Автор осознаёт, что его теоретические представления об историческом детерминизме, скорее всего, спровоцируют недоброжелательную реакцию. Кого-то из читателей оскорбят представленные в книге указания на причинно-следственные связи между каннибализмом, религиями любви и милосердия, вегетарианством, детоубийством и издержками/прибылями производства. Как следствие, автора могут обвинить в стремлении заключить человеческий дух в замкнутую систему механических отношений. Однако мои намерения были прямо противоположными: то обстоятельство, что слепая форма детерминизма управляла прошлым, не означает, что она должна править и в будущем.

Прежде чем переходить к основному содержанию книги, следует пояснить значение слова «детерминизм». В контексте науки XX века больше не идёт речь о причинах и следствиях в смысле механического взаимно-однозначного соответствия между зависимыми и независимыми переменными. Физика элементарных частиц уже давно руководствуется принципом неопределённости Гейзенберга, который применительно к микрочастицам заменяет причинно-следственные определённости причинно-следственными вероятностями. Поскольку в физике парадигма «одно исключение опровергает правило» утратила своё господство, лично я не намерен навязывать её феноменам культуры. Под детерминистическими отношениями между культурными феноменами я понимаю лишь то, что схожие переменные в схожих условиях, как правило, порождают схожие последствия.

Поскольку я уверен, что отношения между материальными процессами и моральными предпочтениями представляют собой отношения, основанные на вероятностях и подобиях, а не на определённостях и тождествах, можно с лёгкостью быть уверенным и в том, что история является детерминированной, однако люди обладают способностью к реализации собственного морального выбора и свободы воли. Фактически я настаиваю на возможности невероятных исторических событий, предполагающих непредсказуемые изменения нормальных причинно-следственных отношений между материальными процессами и ценностями, – а следовательно, все мы несём ответственность за свой вклад в историю. Но утверждать, что мы, люди, обладаем способностью приводить культуру и историю в соответствие со стандартами по собственному свободному выбору, не значит утверждать, что история действительно является выражением этой способности. Это вовсе не так: как будет показано ниже, в целом культуры эволюционировали по параллельным и сходящимся траекториям, которые являются чрезвычайно предсказуемыми, если мы обладаем знанием о процессах производства, воспроизводства, интенсификации и истощения. Сюда же относятся, среди прочего, ритуалы и верования, которые вызывают у людей во всём мире как отвращение, так и трепетное отношение.

По мнению автора, свобода воли и моральный выбор практически не оказывали значительного воздействия на те траектории, по которым до недавнего времени развивались системы социальной жизни. И если мы это призна́ем, то всем, кто озабочен защитой человеческого достоинства от угрозы механического детерминизма, следовало бы вместе со мной поразмыслить над таким вопросом: почему социальная жизнь вплоть до сегодняшнего дня в подавляющем большинстве случаев состояла из предсказуемых механизмов, а не наоборот? Убеждён, что одним из самых больших существующих препятствий на пути реализации свободного выбора для достижения таких невероятных целей, как мир, равенство и благоденствие, является неспособность осознать те материальные эволюционные процессы, которые обусловливают сохранение войн, неравенства и бедности. Результатом умышленного пренебрежения наукой о культуре становится избыток моралистов, которые настаивают на том, что всё непроизвольно им навязанное является порождением их свободной воли, тогда как миллионы людей, которые могли бы быть свободными, сами ввергают себя в новые формы рабства, не понимая своих шансов на свободный выбор. Чтобы изменить социальную жизнь к лучшему, нужно начать с понимания того, почему обычно она меняется к худшему. Именно поэтому я считаю разновидностями морального двуличия игнорирование причинно-следственных факторов культурной эволюции и пренебрежительное отношение к шансам на желаемый результат.

Исследователи эпохи Великих географических открытий, отправлявшиеся в новые для европейцев земли, не сразу поняли закономерности обычаев и институтов в глобальном масштабе. В некоторых регионах – например, в Австралии и в Арктике, в южной оконечности Американского континента и в Африке – они обнаружили группы людей, которые по-прежнему жили во многом так же, как давно позабытые предки европейцев из каменного века: группами из двух-трёх десятков человек, разбросанными по необъятным территориям, постоянно перемещающимися и добывающими пропитание исключительно с помощью охоты на животных и сбора дикорастущих растений. Казалось, что эти охотники-собиратели относятся к какому-то редкому и исчезающему виду существ. В других регионах – в лесах восточной части Северной Америки, в джунглях Южной Америки и Восточной Азии – встречались более компактные человеческие популяции, которые обитали в сравнительно устойчивых сельских поселениях. Основой таких сообществ было сельское хозяйство, а их деревни могли состоять из одной-двух больших коллективных построек, но и у этих людей оружие и хозяйственный инвентарь представляли собой реликты доисторического периода.

Более крупные поселения располагались на берегах Амазонки и Миссисипи, а также на островах Тихого океана – иногда они насчитывали тысячу и более жителей. Некоторые такие сообщества организовывались в конфедерации, приближавшиеся к возникновению государственности. Несмотря на то, что европейцы преувеличивали «дикость» таких сельских общин, в большинстве своём их обитатели коллекционировали головы врагов в качестве трофеев, заживо поджаривали на огне захваченных в плен и поедали человеческую плоть во время ритуальных пиршеств. Впрочем, не будем забывать, что «цивилизованные» европейцы тоже пытали людей – например, в ходе процессов над ведьмами, – а если они и брезговали поеданием друг друга, то не возражали против истребления целых городов.

В других территориях первооткрыватели, разумеется, сталкивались с полноценно сложившимися государствами и империями, во главе которых стояли деспотические правители и господствующие классы, а задачи обороны решались при помощи регулярных армий. Именно эти великие империи с их большими городами, монументами, дворцами, храмами и сокровищами манили Марко Поло, Колумба и их многочисленных последователей за океаны и пустыни. Именно там находился Китай – величайшая империя мира, огромная и сложно организованная держава, правители которой презирали «краснолицых варваров», являвшихся к ним с прошениями из ничтожных королевств за пределами цивилизованного мира. А ещё там была Индия – страна, где почитали коров, а неравномерное распределение жизненных невзгод между людьми ставилось в зависимость от заслуг каждой души в её предшествующем воплощении. Наконец, в тех неведомых краях располагались государства и империи коренных народов Америки – целые миры, каждый из которых обладал собственными искусством и религией. У инков европейцы обнаружили огромные каменные твердыни, подвесные мосты, хранилища, где регулярно поддерживались запасы зерна, и контролируемую государством экономику, а у ацтеков – кровожадных богов, которые питались человеческими сердцами, и неустанное стремление к всё новым жертвоприношениям. Впрочем, уникальные качества были присущи и самим европейцам: они вели войны во имя Христа, маниакально покупали и продавали товары ради наживы, а их могущество было непропорционально большим в сравнении с их численностью благодаря хитроумному владению искусством механики и инженерии.

Что означала эта закономерность? Почему одни народы забросили образ жизни, основанный на охоте и собирательстве, а другие его сохранили? И почему среди тех народов, которые занялись сельским хозяйством, одни довольствовались деревенской жизнью, тогда как другие последовательно продвигались к образованию государств? Наконец, почему одни из тех народов, которые сформировали государства, возвысились до масштаба империй, а другие нет? Почему одни народы поклонялись коровам, а другие скармливали человеческие сердца богам-каннибалам? Неужели история человечества, рассказанная уже не одним, а десятью миллиардами идиотов [5], есть не что иное, как игра случая и страсти? Полагаю, что это не так, и что в мире всё же присутствует некий доступный нашему пониманию процесс, который управляет сохранением общих культурных форм, инициирует изменения и предопределяет траекторию их трансформации в параллельных или расходящихся направлениях.