— Одобряю ли я? — повторил он вопрос. — Я даже не знаю, как на него ответить. Они, я имею в виду пионэров, наверное, полезные вещи делают. По крайней мере мне они не мешают. А что будет потом с этим движением, нам неведомо. Мне на пенсион скоро, так что пусть об этом молодежь думает.
— А что думает ваша молодежь? — не отставал диспетчер. — Что ваши домашние думают? У вас есть домашняя молодежь?
— Домашняя молодежь учится, и мысли у нее непохожие на наши, — ответил инспектор.
— Это что же, нам их не понять или они нас не понимают?
— И то, и другое, — ответил инспектор. — Кажется, посадка заканчивается.
— Да, конец полемике, — согласился диспетчер, вглядываясь в экран.
* * *
— А я хочу в этот вагон, — настаивал худенький парень с гривой на голове. — Имею право. Там, где я был раньше, мне не нравится, там бритых много.
— Ваш вагон пятый. Прошу занять положенное место, — пионэр у входа в вагон отстранил парня от двери.
— Ты что, глухой? Я же говорю тебе, там мне не нравится, — повторил парень, пытаясь оттолкнуть пионэра.
Пионэр равнодушно, без эмоций еще раз произнес:
— Ваш вагон пятый. Прошу занять положенное место.
Венса, стоящая сзади, не выдержала и возмущенно заявила:
— Ты что лезешь в наш вагон? У нас там и без тебя тесно. Иди к своим бритым.
Парень не уходил и продолжал напирать на пионэра:
— Ты что здесь, главный, что ли? Подумаешь — пионэр. Видали мы и не таких начальников. Пусти, а то хуже будет.
Неожиданно сзади к парню приблизился дежурный. Как-то быстро, никто и не заметил, как это произошло, парень оказался с наручником на правой руке. Второй наручник был закреплен на левой руке дежурного. Заломив руку паренька за спину, дежурный повел его в сторону вокзала. Парень пытался сопротивляться. Бранные слова, исходившие от него потоком, прерывались громкой речевкой:
— Надо попу нам всем рвать,
Пионэров посылать…
Парень хрипел, дергался, но всё же продолжал:
— Могут нас здесь всех умыть
И здоровье повредить…
В конце концов крики сменились стенаниями:
— Я согласен… Я согласен в свой вагон…
Но дежурный пионэр был неумолим. Менее чем через минуту он с рыдающим парнишкой скрылся в арке вокзала.
Лучу с Венсой вошли в вагон. В их ячейке оказалось два свободных места. В проходе уже никто не сидел и не стоял. Видимо, много молодежи осталось в помещениях вокзала. Через пять минут пумпель отошел от перрона.
— Жалко парнишку, — она тихо произнесла эти слова и посмотрела на него.
Он молчал, смотрел в окно и думал о чем-то своем.
— Ты не слушаешь меня? — спросила она.
— Извини, — ответил он. — Да, парнишку жалко. Глупо было сопротивляться.
За окном промелькнули последние строения. Внизу под эстакадой и до самого горизонта открылись лесные дали. Солнце скрылось за тучами. Серо-черные облака нависли над лесом. Похоже, что надвигалась сильная гроза с ливнем.
— Почему они Гуру поместили так далеко от города? — спросила она.
— Наверное, чтобы его меньше беспокоили случайные посетители, — ответил он.
— Что-то мне расхотелось ехать к Гуру, — сказала она тихо. — Ты слышишь меня?
— Уже поздно менять решение, — ответил он. — Надо подумать, что делать дальше. Как себя вести с этими?
Она поняла, что он имеет в виду пионэров.
За окном где-то сверкнуло впереди над дальним лесом. Первые крупные капли прочертили на стекле косые линии. В вагоне зажегся свет. Пассажиры как-то загрустили. Разговоры прекратились, и в вагоне наступила обычная дорожная тишина. Девчушка, оторвавшись от окна, шепотом спросила:
— А куда они все делись? Их не пустили к Гуру? Или они сами не захотели?
Вопрос повис в воздухе. Дружок девчушки — юноша с тонкими чертами лица не сразу ответил:
— Мы здесь в пумпеле, а они остались там на вокзале. Почему так получилось? Может быть, мы узнаем это когда-нибудь.
По вагону друг за другом энергично прошли два пионэра. Минут через двадцать они же на обратном пути отсканировали все жетоны и исчезли по ходу движения пумпеля. Неожиданно появился хлыщ. Он оглядел всех сидящих и как-то нарочито бодро произнес:
— Кислота тут у вас какая-то. Что загрустили, паломнички? До Гуру далеко, а пионэрия рядом. Предлагаю создать общественное движение. Есть идеи по названию?
— Отвали, — первой отреагировала Венса.
Хлыща эта реплика нисколько не смутила.
— О! Мадмуазель. Я глубоко виноват перед вами и вашим другом. Прошу простить меня за те неудобства, которые я вам учинил. Глубоко раскаиваюсь в содеянном. Обещаю искупить дальнейшим примерным поведением. Нельзя же оступившегося один раз человека отвергать, презирать. А где наш природный гуманизм, где наше сочувствие, участие и, наконец, сострадание к падшим?
Хлыщ говорил не останавливаясь:
— Мы, человеки, должны понимать друг друга. Понимание и прощение — вот наш девиз, если хотите кредо, при любых обстоятельствах. В самые тяжелые времена, я бы сказал, поворотные времена, понимание и прощение позволяло нам оставаться людьми…
— Все, все. Я простила вас. Простила. Я поняла, я поняла вас. Вы просто многоговорящий человек, — торопливо произнесла Венса.
Хлыщ остановил поток своих слов и ждал реакции остальных сидящих.
— Мы, конечно, не возражаем, — робко ответил юноша с тонкими чертами лица и неуверенно добавил, — только зачем нам это движение, мы и так сидим и движемся. Если только развлекухи ради?
Хлыщ помрачнел и спросил:
— А нас устраивает это странное движение?
— Допустим, не устраивает, — включился в разговор Лучу и жестко спросил: — Есть конкретные предложения?
— Конкретно, нам нужна информация. Пока ее нет, мы можем грустить и хохмить сколько угодно, и это будет сплошной бесполезняк, — ответил Хлыщ.
— Добыча информации в наших условиях — тяжелая работа с низкой вероятностью успеха. — Лучу встал и оглядел весь вагонный проход. Все было тихо. Видимо, после остановки остатки молодежи впали в уныние. Веселость и задиристость первых часов поездки исчезли безвозвратно.
— Давайте рассуждать логически, — Лучу произнес эту фразу и добавил: — Первое, что мы должны сделать, это обменяться друг с другом — кто что знает. Каждый что-то видел, что-то слышал об этих пионэрах и Гуру. Второе, надо подумать, где и как получить новые сведения. Кстати, как тебя зовут? — обратился он к Хлыщу. Хлыщ ответил:
— Меня зовут Альберт. Как ни странно, но в школе меня прозвали Бертой. Имя мне родичи подобрали иностранное, видимо, от любви к экзотике. Вот и стал я неожиданно для себя благородным, блестящим и белым. Одним словом, «Благородный блеск», интроверт по натуре, борюсь с этим всю свою сознательную жизнь, говорю без остановки, — Хлыщ перевел дыхание и продолжил: — Предки имена нам выбирают без нашего согласия. Хорошо, если будущий характер совпадет с именем, а если нет? Назовут Аполлоном, а на самом деле вырастит коряга какая-то. Я думаю, что имена сначала надо давать предварительные, а позже сделать так, чтобы сам хозяин мог его изменить.
Хлыщ, видимо, утомился от собственной речи, затих. Наступила пауза, которую нарушил Лучу. Он назвал свое имя и имя Венсы. Остальные также назвали свои имена, и эта процедура представления как-то неожиданно объединила ячейку в какое-то содружество и, казалось, влила в участников новую порцию энергии. Каждый старался выговориться и изложить все, что он знает или слышал о Гуру и пионэрах.
Информации оказалось немного, а противоречий хоть отбавляй. Никто не знал, что их ждет в конце пути. Хлыщ и Лучу, пытаясь анализировать все, что было сказано, терялись в версиях и догадках.
Гроза с ливнем обрушилась на пумпель. Сплошная стена воды накрыла снаружи все вокруг. Из-за резкого снижения видимости и шквалистого ветра пумпель сбавил ход. Непогода за окном оптимизма не прибавила. Вопрос — куда делись исчезнувшие после станции их попутчики, как и многие другие вопросы, — остались без ответа.
