– Не считай деньги в чужом кармане.

– Хорошо, скажи, что я неправ. Он тайный нефтяной шейх? Или граф Монте-Кристо? Или свинец в золото превращать научился? Откуда все это? На что вы живете?

– Отстань!

– Ну хоть фамилию его назови! Имя я знаю, спасибо.

– Если не уйдешь, – сказала мама, – я вызову полицию.

– Полиция – это хорошо, – согласился отец. – Может, хоть они в этой чертовщине разберутся. И опека заодно. Во всяком случае, у меня доходы честные, и, когда суд будет решать, кому отдать дочь, они на это посмотрят.

– Угрожаешь?

– Предупреждаю. Тамара. – Он заговорил почти умоляюще. – Я виноват. И перед тобой, и перед Динкой. Я хреновый отец, но отец же, черт побери! Пожалуйста, не делай глупостей!

– Мне кажется, – спокойно отозвалась мама, – глупости делаешь ты.

– Вот ты как раз угрожаешь. Кто он? Какой-нибудь бандит?

– Выбрось телевизор, – посоветовала мама, – или хотя бы не смотри ерунду. Хотя там другого не показывают.

– Я этого не оставлю, – просто сказал папа, – уж это я обещаю.

Он стал спускаться. Я рванула вниз и едва успела спрятаться в шкафу, который соседи выставили в коридор. К счастью, они его не слишком захламили, но коленку я о какую-то железку рассадила. В дырку, оставшуюся от замка, я видела, как папа спускается. Даже со спины было видно, как он зол.

Вверху зазвенели ключи. Я выждала еще минут пять – но не больше, чтоб меня не потеряли, – постаралась успокоиться и пошла домой.

Не знаю, говорила ли мама с Эриком. Когда я вошла, оба были спокойны и радостны, как всегда. Я не стала ничего спрашивать, съела порцию вкуснейшего супа и отправилась делать уроки… то есть это я сказала так. На самом деле мне просто хотелось остаться одной. Я разложила тетради и учебники, включила настольную лампу, открыла учебную программу на компьютере и полезла на верхнюю полку шкафа, где стоял мой небольшой альбом с фотографиями. Их было мало распечатанных, особенно в последние годы, когда мы снимали телефонами и выкладывали фотографии в Сеть. Но в школе по традиции каждый год делали групповой снимок, вот такого-то добра в моем альбоме хватало.

Полинка на снимке была – сидела между мной и Ленкой. Смешная, с косичками, она улыбалась во весь рот. Во втором классе ей сделали красивую прическу, но к тому времени, когда пришла пора фотографироваться, она слегка растрепалась. И в обнимку я сидела не с Ленкой, а с ней.

– Ну и на черта тебе это нужно, папа? – шепотом сказала я.

И все же у меня камень с души свалился. Я стала перелистывать альбом с начала и до конца. Вот я в смешном полосатом платьице и памперсе. Вот мы в Тракае, мне два года, я пялюсь на лебедей. Задуваю свечки на именинном пироге. Строю куличики из песка.

Вот первый класс, я в новенькой форме и с огромным бантом. Вот мы втроем – Ленка, Полинка и я – мучаем Бармалея.

И тут меня как под дых ударили.

Бармалею шесть. Притащила я его в первом классе. Именно тогда и была сделана эта фотография. Но вместо крохотного котенка рядом с нами на диване развалился огромный полосатый котище. Такой, как сейчас.

…Я нашла его возле лужицы, натекшей из водосточной трубы, и не смогла оставить. Двухмесячный, как сказали ветеринары, котенок, тощий, грязный и блохастый. Я неслась с ним по лестнице и думала: не разрешат оставить – сама из дома уйду.

Разрешили. Пришлось повозиться, но вскоре найденыш превратился в красивого зверя. Кличку ему придумала мама. «Злой разбойник!» – вздохнула она, когда котенок немного очухался от запахов в новом доме и полез ей в тарелку.

– Нет, – сказала она, – Динка… меня на тебя-то толком не хватает. Какая кошка? Она ж живая, ей уход нужен.

К тому времени Бармалею было уже четыре года и жили мы вдвоем… или втроем все же, если кота считать? А кот-то был? О ком я просила?

На уроки я забила, пить чай в гостиную не пошла, сославшись на то, что чувствую себя препаршиво. Мама встревожилась, но я отмахнулась: пустяки, завтра оклемаюсь.

Уже почти ночью я полезла в интернет. Меня ждали сообщения – сразу несколько штук. Писали Ленка и ее мама. Они хотели знать, заходил ли к нам папа и не говорил ли он, что собирается задержаться в Вильнюсе. Потому что в автобус, на который у него был билет, он так и не сел.

Я не ответила. В голове у меня крутились суд, Бармалей, сцена из «Золушки». Мама жаловалась, что не сможет пойти на курсы по керамике – и дорого, и с работой никак не увязать. Так она и не собралась… тогда что за маска скалится в гостиной на камине?

И чертово одиночество в школе. Я называла по именам одноклассниц: Аня, Женя, Эмилия, Мия, Жанна, Даша, Карина, Полина… Стоп!

В нашем классе было восемь девочек. Четыре пары, нас так всегда выстраивали. И в сентябре тоже.

Эрик уже жил у нас в доме, а я так и не могла вспомнить: как он в него вошел? «Ну что же ты? – удивлялась мама. – Помнишь, в прихожей тапочки найти не могли…»

И кот его сразу признал.

Почему я не кинулась к ним? Не стала орать, не потребовала, чтоб мама прочитала почту, – ее ведь тоже, наверное, спросили, куда папа делся.

Может, если бы я не слышала маминого голоса на лестнице, я бы так и сделала.

– Вот так оно получается… – закончила я рассказ.

Мы с Эриком сидели в гостиной. С утра я заявила, что чувствую себя все еще плохо. Прогуливать я не любила, поэтому мама мне поверила. Поохав и всучив мне болеутоляющую таблетку, она умчалась на работу. Этого я и ждала. Но сначала полезла в компьютер. Отец в Риге так и не появился, даже не позвонил.

– Где папа? – спросила я.

Эрик пожал плечами.

– Поверь, я его не трогал. Наверное, собирает бумаги для суда.

Верить или нет, я не знала.

– Кто ты? – шепотом спросила я.

– Твой отчим. Муж твоей матери. Тот, кто вас любит, – был ответ, – и хочет, чтоб у вас с мамой все было хорошо. Тебе этого мало?

– Мало. Я не хочу вранья.

Мы помолчали.

– Мама знает? – спросила я дрожащим от слез голосом. Сдержаться было очень трудно.

– Ей все равно. Она получила то, чего хотела.

– Она получила подделку. Не ходила она ни на какую керамику, ты же знаешь! Ей хотелось нормальную семью, а ты…

– Дина, – мягко отозвался Эрик, – это ее желания, я их исполняю.

Я вдруг увидела, что глаза у него без белков и без зрачков. Два ярко-голубых светящихся пятна.

– А я?

– А чего не получила ты? Дом, друзей, игрушки…

– Как ты не понимаешь! – я уже орала. – Оно не настоящее!

– Ты уверена?

Тут в разговор вмешался Бармалей – уселся напротив меня и требовательно замяукал: прекрати! Он не терпел, когда повышали голос.

– Вспоминай хорошенько, – говорил Эрик, и я вспоминала мокрое зеленоглазое существо у себя на ладони, наши с Полиной игры, карусели, мороженое, поездки на море. Что из этого было правдой, а что набил мне в голову этот белобрысый тип? Мой отчим. Муж моей мамы. Которая его обожает, которой он дал другую, лучшую жизнь. Она стала такая красивая…

– Это вранье… – пробормотала я не так уверенно. – Мама говорила, что никаких кошек…

– Может, это она про вторую? Ты ведь второго кота хотела?

Точно! Я тогда увидела рыжего котенка в ветеринарке и загорелась. «Дина, – грустно сказала мама, – меня на тебя-то не хватает, а кошка ведь живая…»

Вторую, конечно, вторую!

– Нет, – покачала я головой, – этого не было.

– Но ты получила кота. Вот он, смотри, – живой и наглый.

– Не хочу…

Я запнулась. Бармалей и правда был живой. И любила я его так, словно и впрямь приволокла домой шесть лет тому назад.

– Я не так хотела, – беспомощно отозвалась я.

– Чего же хотела ты?

– Семью… – Я чуть не плакала. – Кота тоже, но чтоб все по-настоящему, в дом принести, познакомиться. Играть на сцене хотела сама…

– С театром я тебе не помогал, – вскинул руки Эрик.

– Спасибо!

– Семья… – задумчиво протянул он. – Разве то, что у тебя есть, – плохо?