часов, проведенных в неудобных креслах, неторопливо прохаживались по отпо-лированным, почти стерильным каменным полам огромных холлов. Одни делали для развлечения ненужные покупки в Дьюти-Фри, другие же сразу спешили
найти свои терминалы, боясь пропустить рейс.
До самолета было еще два часа, и я убивала их, рассматривая жен-ские журналы в одном из киосков. От этого бессмысленного занятия меня отвлек очень родной, и поэтому еще более странно звучавший в иностранном
аэропорту голос:
— Казакова!
Раскинув руки, я побежала навстречу его обладательнице, и мы спле-лись в шумном объятии.
— Маринка, ты!
— Ирка-а-а!!!
Много лет не виделись. Маришка — моя самая верная школьная подруга. Изящная, красивая и добрая, она почему-то вышла замуж позже всех девчонок в нашем классе. В то время как у других уже появились внуки. Муж старше ее на 15 лет, канадец, какой-то профессор. Влюбился без памяти, увидев
Марину на курорте в Болгарии, куда он приехал на конференцию по энергетике, и… увез к себе.
Мы не могли наглядеться друг на друга и только без конца повторяли
по очереди:
— Маринка!
— Ирка!
— Ты куда летишь? — спросила я наконец подругу.
— На родину, — ответила та, широко улыбаясь.
— Надо же! А я наоборот. На чужбину. На заработки. Сыну на свадьбу.
У тебя дети есть?
Марина с радостью кивнула.
— Теперь есть. Удочерили девочку из детдома в прошлом году. Сейчас
вот опять едем с мужем. Хотим мальчика взять.
— Смело! Двоих, в наше время! Чужих…
Марина посмотрела на меня без обиды, но с едва заметным холодком
в глазах.
50
— Своих Бог не дал!
Я поняла, что сказала глупость, и покраснела. Маринка начала меня
успокаивать:
— Все нормально. Многих удивляет, не тебя одну.
— А откуда девочка? — спросила я
— О! Это…
Подруга помолчала.
— Целая история. Рассказать?
— Конечно, Мариночка!
Мы подошли к ближайшему ряду кресел, расположенных вдоль стен, и
присели на свободные места.
— В прошлом году, — начала Марина, — я предложила мужу усыновить
ребенка из детского дома, и он с радостью согласился. Сколько нервов и денег
нам это стоило, лучше не спрашивай. Но… Изнурительные формальности остались позади, и мы наконец получили разрешение на то, чтобы выбрать. Страшно это звучит: «выбрать» — как будто речь идет о паре ботинок из магазина, но
действительность оказалась еще страшнее.
Прилетели. Директорша, которой я после ее прямого намека на «возможные трудности» подарила французские духи, заговорщически сообщила мне:
— Завтра на «смотринах» я подскажу вам, у кого родители были пьяни-цы и кто с хроническими заболеваниями. Чтобы не выбрали ненароком «брако-ванного». Потом отблагодарите!
— Я тогда была так взволнована, что даже не придала значения ее словам.
А о том, будет ребенок больным или здоровым, клянусь, даже не задумывалась. Мечтала только поскорее детей увидеть. Мы с мужем полагали, что зайдем, сядем где-нибудь в уголке и будем потихонечку за ними наблюдать.
Сердце подскажет, кому нашим стать. Конфет шоколадных набрали для всех.
То, как это произошло на самом деле, до сих пор вспоминаю с содроганием. Не только мы, оказывается, готовились к встрече. За ужином детям
сообщили, что на следующий день к обеду приедут богатенькие дядя с тетей и
будут выбирать себе ребеночка, чтобы взять в семью. Нужно продемонстрировать какой-нибудь талант, а то шансов… сами понимаете. Вон, мол, вас сколько!
Когда мы с Майклом вошли в комнату, дети прекратили играть и раз-бежались друг от друга, как капельки воды, упавшие на вощеную бумагу. Малышам в этой группе было от трех до пяти лет. Они прогуливались, не сводя с нас
глаз и в то же время внимательно наблюдая за потенциальными соперниками и
соперницами. Каждый хотел произвести хорошее впечатление. Детский ум вы-думывал на ходу стратегические ходы, по которым разыгрывалось сражение за
собственное счастье. Чтобы увеличить свои шансы, полагая, что плакс никто не
51
захочет, мальчишки исподтишка сильно дергали девочек за волосы, вызывая
то тут, то там громкий рев.
Внезапно один мальчуган подбежал к Майклу и, теребя его за брюки, сказал, закинув белобрысую головку вверх:
— Я стихи знаю: «Миллион, миллион, миллион алых роз»…
Закончить «поэту» не дали и в мгновение ока оттеснили подальше. По-лучаемые им пинки и тычки служили остальным наглядным напоминанием того, что установленные правила нарушать никому не позволят. А они, эти правила, были простыми: не жаловаться и не заговаривать с гостями, пока те сами что-нибудь не спросят.
Майкл присел на корточки рядом с завязывающим шнурки крохотным
мальчишкой и задал вопрос — одну из немногих фраз на русском, которые ему
удалось выучить:
— Как те-бья зо-вут?
Мальчик занервничал и, вместо того чтобы назвать свое имя, торопливо выпалил:
— Я дрова могу рубить. Любые.
И показал, как он умеет это делать. Сразу стало ясно, что самого про-цесса малыш никогда не видел, а то, что он изобразил было больше похоже на
то, как мальчишки сражаются друг с другом на палках или уничтожают заросли
крапивы. Тут всех остальных детей как будто прорвало. Они окружили нас с мужем и стали наперебой выкрикивать:
— Я могу картошку чистить.
— А я мыть полы!
— А я…
— А я…
Я заметила худенькую девочку, сидящую тихонько в стороне от всех, на стульчике, и не принимающую участия в этом разноголосом хороводе засти-ранных бесцветных платьиц и рубашечек. Подошла к ней. Спросила:
— А что ты тут одна сидишь? Не подходишь…
Девочка посмотрела на меня и серьезно ответила:
— Чего стараться? Я здесь останусь. Я ничего не умею делать и, — широко открыв огромные печальные глаза, она добавила: — И не хочу!
Мой муж радостно крутил головой по сторонам, разглядывая детвору, трогал стриженые шарики детских головок и счастливо улыбался. Каждый малыш старался оказаться под его ладонью хотя бы на миг, как будто это была
волшебная кнопка, от которой зависела его судьба.
52
Майкл попросил меня перевести то, что выкрикивали дети. Я перевела.
Улыбка с его лица сразу исчезла. Помню, что мы извинились и уехали, сославшись на нездоровье.
Два дня просто болели. По-другому не назовешь. Плакали, вспоминая
детские глаза, и представляли этих крох, придумывающих, как доказать свою
полезность в хозяйстве, считая, что иначе «ни за что не возьмут». Каждый
малыш отчаянно торопился любой ценой обратить на себя внимание, боясь
остаться незамеченным и упустить свой шанс…
Тогда же мы решили, что не ограничимся только одним ребенком из
этого дома.
Мы взяли девочку. Ту, которая уже ни на что не надеялась.
Первое время было трудно. Бедняжка объедалась. Она ела до тех пор, пока не становилось плохо. Даже по ночам, накрывшись одеялом. Сначала мы
не запрещали, понимая, как ребенку хочется все попробовать, но потом забес-покоились. В девочкиной комнате и ее вещах повсюду были припрятаны сладо-сти и фрукты. Раньше спрашивали, что бы ей хотелось покушать, и покупали
все. Потом стали говорить:
— Доченька, сегодня ты получишь что-то одно из того, что просишь, завтра — другое.
Лиза у нас славная! Умница! Потихоньку перестала жить как блокадни-ца. Отогрелась! Правда, иногда еще бывали случаи. Например, когда мы взяли
ее к морю, то она первое время носилась по пляжу, расталкивала ничего не
понимающих детей и кричала им громко по-русски:
— Моя вода! Мой песок!
Майкл тогда прижал ее крепко к себе и долго гладил, успокаивая.
Сейчас наша красавица говорит по-французски лучше, чем я. Честное
слово! У детей это быстро получается.
Марина посмотрела на часы.
— Слушай, Иришка, пойду. Пора. Безумно рада тебя видеть! Не потеряй
