И она зашагала рядом с ним, едва успевая и не попадая в его шаг.
— Прошел он холод и тепло, — в ритме шага произнес старик, видимо, завершая начатое ранее. — Вы поправились. Вылечились, и Апо больше вас не тревожит. Вас тревожит, я бы сказал волнует, другой человек. Он здесь был недавно с вами.
— Да, да, вы правы, — чуточку запыхавшись от быстрой ходьбы, ответила она. — Вы читаете мысли?
— Да, я умею, то есть умел когда-то, — ответил он.
— Старость — что это такое? Может, мудрость и не стоит? Эту старость беспокоить, — подбирая под шаг слова, он на несколько секунд остановился и, повернувшись к ней лицом, резко заявил:
— Бегите от иллюзий. Живите сейчас. Сейчас хорошо. Нет браслетов. Нет задержаний. Нет подверганий. Осталось только одно перевоспитание. Ведь вы были в «ЗП», — и он зашагал дальше.
— Может, это просто глупость? Или это просто тупость? Или музыка затихла? Не играет. Очень тихо, — старик снова рифмовал.
В перерыве между рифмами он продолжил свою речь:
— Обращайте внимание на то, что рядом. Зачем искать что-то далекое, эфемерное? Может, там и нет ничего. Может, там пустота. Я вот уже давно пустота.
Они пошли уже на третий круг. Старик упорно рифмовал, как будто спешил завершить свою поэму:
— Он подумал так и грустью. Все наполнилось и пусто. Только где-то незаметно. Еле слышно, не приметно. Звук протиснулся сквозь годы…
Она стала отставать.
— Я не успеваю следить за вашими мыслями.
— Да, я очень ритмично хожу. Прощайте, — и он продолжил: — И вселенские народы. Гармониста услыхали. Он играл не флейте долго…
Она остановилась и, глядя на удаляющегося старика, повторила вслух его слова:
— Бегите от иллюзий.
В последнюю ночь ее, видимо, от волнения одолели беспокойные сны. Она часто просыпалась, пытаясь понять, к чему и почему снится такое.
Засыпала снова — приходили новые сны, стирая старые, и только последний сон под утро запомнился удивительным поворотом ранее виденного:
«Она лежала на теплом песке, на берегу реки. Светило нежаркое солнце. Справа от нее метрах в десяти сидел и смотрел на тихое течение воды Сан Саныч. Она пыталась крикнуть ему, но слова никак не получались. Она открывала и закрывала рот, но звуки не возникали. Она махала ему рукой, то есть хотела махнуть, но тяжелые кисти рук не удавалось оторвать от песка. Она повернула голову влево — вдали в серой куртке стоял и улыбался ее Апо. Он что-то тихо говорил ей, делал знаки рукой, чтобы она подошла поближе. Она хотела встать, но ноги остались неподвижны, как будто прилипли к твердому песку, который почему-то скорее походил на застывший цемент. Она повернулась в сторону Сан Саныча и обнаружила множество незнакомых женщин. Сан Саныча среди них не было. Она заплакала и закрыла глаза. Кто-то теплой рукой погладил ее лоб».
— Дорогуша, разоспались вы нынче. Впрочем, это хорошо, великолепно. Все, все, будем, дорогуша, собираться домой. Домой, домой. Перед уходом зайдите ко мне, — и доктор, оставив медсестру в палате, удалился.
— Дорогуша, — он весьма вкрадчиво и тихо обратился к ней, когда она поудобнее разместилась в кресле напротив массивного стола, — вы практически здоровы, но ваша психика может вас подвести. Я обязан дать вам несколько советов, уж поверьте мне, старому психиатру, мои советы помогут вам избавиться в дальнейшем от всяческих таких неприятностей.
Она кивнула головой в знак того, что готова внимательно выслушать все рекомендации своего доктора.
— Во-первых, скажите, дорогуша, что вам сказал наш странник? Что-то ведь он вам сказал важное.
Она ответила:
— Из всего, что он мне говорил, мне запомнилось: «Бегите от иллюзий».
— Да, хорошие, правильные слова, а я добавлю — вы еще довольно молоды и выглядите сейчас даже, я бы сказал, привлекательно — вам нужен любимый человек, мужчина. Вам нужны дети. Почему вы, дорогуша, живете без детей?
Она немного смутилась и после паузы ответила:
— Сначала не хотел он. Он считал, что это будет мешать работе. А потом и я как-то перестала обращать на это внимание.
— Это неправильно. Это вредно для такого склада ума, как ваш, для вашего менталитета. У вас есть, — тут он поправился, — у вас были родители. Вы просто обязаны тоже быть родителем. Запомните это.
— Во вторых, — вам вреден созерцательный покой. Вы должны быть в делах, занятиях, заботах. Это ваша стихия. Помните? — «… жизнь свою мы ей дадим, никого не пощадим». Это, я полагаю, ваша молодость. Допускаю, что было кое-что чересчур, но энергия и порыв были.
— Да, — не сразу согласилась она, думая о чем-то своем.
— Собственно, вот и все, что я хотел вам сказать, — он встал из-за стола, обозначая, что их беседа закончена.
В первые недели пребывания в своей квартире Венера Петровна переставила практически всю мебель, и только громадные стеллажи, на которых Аполлон Иванович хранил свои книги, массу коробочек и баночек с редкими экземплярами засушенных насекомых, пришлось оставить на месте. Протирая скопившуюся пыль на полках, Венера Петровна нашла небольшую вещь среди привычных — черный кожаный мешочек, который уж никак не мог служить убежищем для какой-нибудь редкой таракашки. Любопытство распирало ее, ей очень хотелось развязать мешочек и заглянуть внутрь, но запрет Аполлона Ивановича еще пока действовал.
В институте вовсю шла модернизация. Правительство настойчиво и целеустремленно улучшало все, что попадалось ему под руку. Наука как объект, не очень понятный и какой-то сложный, подвергалась прогрессу в целях упрощения в первую очередь. Кампанию по ликвидации неустранимых нарушений развернули широко и неумолимо. Все директора научных учреждений обязывались перейти на машинную систему управления, так как появились крайне автоматизированные системы искусственного интеллекта — СИИ. В среде научного народа их прозвали «сишками». Через неделю ввода в действие «сишок» в институте воцарился мертвый, то есть железный порядок. Хождение по коридорам разрешалось только при наличии надлежаще оформленного пропуска, который заносился в личный медальон трудящегося, но не позже чем через неделю после личного обращения в центр управления, а проще говоря к «сишке». Особо смекалистые сотрудники пытались пользоваться чужими медальонами, но бдительная «сишка» этот непорядок обнаружила и прилепила медальоны биоклеем каждому сотруднику в удобном для контроля месте. С этого момента сидящий на своем личном стуле контролировался в постоянном режиме. Единственным неудобством оставался вход и выход из института — сотрудникам приходилось прикладываться к датчикам сидельным местом. Но директорат уже знал, что «сишка» работает в плане модернизации и в этом направлении. Вообще-то омедальонивание у населения получило широкую поддержку. Историки сравнили это с очень давним, древним мероприятием по обраслечиванию и пришли к выводу, что омедальонивание более прогрессивное явление. Среди населения, его патриотической части, возникло в поддержку Правительства движение «медальонеров», разъясняющих полезность правительственных мер.
В лаборатории Венеры Петровны благодаря модернизации царила некоторая растерянность. Сотрудники побаивались лишний раз вставать со своих рабочих мест. Но некоторый застой от сидения компенсировался злорадными шутками особо наглых трудящихся из молодых, подскакивающих в ритме темповых мелодий. Правда, на следующий день им приходилось оформлять для «сишки» объяснения причин ритмичного пребывания на работе. Через неделю распространения, с позволения сказать, таких шуток эти нахальные молодые иссякли в своих фантазиях, и наступило временное перемирие между коллективом и «сишкой». Среди народа распространился анекдот:
«Встретились два медальона. Один у другого спрашивает — откуда? С работы, отсиделся. — А ты? Из дома, отлежался. Завтра увидимся? Да, если тесно будет в пумпеле».
Венера Петровна в этих процессах не участвовала. Она соскучилась по работе, была увлечена своими одноножками.
А время бежало быстро, уже отцвела сирень. Лето навалилось яркими красками, теплом, цветением липы и непрерывным жужжанием пчел вокруг светло желтых крохотных венчиков.
