была – это правда. Есть старинные записи, в которых о ней говориться. А, собственно, легенда – это объяснение, почему эта Россыпь исчезла.

– Хотелось бы почитать эти записи, – сказал Терпеливый. Его голос напомнил урчанье напомнило Первой голодного топтуна, который тянется за сочной крушинкой.

– Скоро они станут известны, – пообещала Любящая, – и вы их прочтёте.

Терпеливый нахмурился и почему-то опустил свою голову. "Искатели всегда такие, ревнуют к чужим открытиям" – подумала Первая.

– Точно, – сказала она, – масло для солнца тоже заканчивается, поэтому и ночь наступила раньше.

Любящая улыбнулась.

– Одно не могу понять, – отозвался вдруг Веселёхонький, – где он берёт это масло?

Женщина пожала плечами.

– Интересная история, – Терпеливый помешивал угли, – изумительная.

– Теперь ваша очередь, – Любящая посмотрела на Бесполезного, – что вы расскажете?

Парень задумался:

– Не знаю… – он поглядел на небо, – быть может, то, что меня удивило. Это даже не история, так, впечатление, – Бесполезный пожал плечами, – совсем недавно, в самом конце этого дня жил я в одном селении. Зарабатывал перевозками. Селение переезжало в Лес, шли последние сутки, работы много. Там на одном из домов стояла такая высокая башенка. А на башенке, на самом верху, прибор, в виде большой здоровенной трубы. Типа глаза, но глаз можно сложить и спрятать в карман, глаз маленький, а труба огромная. Шло Угасание, последние сутки. В селении остались я и ещё один человек, мы должны были разобрать и перевезти прибор. И вот, солнце погасло. Мы поднялись на башенку. Туман же, он вьётся внизу, а выше тумана нет – на башенке видно небо. И, знаете, это потрясающе. Кроме Россыпи на небе горели другие, очень маленькие и почти незаметные огоньки, с земли их не видно. Некоторые из них горели, некоторые только появлялись. Человек, который поднялся, стал дёргать какие-то рычаги и наводить трубу в сторону Россыпи. И Россыпь, пятнышко за пятнышком, вдруг загорелась. Вся. Он посмотрел в трубу, и дал посмотреть мне. И это так замечательно – когда видишь то, что не увидишь глазами. Россыпь состояла не из тумана, и не из пятнышек, как я думал раньше, это были маленькие колечки, где-то они были подогнаны, один к другому, где-то лежали отдельно. Мне хотелось заглянуть дальше, расширить колечки, но большего я не увидел. Я смотрел на Россыпь, смотрел на другие пятнышки, тоже крошечные, и эти крошечные состояли из пятнышек поменьше. А некоторые выглядели как колечки. Всё время хотелось увеличить изображение – и проникнуть. Ещё глубже.

– Дальнезор и не позволит заглянуть дальше, – объяснил Терпеливый, – это, пожалуй, предел.

– Возможно, это чашечки, в которых плавает горящее масло, – предположила Любящая, – с отверстием посередине.

Терпеливый усмехнулся:

– Это легенда, сударыня. Это легенда…

Путники заулыбались.

Каждый рассказал какую-то историю, за исключением Долговязого. Но Долговязый почти не разговаривал, а просить от него истории всё равно что ждать от саммаки пойманную мышку. Да и обед он приготовил что надо.

Впрочем, истории не кончались. Тлеющий костер, озеро в тусклом мерцании огнетелок, чарующий свет зонтика – в таком обрамлении путники слушали рассказы.