Я решаю не бежать тут же к Брайану, чтобы жаловаться на эту сумасшедшую суку Эйми. Поэтому весь оставшийся день я сижу в офисе, слушаю грохочущие из CD-рома песни Кена и Линды Льюис, думая о том, что Эйми Бейкер совершила серьезную ошибку, не оценив меня по достоинству: все-таки я корешаюсь с серьезными британскими издателями и меня приглашают в дома выдающихся знаменитых музыкантов.

Глава 10

Над дверью в дом Кейна висела одна из этих видеокамер, которые есть у всех, кто зарабатывает в Лос-Анджелесе более полумиллиона долларов в год: то есть ты смотришь в этот черный ящик — который, естественно, до неузнаваемости искажает твое лицо, как в зеркале заднего вида, — и человек решает для себя, впускать тебя или нет. «Я что-то вроде аперитива, который дают попробовать прежде, чем подать», — думаю я, глядя в камеру с самодовольной улыбкой.

— Привет! — слышен до боли узнаваемый голос Кейна, и дверь с жужжанием открывается. Я толкаю дверь и вижу Кейна, который стоит на верхней площадке белых ступенек, откуда открывается вид на густо усаженный деревьями сад. На кушетке на крыльце сидит какой-то человек и бренчит на гитаре — а может, настраивает ее — и, пока я взбираюсь по ступенькам, Кен небрежно представляет нас друг другу.

— Грег — Амелия. Амелия — Грег. — Грег одновременно кивает и улыбается, молча давая понять, что считает меня очередной игрушкой Кейна на ночь, с которой даже не стоит обмениваться рукопожатием и обращать внимание. Также от моего бдительного внимания не ускользает тот факт, что Кейн не представил меня как «Амелию из «Эбсолютли фэбьюлос». Равно как ни словом не упомянул о том, кто такой Грег: его помощник, настройщик, член группы или они просто вместе живут.

— Хотите чаю? — спрашивает Кейн, провожая меня на кухню, упакованную самыми невозможными прибамбасами. Он выдвигает ящик, в котором лежат все известные человечеству сорта чая, а возможно, и неизвестные. Англичане вообще одержимы чаем.

— А у вас есть что-нибудь… покрепче? — спрашиваю я, чувствуя, что ляпнула глупость вроде той, которую можно услышать в каком-нибудь диалоге из телефильма с Тори Спеллингом. — Пиво? Или что-нибудь покрепче? — Мне даже в голову не могло прийти, что он не собирается мне предлагать алкоголь, хотя это не более чем продолжение интервью. Конечно, я беру интервью в состоянии абсолютной трезвости — по крайней мере, в большинстве случаев, — но данная ситуация сама по себе содержит намек на нечто большее, чем просто интервью, поэтому я сочла, что выпить будет весьма кстати, если даже не необходимо.

— Боюсь, нет, солнышко, — говорит он. — Но я могу сделать тебе крепкий чай.

Кейн насвистывает, бросая в керамическую кружку чайный пакетик и наливая кипяток, одновременно показывая мне, чтобы я присаживалась на кушетку, которая находится в гостиной рядом с кухней. Обиталище у него довольно просторное, я даже слышу, как наигрывает Грег, будто сидит рядом со мной на этой кушетке.

— Итак, мы не слишком подробно осветили ваше детство, — говорю я, когда Кейн садится рядом. Он вздыхает, и я его даже не виню. Ведь то, что он уже успел мне поведать, было довольно грустно: отец бросил семью, мать сильно пила — все обычные составляющие трудного детства. И мне было так неловко вчера из-за того, что пришлось у него все это выудить, что я сразу же сменила тему. Но такие подробности — это хлеб с маслом для «Эбсолютли фэбьюлос», так что я понимаю, что этого разговора никак не избежать.

Я замечаю, что во взгляде Кейна, брошенном на диктофон, сквозит недоверчивость, будто он вообще не ожидал, что я его включу. Неужели я и вправду такая дура? Неужели непонятно, что «продолжение интервью на дому» — это завуалированное приглашение в «мой дивный дом, чтобы потрахаться»?

Только не вздумайте ошибаться на мой счет. Я и в самом деле не против с ним переспать, по крайней мере теоретически. Но у нас будет на это куча времени потом, после того, как я смогу выудить у него все эти болезненные тайны его личной жизни, которые войдут в историю как выдающееся интервью с Кейном.

— Послушайте, Кейн, я ведь уже говорила: для того, чтобы сделать статью про вас, мне нужно побеседовать с кем-нибудь из ваших друзей — желательно знаменитых друзей, — продолжаю я. Большинство известных людей обычно с готовностью предлагают телефоны своих сестер, или Брюса Уиллиса, или Энди Дика, или еще какой-нибудь случайно пришедшей им на ум знаменитости, которую они считают своим другом. Но когда вчера я задала этот вопрос Кейну, он его проигнорировал. А сейчас с улыбкой отвечает, что поможет мне связаться с Джоном Митчеллом и одним резервным музыкантом.

— Ты такая серьезная, — с улыбкой говорит он. — Я достану тебе эти телефоны. Позвони мне завтра или послезавтра, и я обязательно помогу тебе связаться со всеми, кто тебе понадобится.

Понимая, что сейчас мне никто никаких телефонов не скажет, я перехожу к другим вопросам, и Кейн на них отвечает — но это все те же стандартные общие фразы, которые я слышала накануне, — и в то же время пытается отвлечь меня от дела.

— Знаешь, ты одна из тех девушек, на которых чем больше смотришь, тем красивее они кажутся, — говорит он, когда я спрашиваю его, общается ли он с кем-нибудь из родителей.

Я откладываю диктофон.

— Спасибо, — отвечаю я, умоляя свое самолюбие заглохнуть, и продолжаю наступление. — Но мне просто интересно… когда ты разговаривал с ними в последний раз?

Кейн улыбается мечтательной улыбкой и подвигается так близко, что его лицо оказывается совсем рядом с моим.

— Я серьезно, солнышко. Некоторые девушки поначалу кажутся просто сказочными, но со второго взгляда их черты уже теряют свою привлекательность. Ты же совсем другая. Ты с каждой секундой становишься все более притягательной.

Я опускаю взгляд, окончательно позабыв про работу, и следующее, что я чувствую — это крупные влажные губы Кейна на своих губах. Я потрясенно поднимаю взгляд, хотя нельзя сказать, что не была готова к подобному повороту событий.

— Кейн! — говорю я, отстраняясь. Это единственное слово, которое приходит мне сейчас на ум.

Он начинает гладить меня по плечу.

— Прости, дорогая. Ужасная грубость с моей стороны, я ведь даже разрешения не спросил. Просто не смог удержаться.

— Послушай, — говорю я, неловко заерзав и отхлебнув холодного чаю — плацебо для придания мужества. — Ты мне нравишься, но мне нужно написать статью, и мне необходимо покончить с первой частью, прежде чем я смогу приступить ко второй. — Мне понравилось, как я это сказала: по-деловому и в то же время эротично.

Может, в другое время и с другим парнем я бы попросту швырнула диктофон на пол, наплевав на то, что он может разбиться, и позволила бы ему овладеть мной на этой самой кушетке, но мое желание сделать карьеру прочно застряло у меня в мозгу, и я понимаю, что не могу просто взять и запросто его похерить.

Я долго пыталась понять, нравится ли мне Кейн. Он очень яркий и интересный, как все знаменитости, а я в их присутствии не могу оставаться самой собой до конца. Я чувствую себя сейчас так же, как в тот раз, когда встретилась с Оливером Андерсоном на какой-то вечеринке, а потом поехала вместе с ним на другую, и на каждом светофоре мы обменивались репликами. Сидя в его «порше» я как будто слышала саму себя со стороны, как будто я была невидимым свидетелем того, как Амелии Стоун удалось завоевать внимание такой известной личности, и в то же время внутренне содрогалась при мысли, что в следующей момент она ляпнет что-нибудь такое, после чего он сразу поймет, какую глупость совершил, пригласив ее к себе в свою царственную обитель.

Кейн, судя по всему, довольный услышанным, целомудренно и чуть ли не снисходительно хлопает меня по руке. Но не перестает улыбаться. Потом бросает взгляд на часы и замечает, что уже поздно.