— Наведем красоту, — уверенно говорили она.

Это утро получилось какое-то необыкновенное — зацвела сирень. Они расположились на скамье в тени большого дерева. Солнечные пятна падали ей на лицо и она жмурилась и как-то виновато улыбалась скорее от смущения, чем от ярких лучей весеннего солнца. Сан Саныч как всегда был «в форме». Элегантный костюм, яркая белая сорочка с бархатным галстуком подчеркивали его статусность и принадлежность к высшим кругам общества. Он вежливо, но в то же время весьма властно отправил сопровождающую медсестру назад в клинику, и они с Венерой Петровной остались наедине. Легкий полуденный ветерок иногда доносил до них тонкий аромат цветущих кустов сирени. Вся обстановка располагала к легкой, непринужденной беседе, но Венера Петровна, давно не общавшаяся с гражданскими мужчинами, да еще такого вида, как Сан Саныч, как-то зажалась, опустила глаза и только мельком изредка поглядывала на него, стараясь не встречаться с ним взглядом. Сан Саныч, понимая ее некоторую скованность и смущение, начал беседу о погоде, о весне, о настроениях в обществе. Немного рассказал ей о последних событиях в театральном мире и литературных кругах. Его глубокий, внимательный взгляд иногда пытался встретиться с ее взглядом, но она всегда успевала отвести свои глаза в сторону. Так они беседовали уже более получаса, и Сан Саныч наконец-то спросил ее о самочувствии, да так, как бы извиняясь, что не сделал этого ранее. Она ответила, что чувствует себя хорошо и считает, что через несколько дней ее отпустят домой.

— Да, да, — подтвердил он, — я беседовал с вашим лечащим врачом, он доволен вашим состоянием.

Она только сейчас обратила внимание на то, что Сан Саныч еще ни разу не назвал ее по имени, и это для нее было несколько странным. Такое официальное обращение на «вы» как-то не соответствовало их давнему знакомству. Она подумала: «Я совсем стала ему не интересна, и он только по старой памяти зашел меня навестить из чувства, так сказать, долга без каких-либо человеческих симпатий». Это огорчило ее. Она как-то неожиданно для себя повернулась к нему и внимательно посмотрела ему в глаза. Их взгляды встретились, теперь немного смутился Сан Саныч, увидев в ее глазах и грусть, и обиду, и еще что-то, что обычно тревожит мужчину во взгляде не безразличной ему женщины. Он подавил в себе это мимолетное смущение и, стараясь быть очень корректным, спросил ее:

— Вы по-прежнему ждете его?

Она поняла, о ком он спрашивает и, немного обдумав свой ответ, сказала:

— Я и сама уже не понимаю, жду или не жду.

Она как-то намеренно не назвала имя Аполлона Ивановича и впервые за эти месяцы почувствовала, что может говорить и думать о своем Апо без тех трепетных эмоций, которые так долго ее мучили даже во сне.

— Дорогая Веня, — он отошел от официального тона, — я давно хотел спросить вас, но в суматохе не мог, скорее не обращал на это должного внимания. Не видели ли вы в своем доме у Аполлона Ивановича, а может быть он вам об этом когда-нибудь говорил, — о медали, вещи, похожей на медаль или старинную монету, с надписью на древнем языке, в переводе означающей: «Честь и достоинство»?

— Мне об этом ничего не известно, — ответила она, — может быть, в его архиве, в какой-либо коробке на полках, к которым мне запрещалось прикасаться.

Его вопрос ее несколько удивил и озадачил.

— Что бы это могло значить? — подумала она. — Надо спросить Сан Саныча.

Но что-то ее насторожило, и она решила пока не спрашивать его об этом.

Мимо них, бормоча себе под нос плохо различимые слова, прошагал странный старик. Сан Саныч, удовлетворенный ее ответом, спросил:

— А как вам здесь, в смысле комфорта, да и окружение не беспокоит ли?

— Все хорошо, — ответила она. — Даже интересно. Есть свои загадки и тайны, как вот этот пациент, — и указала в сторону удаляющегося старика.

— Да, я знаю, что здесь могут встречаться весьма странные больные.

Разговор как-то сам собой затих. Они посидели еще несколько минут. Стало понятно, что пора прощаться. Он проводил ее до дверей клиники. Как-то изящно поцеловал в щеку, чуть приобнял, в нерешительности посмотрел ей в глаза и тихо, еле слышно сказал:

— Веня, я весь в вашем распоряжении.

На следующий день ее посетила Элеонора.

— Ну как наш красавец? Как он тебя нашел? Не зря мы трудились? — она закидала Венеру вопросами, едва войдя в палату.

— А ты что-то сегодня грустишь, — не дожидаясь ответа продолжила Элеонора. — Он что не сделал тебе комплимент, не оценил, не похвалил министерский денди?

— Он спросил меня о какой-то медали, — ответила Венера.

— Да! — изумленно воскликнула Элеонора, — решился-таки спросить. Это старая история. Мне он давно рассказал, как только познакомился с тобой, но велел об этом с тобой не говорить. Он подозревает, что твой Аполлон — друг его детства, с которым они разбежались в разные стороны давно. И что ты ему ответила?

— Я сказала, что мне об этом ничего не известно, — ответила Венера.

— Значит, ты оставила его опять в сомнениях, — заключила Элеонора.

— И это все, о чем вы говорили? — воскликнула она снова.

— Нет, нет. Конечно, он мне много рассказывал — что делается вокруг и вообще. Он много знает, — ответила Венера.

Она не хотела затрагивать тему об Аполлоне

— Меня скоро отпустят домой. Я уже совсем поправилась.

— Да, голубушка, уж пора, залежалась ты здесь. Скоро лето. Будем отдыхать. Теперь к Сан Санычу обязательно вырвемся за город. У него там на природе просто красота. Тебе нужен свежий воздух, а здесь что — этот угрюмый садик, замурованный в стены. Брр… какая-то тюрьма, да и только, — она подошла к окну и добавила:

— Это место не для тебя, стрекоза, и больше ты сюда не попадешь, обещай мне.

Венера подошла к ней, встала рядом у окна.

— Спасибо тебе, Элечка, за поддержку. Спасибо за все. Ты единственная моя подруга.

Они обняли друг друга за талию и долго смотрели в этот угрюмый садик с пышно цветущей сиренью. Смотрели и думали каждая о своем. Иногда им становилось так жалко себя и друг друга, что они не сговариваясь почти одновременно вздыхали и, стараясь не показывать свою слабость и волнение, украдкой промокали пальцами влажные глаза.

Сегодняшний сон обошелся ей без Аполлона. Снилась какая-то чепуха, которую она толком и не запомнила. Доктор остался очень доволен ее состоянием и объявил, что завтра она может покинуть клинику. С утра после обхода небо нахмурилось, откуда-то сбоку наползла чернющая туча. Вихрь за окном раскачал ветки деревьев и кустов. Грянул гром. Грохнуло так, что казалось что-то большое и громадное лопнуло и треснуло в небе. Первая весенняя гроза прошлась над садиком, и через полчаса снова засверкало чистое солнце. Она видела, как по еще мокрым после ливня дорожкам ритмично шагает этот странный старик, и ей очень захотелось поговорить с ним, даже не имея на то разрешение доктора. Она быстро набросилась на себя теплый халат и спустилась в сад без сопровождения медсестры. В дальнем углу сада, когда он, развернувшись, зашагал ей навстречу, она поздоровалась с ним:

— Добрый день. В таких случаях говорят: «Не правда ли, хорошая погода сегодня».

Он остановился, видимо еще не очень понимая, что эти слова относятся к нему.

— Играл на флейте гармонист. Как будто с детства конформист, — он машинально произнес непонятную ей фразу и добавил: — А, это вы. Вы уже совсем перестали думать о нем?

Она растерялась, не зная, как ему ответить.

— К всему готов он был всегда. И даже долгие года. Не повлияли на него, — продолжил странный старик. — Вы, наверное, испугались. Вам говорили, что со мной не надо разговаривать?

— Да, — ответила она очнувшись.

— Так зачем же вы остановили меня? — спросил он, пристально рассматривая ее.

Не зная, как объяснить свой поступок, она ответила:

— Меня завтра здесь уже не будет.

— Да, «железная» логика, — еле заметно улыбнувшись, произнес он.

— Давайте двигаться, а то я не могу стоять на месте, рифмы не дают.