В основе этого процесса лежит тенденция к интенсификации производства – затрат большего количества земли, воды, полезных ископаемых или энергии на единицу времени или площади. В свою очередь, интенсификация представляет собой постоянно возникающую реакцию на угрозы для сложившегося уровня благосостояния. В самом начале человеческой истории такие угрозы появлялись главным образом из-за изменений климата и миграций людей и животных. В дальнейшем же основным стимулом стала конкуренция между государствами. Однако вне зависимости от её непосредственной причины интенсификация всегда контрпродуктивна. При отсутствии технологических изменений она неизбежно ведёт к истощению окружающей среды и снижению эффективности производства, поскольку возросшие усилия рано или поздно придётся прилагать к более отдалённым, не столь надёжным и менее продуктивным объектам _{– животным, растениям,} почвам, полезным ископаемым и источникам энергии. В свою очередь, снижение эффективности приводит к ухудшению уровня благосостояния, то есть к результату, прямо противоположному желаемому. Однако этот процесс не просто завершается тем, что каждый получает меньше еды, крова и других необходимых вещей в обмен на больший объём труда. По мере снижения уровня благосостояния в успешных культурах изобретаются новые, более эффективные средства производства, которые рано или поздно вновь приводят к истощению природной среды.

Почему люди пытаются решать свои экономические проблемы за счёт интенсификации производства? Теоретически самый простой путь к качественному питанию и долгой энергичной жизни, в которой нет места изнуряющему и монотонному труду, заключается не в увеличении производства, а в сокращении численности населения. Если по каким-то не зависящим от человека причинам – скажем, из-за неблагоприятных климатических изменений, – доступный в расчёте на душу населения объём природных ресурсов сократится вдвое, то людям не нужно пытаться компенсировать это сокращение удвоенными трудовыми усилиями. Вместо этого они могли бы сократить в два раза численность своей популяции – точнее, они могли бы это сделать, если бы не одна большая проблема.

Поскольку выживание нашего вида зависит от такой генетически предопределённой разновидности отношений, как гетеросексуальность, проредить человеческий «урожай» – задача не из лёгких. В доиндустриальную эпоху эффективное регулирование численности населения в принципе предполагало снижение уровня благосостояния. Например, если пойти на сокращение численности населения путём отказа от гетеросексуальных половых контактов, то вряд ли можно говорить о сохранении или увеличении коллективного уровня благосостояния. Аналогичным образом, если для снижения рождаемости в человеческом коллективе повивальная бабка прыгает на живот беременной женщины, чтобы убить плод, а зачастую и саму мать, то выжившие смогут питаться лучше, хотя ожидаемая продолжительность их жизни не увеличится. Наиболее распространённым способом контроля над численностью населения на протяжении большей части истории человечества в действительности, вероятно, была та или иная разновидность детоубийства (инфантицида), жертвами которого становились девочки. Психологические издержки, связанные с убийством или страданиями от голода собственных новорождённых дочерей, можно приглушить, если призвать на помощь культурные нормы и отнести их к классу безличных существ (подобно тому, как современные сторонники абортов, к числу которых относится и автор этой книги, не считают, что эмбрион является младенцем). Однако материальные издержки девяти месяцев беременности списать со счетов не так-то легко. Можно с лёгкостью допустить, что большинство людей, практиковавших детоубийство, предпочли бы избежать гибели своих младенцев. Однако альтернативы – резкое снижение качества питания, ухудшение сексуальных практик и здоровья всего коллектива – обычно расценивались как ещё менее желательный результат (по меньшей мере так происходило в догосударственных обществах).

Суть дела заключается в том, что регулирование численности населения зачастую представляло собой дорогостоящую, а то и травматичную процедуру, выступавшую источником стресса для отдельно взятого человека – в полном соответствии с предположением Томаса Мальтуса, что так будет всегда (пока неправота Мальтуса не была доказана с помощью изобретения резинового презерватива). Именно этим стрессом – или, если использовать более точную формулировку, репродуктивным давлением – объясняется постоянно возникавшая в догосударственных обществах тенденция к интенсификации производства как способу сохранения или повышения общего уровня благосостояния. Если бы не суровые издержки, связанные с контролем над собственным воспроизводством, то наш вид мог бы навсегда сохранить свою организацию в виде небольших, относительно мирных и эгалитарных групп охотников-собирателей. Но из-за отсутствия эффективных и безопасных способов контроля над численностью популяции такой образ жизни оказывался неустойчивым. В ответ на сокращение поголовья крупной дичи, вызванное климатическими изменениями в конце последнего ледникового периода, наши жившие в каменном веке предки, столкнувшись с репродуктивным давлением, прибегли к интенсификации. В свою очередь, интенсификация способа производства, характерного для охотников и собирателей, создала предпосылки для перехода к сельскому хозяйству, а это привело к обострению межгрупповой конкуренции, нарастанию военных конфликтов и эволюции государства – но не будем забегать вперёд.

Вот как выглядит общепринятое объяснение перехода от жизненного уклада групп охотников-собирателей к деревням земледельцев. Охотникам-собирателям приходилось тратить всё своё время на добывание пищи. Они не могли производить «излишки сверх прожиточного минимума», поэтому существовали на грани вымирания в условиях хронических болезней и голода. В связи с этим их желание закрепиться на какой-то территории и жить в постоянных поселениях было вполне естественным, однако мысль о том, как сажать растения, ещё была им невдомёк. Но вот в один прекрасный день какой-то неведомый гений решил бросить в лунку несколько семян, и вскоре люди стали регулярно заниматься растениеводством. Им больше не требовалось постоянно перемещаться в поисках дичи, и обретённый благодаря изобретению земледелия досуг предоставил им время для размышлений. Всё это обусловило дальнейшее и более быстрое развитие технологий, а следовательно, появилось больше пищи – тех самых «излишков сверх прожиточного минимума», – что в дальнейшем позволило некоторым людям перестать заниматься сельским хозяйством и сделаться ремесленниками, жрецами и правителями.

Первый изъян данной теории заключается в допущении, что жизнь наших предков из каменного века была исключительно тяжёлой. Археологические находки, относящиеся к верхнему палеолиту (период между примерно 30 000 и 10 000 годами до н. э.), совершенно отчётливо демонстрируют, что охотники, жившие в те времена, располагали относительно высоким уровнем комфорта и безопасности. Эти люди не были неумелыми дилетантами. В основе их технологий лежало раскалывание, дробление и придание формы кристаллическим породам – полностью овладев этим процессом, люди каменного века по праву заслужили репутацию лучших за всю историю мастеров по камню. Их на удивление идеально обработанные ножи в форме лаврового листа длиной 11 дюймов [28 сантиметров] и толщиной всего 0,4 дюйма [1 сантиметр] невозможно воспроизвести при помощи современных промышленных методик. С помощью тонких каменных шил и заострённых инструментов – так называемых резцов – люди палеолита создавали оснащённые причудливыми зазубринами наконечники гарпунов из костей и оленьих рогов, из тех же рогов делались имевшие совершенную форму метательные дощечки для копий, а тонкие костяные иглы явно использовались для изготовления одежды из шкур животных. Изделия эпохи палеолита из дерева, волокон и шкур не сохранились до наших дней, но и они, должно быть, отличались высоким уровнем мастерства.