— Нет, избавь меня от этого, — говорит он. — Ты мне правда очень нравилась, и мне было очень больно.

— Но я понимаю….

— Просто… Амелия, ты — классная девушка, но я не знаю… Ты какая-то сумасшедшая. Мне это нравится — именно это и привлекало меня в тебе с самого начала — но, оказавшись с тобой в ту ночь, я, кажется, понял, что на самом деле это не так.

Он замолкает, и я понимаю, что он закончил свою тираду.

— Я могу теперь вставить слово? — спрашиваю я.

Он кивает.

— Да. Прости, что болтаю без умолку.

— Все нормально, — говорю я, машинально накрывая его ладонь своей прежде, чем успеваю что-либо сообразить, и тут же ее отдергиваю. — Просто я теперь другая. Я больше не пью и не употребляю коку. — Я опускаю взгляд, потом усилием воли снова поднимаю глаза. — Пока я не дошла до того, чтобы извиняться перед каждым встречным, но могу я попросить у тебя прощения за всю ту боль, которую причинила, и за все свои дурацкие выходки?

Он кивает с выражением крайнего удивления на лице.

— Мне действительно было с тобой очень хорошо в ту ночь, и кока здесь совершенно ни при чем, — продолжаю я. — На самом деле кока только все испортила. — Он хочет что-то сказать, но я не замолкаю. — Сейчас я смотрю на все по-другому, но то, что тогда произошло между нами, действительно для меня что-то значило. — Я не в силах поднять глаза, когда произношу последнюю фразу.

Он улыбается.

— Так ты ведешь здоровый образ жизни? — Вид у него одновременно ошарашенный и смущенный, хотя почему он должен смущаться, когда как минимум половина населения Лос-Анджелеса давно завязала? — Ты хочешь сказать, ты больше не пьешь и все такое?

Я киваю, потом качаю головой.

— Да… ну, то есть, не пью.

— И даже травку не куришь?

Я улыбаюсь. Травку я всегда терпеть не могла. Моя паранойя только усиливалась оттого, что никто не хотел ко мне прислушиваться. И когда я стала одной из первых, кто стал покупать коку, мне пришла мысль, что трава обошлась бы гораздо дешевле. Поэтому с целью перейти на более экономный наркотик я как-то купила унцию, которую курила целых три дня. И раз и навсегда поняла, что я терпеть ее не могу.

— Да, даже травку, — отвечаю я.

— Господи, это просто поразительно, — говорит он. — Поздравляю.

— Благодарю, — отвечаю я. — Это правда здорово.

Адам все еще в шоке.

— Но ты же… — И он качает головой, как будто полученная информация не укладывается у него в голове. — Ты же была такой заядлой тусовщицей.

Я улыбаюсь, решив не рассказывать ему про свою новую колонку. Мне слишком приятен наш разговор и совершенно не хочется говорить о работе.

— Ну, а теперь я — экс-тусовщица, — отвечаю я.

Он улыбается, рассматривая меня с наигранной серьезностью.

— Как думаешь, бар «У Джонса» не разорится теперь?

После того как затихает наш общий смех, я спрашиваю:

— Ну, а ты как? Как «Нормс»?

Адам снова улыбается.

— Стоит до сих пор, полагаю. Ко мне это уже не имеет отношения.

— Ты уволился?

Он кивает.

— Мне дали роль в сериале.

— Ты шутишь? В каком? — Мне никогда по-настоящему не приходила в голову мысль, что когда-нибудь Адам станет успешным актером, потому что большинство из известных мне начинающих актеришков добиваются лишь какой-нибудь эпизодической роли в дешевом мюзикле, которые демонстрируют только на Санденс^[39].

— В «Агентстве».

У меня буквально отваливается челюсть. «Агентство» — новая драмедия Даррена Стара про жизнь четырех молодых людей, агентов по недвижимости. — Ты серьезно?

Он кивает.

— Я знаю, в это невозможно поверить. Я единственный из всех, кого никто не знает.

— Поздравляю, — говорю я и наклоняюсь, чтобы обнять его. — Просто невероятно.

— Это точно, — говорит он, когда мы разжимаем объятия, — учитывая, что меня уже настолько тошнило от «Нормс», что я уже готов был плеснуть суп с мацой в следующего, кто его закажет.

Я смеюсь, а в голове проносятся мысли: «Это похоже на правду. Только я очухалась, и до меня наконец-то дошло, какая лапочка Адам, как ему дают роль, и теперь женщины будут драться из-за него, как из-за последней пары джинсов «Джуси» на распродаже».

У Адама звонит сотовый, но он не отвечает на звонок, только смотрит на часы, и я понимаю, что он куда-то торопится.

— Черт, я должен идти, — говорит он, но я вижу, что ему этого не хочется, — но мне очень приятно, что я тебя встретил.

Я чувствую, как начинаю паниковать. Я ведь могла продлить эту секунду, но упустила момент. И мне хочется что-то сделать, но я не знаю точно, что. «Он сказал, что я ему «правда очень нравилась», — думаю я, стараясь придать своему лицу как можно более беззаботное выражение. — Но почему он сказал это в прошедшем времени? И когда кто-то перестает тебе «нравиться»?

— Я должен примерно на месяц уехать в Нью-Йорк, но мы могли бы где-нибудь поужинать, когда я вернусь? — спрашивает Адам.

Я не могу сдержать улыбку.

— Конечно, — отвечаю я, раздумывая над тем, стоит ли уточнить, когда именно. Была у меня как-то знакомая, с которой мы вместе снимали квартиру, которая то и дело твердила, что, если парень Тебе по-настоящему нравится, нужно ограничивать его во времени и пространстве. «Девушкам в наше время можно быть агрессивными, — заявляла она. — Сейчас не пятидесятые». Но она приводила в ужас любого вступавшего с ней в контакт мужчину, поэтому уикэнд проводила в одиночестве, изучая словарь. — Приятной поездки, — говорю я наконец.

— Спасибо, — благодарит Адам, наклоняется, целует меня в щеку и добавляет: — Я позвоню. — И, глядя ему вслед, я жалею о том, что у меня нет машины времени, чтобы переместиться на месяц вперед. И в этот момент Адам оборачивается и снова подходит ко мне. — Ты умеешь обращаться со щенками? — спрашивает он.

Я вспоминаю собак из своего детства и Тигра.

— Ну, так себе, — неуверенно отвечаю я.

— У меня есть щенок… голден-ретривер… это самое прелестное создание, которое мне когда-либо доводилось видеть в жизни, но я понятия не имею, как с ним обращаться. Он живет у меня всего неделю и уже успел изжевать почти всю мою коллекцию кроссовок. Вдобавок это создание еще и носится по квартире кругами, как будто гелия нанюхалось.

Я смеюсь.

— Гелия? — переспрашиваю я.

— Понимаю, сравнение не очень удачное, — говорит Адам. — Просто дело в том, что в данный момент он сидит у меня в квартире и, возможно, рвет там все на куски, поэтому мне необходима мудрая женщина, которая поможет его надрессировать.

Я поднимаюсь.

— На двух машинах поедем или на одной? — спрашиваю я.

— На одной, — с улыбкой отвечает он. — Ты прекрасно водишь.

— Если б не кокаин, то, вероятно, я бы превратилась в безнадежную жалкую алкоголичку, — говорю я, пока Адам ведет машину. Я вижу, как по его лицу скользнула улыбка, когда он переехал в другой ряд, и игриво его щипаю. — Забавно было слушать мою печальную повесть о пристрастии к наркотикам и о выздоровлении?

Его робкая улыбка переходит в широченную ухмылку.

— Нет, не забавно. Просто я рад.

Я с улыбкой спрашиваю:

— И чему же ты так радуешься?

Он жестом показывает на меня, потом снова на себя.

— Всему. Я рад за тебя. Если бы я только мог запечатлеть в памяти твой голос, феромоны и слова, то был бы богачом.

Я смеюсь. Беру его правую руку и кладу себе под левую ногу, и это кажется самой естественной вещью на свете.

— Я очень счастлива, — говорю я. Адам улыбается, съезжая с магистрали, а потом разражается хохотом.

— Дай-ка угадаю: ты сейчас хохочешь исключительно от радости? — спрашиваю я.

— Ну, вроде как, — со смехом отвечает он. — Я еще вспомнил, как ты пела во сне, когда я подвозил тебя на своей машине.

Теперь моя очередь трещать от смеха.

— Господи, ну почему ты не отвез меня тогда в ближайшую психушку? — спрашиваю я, съежившись при одном воспоминании об этом.