Это о необходимости нового института. Теперь о месте. Скажу сразу: что бы там ни говорили, но ни КБ-11 (исследовательско-конструкторский комплекс будущего Арзамаса-16), ни объект «А» (первый промышленный реактор будущего Челябинска-40), ни один из серийных заводов не возводились на абсолютно голом в смысле коммуникаций и инфраструктуры месте. Нет слов, трудности были колоссальные, но никакого идиотизма в этом смысле не было. Страна умела считать деньги. Свои они были, народные — я не иронизирую. И вырубать лес в глухой тайге, и вести туда дороги просто так не стали бы. Можно было бы построить объект рядом с «сороковкой» — благо там все к этому времени было на мази, налаженное производство, транспорт, да и делящиеся материалы рядом, только руку протяни. Можно было пристыковать Снежинск к серийщикам в Златоусте-20, все равно и по сей день вместе работаем, неразрывно. Можно назвать еще вариантов пять, каждый из которых будет по-своему логичным и ничуть не будет уступать Снежинску по секретно-режимным соображениям (нелепо думать, что удаление города на каких-то тридцать километров от «сороковки» сделает его сверхсекретным), а также по соображениям безопасности на случай аварии. Можно, все можно — но почему-то ни один из этих вариантов выбран не был.
Почему?
А потому что по каким-то неведомым, но абсолютно не связанным с атомной проблемой соображениям, город нужно было строить именно на нынешнем месте…
Шесть точек
Если бы мои рассуждения шли друг за другом в той последовательности, которую я вам описываю, то я пришел бы к Тайне лет на пять раньше. Но все дело в том, что это были отдельные мысли, взгляды, впечатления, которые долго не хотели связываться в один узел. Больше всего я жалею, что достаточно снисходительно отнесся к дядиному рассказу про Берию. Если бы не то самое мое «здравомыслие», то уже в девяносто третьем году я знал бы все.
Однако — по порядку. После развода я снова, после значительного перерыва, стал спускаться в свои подземные чертоги. Честно говоря, там я не думал о Тайне, там я просто искал спасение от своей тоски и отчаяния, от ощущения безысходности жизни. Коммуникации новых районов, всех этих Лыковок, Простоквашиных и Голодаевок мало привлекали меня, внушая откровенное отвращение своим утилитарным примитивизмом, поэтому чаще всего я бродил под Старым городом, радуясь, что там ничего не меняется, что там все так же, как и в пору моего далекого и счастливого детства.
В своих блужданиях я однажды забрел в один из тех самых тупиковых коридоров, о которых уже говорил. Мне вспомнилось, что когда-то я слышал здесь далекое гудение, и даже пол, помнится, чуть дрожал у меня под ногами. Сейчас же здесь все было тихо и спокойно как в могиле. Светя под ноги фонариком, я обошел коридор по периметру (в ответвлениях я чисто машинально пользовался правилом правой руки, чуть прикасаясь к стене при ходьбе) и уже было совсем собрался выйти за приоткрытую дверь, как вдруг словно что-то толкнуло меня.
Сколько я себя помнил, в коридорах, подобных этому, всегда слышался далекий шум.
Сама по себе эта мысль ни о чем не говорила. Какие-нибудь трансформаторы или насосы, работающие невдалеке, могли ломаться или останавливаться, это очевидно. Но перенося смысловой акцент умозаключения, я получил другой, поразивший меня вывод.
Во времена моих детских походов только эти, неясно для чего предназначенные коридоры были связаны с источником непонятного шума.
И снова я ощутил дуновение тайны. Пока просто тайны, не той, к которой я уже сознательно стремился. Но ведь большие тайны всегда складываются из маленьких…
Вернувшись домой, я залез в диван, где хранились мои старые дневники, школьные тетрадки, конспекты лекций и прочий бумажный мусор. Чихая от пыли, я переворошил все и из-под стопки в дальнем углу извлек потертую сорокавосьмилистовую тетрадь с витиеватой надписью «Лабиринт».
Я бережно открыл ее и с волнением стал перелистывать страницу за страницей. Моему взгляду предстали нарисованные неумелой рукой схемы с наивными обозначениями вентилей и сифонов, со старательными пометками вроде: «Здесь осторожно!!! Горячая труба!!!», с цифрами, показывающими количество шагов от одного лаза до другого. Я не верил своим глазам — ребенком я проделал колоссальную работу, сравнимую, наверно, с трудами Ливингстона, Стэнли и иже с ними… Разумеется, я хорошо помнил, как вел все эти записи, помнил, как наносил линии коммуникаций, каждый раз пряча тетрадку от родителей и сестры во втором ряду книжного шкафа, я все помнил, но моя детская настойчивость, целеустремленность и энергичность поразили меня. Меня — тридцатишестилетнего, разуверившегося, опустившегося, сдавшегося…
Но они же подхлестнули меня, заставив действовать.
Просмотрев тетрадь, я понял, что эта схема не подходит мне. Она давала полное представление о расположении ходов и труб, но была составлена без учета масштаба, а именно точное изображение было крайне необходимо мне, чтобы подтвердить одно свое предположение.
Мне понадобился ровно год, чтобы создать точную карту снежинских подземных коммуникаций. Там было все — и схемы водопроводных сооружений, включая системы водоснабжения, водоотведения и канализации, и схемы сооружений теплоснабжения, и схемы электросетей и линий связи, и схемы газопроводов, и схемы подвальных помещений, и схемы не афишируемых и мало кому известных подземных сооружений, и еще многое-многое другое… Как я доставал эти схемы — умолчу. И не потому, что действия мои шли, как говорят, вразрез с существующим законодательством. И не потому, что практически все они имели гриф секретности (большинство — «для служебного пользования»). А потому, что люди, которые вольно, а чаще всего невольно обеспечивали мне доступ к этой информации, по-прежнему сидят на своих рабочих местах. Пусть сидят и дальше.
Не надо думать, что я создавал свою карту только за счет полученных схем (кстати говоря, большая их часть мне так и не понадобилась). Весь этот год (с лета девяносто седьмого по май девяносто восьмого) я практически не вылезал из-под земли, благо времени было достаточно. На работе, сами знаете, какой бардак, если даже захочешь что-то сделать, так не дадут другие, те, с кем ты по цепочке связан и у которых свои проблемы. Поэтому большинство уже давно поняло: чтобы не нервничать, надо спокойно сидеть и ждать денег — единственный способ существования в нашем секретном «ящике». Ну, а начальнику, в принципе, до лампочки, где ты сидишь, на работе или еще где. Может, у других и не так, а я с моим всегда договаривался…
Короче, к началу лета карта была готова, и мне пришлось засесть за ее основательное изучение. Пришлось сравнивать прохождение коммуникаций на разных уровнях и анализировать их взаимосвязь с расположенными на поверхности сооружениями. Можно долго рассказывать обо всем, что я сделал: как проводил статистические расчеты, определяя дисперсию и среднее отклонение ряда выбранных параметров, как создавал топологические модели интересующих меня участков, как изучал внезапно понадобившуюся технологию прокладки труб закрытым способом, как перелопачивал горы всевозможной технической документации, включая самые экзотические стандарты, нормы, правила, инструкции… Мысленно я даже присвоил себе звание кандидата технических наук, к чему вот уже десять лет безнадежно стремился, работая в РФЯЦ-ВНИИТФ…
Основным результатом моих исследований было следующее. Я обнаружил шесть мест, в которых коммуникации располагались, скажем так, с некоторым однотипным нарушением ряда существующих нормативов. Я не имею здесь в виду брак в работе — господи, да ни одна знакомая мне подземная магистраль не проложена без брака (ответственные лица просто ужаснулись бы, воочию увидев их состояние)! Нет, здесь речь идет о другом.
В указанных местах коммуникации, вопреки правилам их прокладки, вопреки обычной логике описывают огромную дугу радиусом не менее десяти метров (при отсутствии какого-либо видимого препятствия), после чего аккуратно выдерживают прежнее направление. И — что, пожалуй, является самым главным — центр этой дуги во всех шести случаях находится за торцевой стеной тех самых тупиковых коридоров, заинтересовавших меня еще двадцать лет назад!..
