© Рия Альв, 2024 © Vlada OwO, иллюстрация на обложке, 2024

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Свет перестает пробиваться сквозь облака. Небо укутано ими и предчувствием скорой грозы. Я не могу понять, что слышу: ее далекий рокот или грохот проезжающих по главной улице машин. Воздух тяжелый и влажный, но еще достаточно теплый для начала октября. Гроза нагонит меня быстрее, чем я успею добраться до квартиры. На мгновение кажется, что я вижу в небе белый росчерк молнии.

– Ни с места! Лекционная полиция!

Услышав оклик откуда-то сбоку, я замираю прямо посреди потока студентов. Меня тут же толкают в плечо, бросают что-то грубое, я огрызаюсь в ответ, но все же отхожу. Тогда наконец вижу ее. Она стоит под изогнутым деревом, чья раскидистая крона укрывает почти весь крохотный двор около универа.

– Я не прогуливаю, пару отменили, честное слово! Помилуйте, госпожа офицер! – спешно оправдываюсь я и даже, как ни странно, не вру.

– Да я в курсе, – улыбается самая лучшая староста на свете, когда я захожу к ней под древесную крону, – просто проверяю, чтобы ты не расслаблялся.

– Тогда это злоупотребление полномочиями, – фыркаю я и засовываю руки в карманы.

Она радостно кивает, да так энергично, что круглые очки опасно съезжают на самый кончик носа и чуть не падают. Привычным жестом она их поправляет и приглаживает растрепавшиеся от ветра стриженные под каре волосы.

Проходящие мимо то и дело окликают кого-то из нас или сразу обоих. Здороваются. Прощаются. И бегут дальше, только мы все стоим под той же раскидистой кроной. Почти всем здесь на одну станцию, на самые загруженные ветки, так что разумнее пропустить пару поездов, чем ехать в давке. К тому же мы всегда возвращались домой только в компании друг друга, у нас закрытый клуб.

– Ну как, стипендия пришла? – спрашивает она, когда мы все же покидаем наше укромное местечко во дворе и выворачиваем на узкую улочку. Впереди уже слышится шум оживленной дороги. Вокруг невысокие желтые и карамельно-кофейные дома, не такие изящные, как в центре, но привычно-уютные. Оставляющие много неба над головой. До метро три минуты пешком, но мы идем нарочито медленно, будто очень-очень хотим попасть под дождь.

Я отрицательно мотаю головой, потому что нет, стипендия не пришла и этим разбила мне сердце.

– Значит, опять задерживают. Сколько можно уже?! Обещали ведь еще на прошлой неделе! – спрашивает она, поднимая голову и оборачиваясь, будто может разглядеть за домами соборный купол, синий с золотыми звездами, напрямую обращаясь к небесной канцелярии – с институтской связываться уже страшновато.

– Они не обещали, они прогнозировали. Может, приход денег, как приход дождя, под силу лишь спрогнозировать, – рассуждаю я вслух, заодно думая о шаманских ритуалах по призыву стипендии. – Только вот еще пара дней, и я подкараулю ответственных в темной подворотне и сожру живьем, потому что больше есть будет нечего и не на что.

– Вампиром решил стать? – смеется она, пока мы стоим на светофоре. Я бы тоже посмеялся, но скоро повешусь с мышью в одном холодильнике.

– Тогда уж гулем. Вампиры только кровь пьют, а это слишком расточительно в моей ситуации, – приходится повысить голос, чтобы перекричать проезжающие машины.

– Что, совсем плохо дело? – спрашивает она и глядит на меня с такой жалостью, с какой смотрят на мокрого, голодного котенка, встреченного на улице. У которого еще одна лапа подбита и глаз незрячий.

Я спешно отвожу взгляд, на вопрос отвечать не хочется. Я же обязательно выживу, нечего на меня так смотреть.

Хотя на карте сотка. Последняя. Да и та, скорее, как талисман – с такими ценами. У моей мамы так одно время денежная жаба стояла, я просто перевел всю эту ритуальность в онлайн. А до зарплаты две недели, в которые я планировал жить на стипендию. Теперь просто планирую жить. С финансовой грамотностью у меня примерно так же хорошо, как с горизонтом планирования.

А еще бы на проезд что-то оставить. Пока, конечно, только начало осени и не холодно, но тащиться пешком через половину города к первой паре мне не очень хочется. И так от метро уже топаю, хотя нормальные люди четыре остановки на маршрутке едут.

– В целом-то жить можно. – Зеленый наконец загорается, и я нарушаю затянувшуюся паузу, чтобы не превратиться в чужих глазах в ходячую слезливую историю. – Плохо, но недолго.

Она смеется и толкает меня в плечо. Я прекрасно знаю, что одногруппница хочет сказать, но также знаю, что не скажет. Уже поэтому бесконечно ей благодарен. Да, я мог бы попросить помощи у родителей. Но скорее умру голодной смертью, чем сделаю это. Зато гордый, сильный и независимый.

И вообще, может, пешком добираться не такая уж плохая идея. На дома красивые лишний раз посмотрю. Барокко, классицизм, модернизм, конструктивизм – один исторический слой за другим. Ходи и наслаждайся. Люди за это, между прочим, деньги платят, а ты под этой прелестью в вагоне трясешься, ужас, в архитектурном еще учишься.

– Может, тебе одолжить? – спрашивает моя благотворительница, вместо того чтобы лезть с настойчивыми советами. Воистину, небесное создание. – Мне несложно, вернешь, как сможешь.

Я придерживаю ей дверь, из которой тянет теплым и душным ветром метрополитена. Небольшая белая ротонда вдруг начинает казаться мне тесной, будто купол потолка опустился на несколько метров, а стены сдвинулись.

– Да нет, – я качаю головой, – все правда не так плохо, я просто шучу.

Ей на самом деле несложно, она девочка из хорошей семьи, очень-очень хорошей в отличие от моей. Не только в материальном смысле, но и в общечеловеческом. У людей, на минуточку, швейцар в парадной, квартира на половину этажа – еще и с эркером, – потолки под четыре метра с лепнинами и дача в пригороде, а она тут со мной как с ровней, а не как с челядью разговаривает. Потому что, если я назову свой подъезд парадной, умру от передозировки постиронии.

– Ты всегда «просто шутишь». – Она показывает пальцами кавычки, смотрит знаю-я-твои-штуки взглядом. – Может, хоть раз дашь тебе помочь? Мы друзья или как?

Да, мы друзья. Хотя иногда мне кажется, что наша дружба держится лишь на ее чувстве благодарности за… несколько, скажем так, хороших вещей, которые я ухитрился для нее сделать. Ну и на том, что я единственный, кто согласился сидеть с ней за первой партой на всех парах. У нее синдром отличницы и плохое зрение, а меня преподы с любого расстояния видят, так что смысла нет прятаться.

Ах да, и еще наша дружба держится на том, что она не лезет лечить мне голову, как бы ей того ни хотелось.

– Пока друзья, но однажды я обязательно подумаю о том, чтобы стать твоей содержанкой, – заверяю ее я.

– Иногда твоя упертость меня просто поражает, – фыркает она, раздраженно хлопая картой по турникету.

На моем же турникете мелькнувшая в маленьком окошке циферка красноречиво намекает, что завтра я отправлюсь в универ пешком.

У эскалатора мы снова воссоединяемся, и он медленно нас глотает, уводя в глубину почти до самого центра земли. Стены туннеля начинают давить. Воздух кажется невыносимо душным, спертым. Бесконечная вереница людей вытянута как цепочка бусин. Кто-то быстро сбегает вниз, исчезая из поля зрения. Это мельтешение нервирует.

«А она все спускалась, и спускалась, и спускалась».

Я несколько раз моргаю, тупо рассматривая рекламный баннер, на котором нарисованы ноги падающей Алисы в аккуратных туфельках, полосатых чулках и синей юбочке с белым передником. И такие же падающие слова.