— А где же выводы, где же мораль? — спросил он, когда она замолчала.
Она улыбнулась и ответила:
— Мораль — это по вашей части, по литературной. Нам, простым рассказчикам, не до морали. Нам бы только сюжет изложить — и то слава богу.
— Так что же, предлагаете мне заключение сотворить? — спросил он.
— Пожалуй, да. Вы затеяли эту игру — вам и завершать, — ответила она.
— Хорошо, — сказал он, потер ладонью лоб, словно собирался с мыслями, и произнес: — А мораль такова: не стоит своих друзей-юношей водить туда-сюда, да еще девичьи города показывать. Так в одиночестве остаться можно.
— Да, наверное, вы правы, — согласилась она. — Как начнешь любовь со счастьем искать где-то вдалеке — так ничего хорошего не жди. Рядом надо оглядеться: может, это счастье где-то близко, только руку протяни.
Он пристально посмотрел на нее и подумал:
«Может быть, эта история с юношей — ее история, только с фантазиями. Одиночество ее заметно. Одинокому человеку другого одинокого легко распознать».
Он вдруг почувствовал, что ему очень жаль эту умную женщину, и ему захотелось как-то тактично высказать свою симпатию к ней, как-то тактично посочувствовать ее одиночеству. Но нужных слов он никак не находил и только внимательно смотрел не нее, стараясь не мешать ей думать о чём-то своем.
* * *
Сегодня напарница была что-то не в духе. Она работала молча и даже не спрашивала, как прошла вечерняя манифестация. Работа спорилась — к обеду они вдвоем сделали больше половины нормы. Инструктор уже два раза подходил к ним, целую минуту наблюдал за быстрыми и ловкими движениями их рук и, удовлетворенный, ретировался в свою каморку. После обеда, когда они снова встали у конвейера, напарница тихо спросила:
— Ну как, отбарабанилась?
— Да, — прошептала она. — Только всех дождь намочил.
— Дождь намочил? — переспросила напарница.
— Там еще странный парень был. С ума сошел от лозунгов.
— Лицо побелело, и глаза стали пустыми? — снова спросила напарница.
— Ты тоже его видела, — прошептала она и испугалась: инструктор стоял рядом и, наверное, уже давно наблюдал за ними.
— Шептать нельзя. Я оформлю на вас рапортичку, — равнодушно произнес он.
«Ну вот, опять попалась!» — подумала она.
— Эй ты, начальник, слушай, что скажу, — неожиданно крикнула напарница. — Мы не шепчемся, мы лозунги повторяем для манифестации. Слышь ты, инструктор… — она хотела добавить еще какое-то слово, но осеклась и обратилась к ней: — Покричи ему хоть какой лозунг.
От напора напарницы поначалу она растерялась. Инструктор ждал ее реакции и не мигая смотрел на нее пустыми глазами, а она напрягалась и громко процитировала:
Нет врагам и паразитам —
Им не место среди нас!
Будет враг всегда разбитым
Много, много, много раз!
Инструктор не уходил. Она еще раз прокричала лозунг.
— Ну, что ты стоишь? — напарница набросилась на инструктора. — Видишь, не можем мы одновременно и лозунги кричать, и работать! Из-за тебя норму не сделаем. Иди пиши свою рапортичку! — Напарница махнула рукой на инструктора и обратилась к ней: — Покричи ему еще что-нибудь.
— Я не помню, — растерянно ответила она.
— Здрасьте! — крикнула напарница. — Целый вечер кричала и не помнишь?
— Сейчас, сейчас. Вот еще такой был, — и она медленно произнесла:
Нам единым строем надо
Защитить свою страну
И от ветра, и от града —
Мы объявим всем войну!
Инструктор не уходил. Он, видимо, размышлял.
— Вот настырный какой! — прошипела напарница. — Придется еще лозунг на него обрушить, — и прокричала:
Будь готов ты к обороне,
Каждый день крепи ее.
Если лет тебе на склоне,
Занимай себя физо!
Инструктор наконец-то произнес несколько слов:
— Нарушение аннулируется. Рапортичка отзывается.
После этих фраз он медленно удалился. Конвейер автоматически включился, и им пришлось целый час в ускоренном темпе наверстывать упущенное.
— Ты сегодня какая-то сердитая, — тихо сказала она напарнице, когда они уменьшили скорость движения ленты.
— Достали все, — прошипела напарница. — А он совсем сбрендил.
— Кто сбрендил? Инструктор? — спросила она.
— Нет, не инструктор, а этот, друган мой любимый.
— Друган? — переспросила она. — Ты же его хвалила. Что он успел натворить?
Оглядываясь по сторонам, напарница прошептала:
— Предложил бежать отсюда.
— Ну и что же в этом плохого, почему сбрендил?
— А потому, что от этих лозунгов не сбежишь. Они уже в голове засели намертво.
— У меня не засели, — возразила она.
— Как говорится, какие ваши годы! У вас всё впереди, — прошептала напарница и грустно усмехнулась. — Твой-то хочет убежать, потому что еще не замшел от этих манифестаций, да и ты, я вижу, тоже.
Они издалека заметили инструктора, и напарница шепнула:
— Работаем.
Смена подходила к концу. Норму они выполнили. Когда конвейер остановился, она сказала:
— Если он, твой друган, хочет убежать, то он не сбрендил.
— Сбрендил, точно сбрендил! Куда бежать-то? — ответила напарница. — В другой город и уже там новые лозунги орать?
— А может быть, куда-нибудь в деревню, на дальний хутор? — предложила она. — Может быть, там лозунгов и манифестаций не будет.
— В деревню? — с некоторым возмущением спросила напарница. — А что там, в деревне, делать — грязь месить, что ли? Нет уж, это не для меня, — она хлопнула себя по лбу:
— Ой! Совсем забыла! Он меня уже ждет. Ну, пока, подруга, я побежала.
Напарница стремглав вылетела во двор к проходной, а она не спеша привела себя в порядок и направилась домой. Сегодня поздно, почти в ночь он обещал навестить ее.
На улице было многолюдно. Рабочий день закончился — завтра выходной, и страждущие без развлечений горожане спешили насладиться свободой и понятными, а потому и приятными эмоциями. Развлекушки работали на всю катушку. Особой популярностью пользовались иллюзионы, куда на вечерние сеансы народ ломился толпами. Она зашла в первый попавшийся зал. Шел журнальный сеанс «Реальные новости». Объемная картинка висела в пространстве. Дважды показали дневную манифестацию и один раз вечернюю. Мелькали одинаково-радостные лица, в унисон скандирующие энергичные лозунги. Она поймала себя на мысли, что совсем не понимает, о чём они кричат, и попыталась сосредоточиться, но монотонное поглощение кинокорма, который всем выдавали при входе, мешало это сделать.
Через полчаса корм закончился. Новости города под комментарии диктора стали ей понятны. Среди нововведений городского управления ее особенно поразило изменение температурного режима работы канала. Диктор трижды повторил новую температурную схему, где от времени «Ч» меняли весь график колебаний. Нововведение внедрялось с целью защиты жителей от провокаций со стороны соседей.
Она забеспокоилась: как же он доберется сегодня, и это время «Ч» — когда оно начнется? Чувство тревоги не покидало ее весь сеанс, и перипетии борьбы «наших» с «чужими», продолжавшиеся почти два часа, ее никак не увлекли. В пространстве зала мелькали разные персонажи — полузвери со страшными орудиями убийства. В конце концов «наши» победили, и в последних картинках воцарилась всеобщая радость на фоне бесчисленных трупов «чужих».
Она вышла на воздух. Вечернее тепло ушло. Прохлада, предвестница зябкой ночи, бодрила и заставляла прохожих кутаться в разнообразные одежды. Поговаривали, что городское начальство уже несколько лет вынашивает идею унификации гражданской одежды, но с целью сохранения привилегированной формы наставников и прочих деятелей эта идея постоянно отвергалась.
