Родители Полины тоже были рядом, отец их не сразу узнал, но поздоровался и, улучив минуту, спросил меня шепотом:

– Как эту девочку зовут?

Ну дает!

– Это же Полинка! – прошипела я. – Полина Вуйчик! Забыл?

– Извини, – смешался он, – давно с твоими одноклассниками не виделся.

Я уже хотела прошипеть: да ты с одной каждый день общаешься! Но Эрик взял меня за руку:

– Ну что, в кафе? Отметим сценический успех?

Они с отцом переглянулись – судя по всему, от папы ожидалось, что он сейчас раскланяется. Но у него были другие планы.

И мы отправились все вместе: Вуйчики в полном составе – на руках мама Полины держала ее крохотную сестренку, – мама, Эрик и папа. Я подумала: предложи поход в кафе не Эрик, а мама или Полинкины родители, отец бы так туда не рвался. Папа с Эриком, как и при первом знакомстве, старательно скрывали неприязнь. Даже руки друг другу при встрече пожали.

В кафе он выглядел лишним. Мы с Полиной наперебой говорили о школе, о фильмах, которые посмотрели за эти полгода, об играх в телефоне, родители нас добродушно поддразнивали, а ему и сказать-то было нечего. Я понимала, что Ленка тоже что-то смотрит, во что-то играет, учится и занимается чем-то кроме школы. И меня грело, что папа об этом ничего не может сказать, потому что любое напоминание о бывшей подруге меня ранит. На самом деле мне уже и не было так больно, но отказать себе в маленькой мести я не могла.

Маму-то он ранить не смог бы, ей было хорошо. Она очень помолодела и похорошела, а рядом с новым мужем выглядела принцессой. Эрик не демонстрировал подчеркнуто заботу, как это делал мой отец, – не отодвигал стул, не подавал пальто с картинным жестом и непременной фразой: «Лиловый негр вам подавал манто». Он просто был рядом – надежный, верный.

Красивый.

В этот день я впервые подумала, что Эрик действительно красив. Не подумайте, я не влюбилась – мне было радостно, что рядом с красивой и молодой мамой такой спутник. Мой родной отец на его фоне выглядел блекло. Усталый, с легкой небритостью, глаза какие-то тусклые. Он внимательно разглядывал то маму, то Эрика, на меня тоже поглядывал и словно хотел что-то сказать. Но что бы он ни произнес, все было невпопад. Пытался завести светскую беседу, спросил отца Полины, кем тот работает, получил ответ «да все по-прежнему» и завис – явно не мог вспомнить, чем тот занимается.

Черт, пусть бы он не помнил всех моих одноклассников, не та у него забота. Но Полинку-то! Мы же с первого класса дружили. Втроем. Сидеть-то нам приходилось врозь, но на переменах мы носились как угорелые, играли в принесенные куклы, дразнили мальчишек. После уроков шли то к нам, то к ней, то к Ленке. Чертили классики на асфальте, играли в тарелочку, гоняли на самокатах.

Да не будь Полины, как бы я училась в классе все эти годы? После того, как Ленка оказалась по ту сторону стеклянной стены?

Мне показалось, что отец хочет поговорить с мамой. Похоже, она в новом своем облике его впечатлила. Она, видимо, тоже это поняла, но подчеркнуто делала вид, что не понимает вообще ничего. Спокойно принимала заботу Эрика, с отцом держалась так, словно бы не прожила с ним несколько лет и не завела меня. В нашей компании он походил на внезапно нагрянувшего дальнего родственника, которого выгнать вроде неловко, но и говорить с ним не о чем, слишком дальнее получилось родство. Мне вдруг стало очень его жалко, захотелось сказать что-нибудь в поддержку или просто взять за руку. Но он сам все испортил.

– Тебе привет от Лены, – тихо шепнул отец на прощание. Вот этого говорить совсем не следовало – мне словно холодной воды за шиворот вылили.

Эрик тут же оказался рядом – спокойный, надежный, наш добрый защитник. Он ничего не сказал, хотя мне и показалось, что из его глаз полыхнул синий огонь. Это только показалось: отчим попрощался с моим отцом спокойно и вежливо. Он уводил меня прочь, отрезая и от отца, и даже от Полинки с семьей – тем тоже было уже не до нас, – и от всего мира, увлекая в другую, маленькую вселенную, где нас только трое, да еще Бармалей и маска на камине.

Поздно вечером, роясь в интернете, я узнала, что дарить актрисам гвоздики вообще дурной тон. Будто бы когда-то такой букет преподносили, если не хотели продлевать контракт. Вряд ли папа об этом знал, но у меня не осталось ни крошки радости от того, что он все же приехал. Букет завял быстро, я не расстроилась.

Началась настоящая зима со снегом, которому полагалось радоваться, а у меня никогда не получалось. В этом году холода переживались намного приятнее, чем раньше: в оконные щели не дуло, пылал камин, Эрик готовил глинтвейны – для себя и мамы обычный, из вина, а мне варил ароматное зелье из клюквенного сока. По Вильнюсу плыл колокольный звон, катался сказочный паровозик, сияющий десятками лампочек. В углу гостиной мы водрузили елку, а маску украсили мишурой.

Рождество[2] провели у бабушки, а в Новый год гуляли на площади, запускали петарды и бумажные фонарики. Ездили в Прагу, потом еще куда-то – дни смешались в пестром карнавале. Иногда мне казалось, что мы не расставались ни на секунду, но это было не так: у мамы с Эриком оставалось достаточно времени друг для друга, а у меня – для своих дел, мечтаний и общения с Полиной.

Отец решил наверстать упущенное и упорно лез в разговоры со мной. Он объяснял это заботой обо мне, но, похоже, его просто задело за живое то, что у нас с мамой новая семья, куда лучше прежней. Я не собиралась ему ни в чем помогать и на вопросы не отвечала.

Он снова нагрянул в гости, на сей раз не в школу, а прямо домой. Эрик готовил обед, а я понеслась в магазин, потому что у нас кончился хлеб. С мамой мы разминулись на несколько шагов, я не увидела ее на улице, но, войдя в парадную, услышала, как она с кем-то разговаривает. Я поднялась еще на пол-этажа и поняла, что беседует мама не с соседями.

– Я задал ей простой вопрос, – говорил отец, – получил какую-то отмазку…

– Почему ты у него сам не спросил? – был ответ. – Он взрослый, совершеннолетний человек. Говори с ним.

– Спрошу, – устало отозвался папа, – но почему неглупая девица одиннадцати лет от роду…

– Двенадцати, – поправила его мама, – Дине двенадцать.

– Извини… почему большая уже девочка не может ответить, кем работает ее отчим? Откуда все это? Тамара, я наводил справки: нет у него ничего, ни бизнеса, ни работы какой. Никто его не знает! Ты с ним давно знакома?

– Я не понимаю одного, – не менее устало протянула она, – какое тебе дело до моей личной жизни?

– Мне есть дело до Дины. Она – мой ребенок.

– Тебе вдруг есть до нее дело?

– Тамара, это нечестно. До нее мне дело было всегда, и ты это знаешь. Просто так сложилось…

– Если бы тебе было дело до собственной дочери, – мамин голос зазвенел, – ты нашел бы себе другую бабу, а не мать ее лучшей подруги! Слушай, мы взрослые люди, развелись – и к лучшему. Но ты же ее доверие к людям похерил! К друзьям! Они с Ленкой как сестры были – и тут сестрица любимого папочку заграбастала. Хорошо хоть, Полинка рядом была.

– Полинка? – странным голосом повторил отец. – Полина Вуйчик, Мачеха?

– Она самая, ты их еще на озеро вдвоем возил, когда Лена ангиной болела…

– Полина Вуйчик. Ну что же…

Послышался щелчок замка – папа раскрыл портфель.

– Пожалуйста, – попросил он, – покажи мне Полину на этой фотографии.

– Что это?

– Первый класс, все в сборе. Нет, никто не болел, я помню. Это же я их фотографировал – забыла? Вот и второй класс. Никакой Полины. Наши – вот, в обнимку сидят. Болел только Герман, ушастый такой… Третьего класса уже нет, это у Лены уже Рига. Вот Динкин день рождения. Лучшей подруги Полины тоже нет. Она не раньше третьего класса появилась, Том! Скажи, как они могли дружить втроем?

– Я не понимаю, что ты говоришь…

– Это я не понимаю! – взорвался отец. – Моя дочь живет под одной крышей с каким-то проходимцем, который не работает, занимается не пойми чем, зато денег у него куры не клюют. Откуда, Тамара?