– Я… Я не знаю.

Она действительно не знала. Она ждала какого угодно предложения и была готова к любой, даже самой неприглядной и тяжелой работе, но то, что предлагали ей сейчас, поставило ее в тупик.

– Я плачу хорошие деньги! – с горячностью сказал Джутов. – Понедельно. Я не обману, не беспокойся, – и он снова потянулся за бумажником.

Она заметила, как тряслись при этом его пальцы, и это ее слегка отрезвило. Но не полностью.

– Сколько? – спросила она.

– Сколько пожелаешь, – сказал он, и Бекки заметила, как сорвался при этом его голос. – Триста в неделю устроит?

Она почувствовала сомнение.

– Триста рублей? – уточнила она.

Джутов широко развел руками, как будто между ними рос баобаб, и он пытался его обхватить.

– Ну же, голубушка, не надо ценить себя столь дешево. Триста долларов, Лариса. Баксы, баксы!

Это ее отрезвило окончательно. Особенно на нее подействовало то скряжное потирание рук, когда он назвал ей сумму.

– Триста долларов в неделю… – повторила она неторопливо.

Джутов с милой улыбкой кивал в такт ее словам. Видно было, что он очень доволен собственным предложением.

– Это тысяча двести долларов в месяц. Что-то я не слышала, чтобы простые секретари получали такие деньги.

– Ты еще очень многого не слышала в своей жизни, – сказал Джутов убедительно. – К тому же эпитет «простая» к тебе совсем не подходит. Обязанности секретаря довольно разнообразны.

Его улыбка уже не казалась ей такой милой. Было в ней что-то хищное, и она впервые посмотрела на Джутова не как на приятного парня, старого знакомого ее мужа, а как на обычного «деловара», который абсолютно уверен, что за доллары может купить кого угодно, когда угодно и в каком угодно количестве. И было в этом его новом облике что-то настолько грязное, что ее даже передернуло от нахлынувшего вдруг отвращения. И она поняла, что сейчас Джутов не видит перед собой прежней Ларисы Бубновой, прежней Бекки, а видит лишь аппетитную женщину, на которую уже давным-давно положил глаз, а теперь получил возможность наложить еще и лапы. И он даже протянул их к ней, словно хотел схватить ее прямо сейчас, немедля ни секунды, но вовремя спохватился.

– Я позабочусь о тебе, – сказал он, ритмично постукивая себя кулаком в грудь. – Со мной ты ни в чем не будешь знать нужды. Это я могу гарантировать!

Он говорил так, словно не работу ей предлагал, а звал замуж. Только звучали его слова слишком пошло. Будто перед ним была проститутка.

– Извини, – сказала она. – Я передумала. Мне не нужна работа.

Она развернулась и хотела без лишних слов покинуть кабинет, но в последний момент почувствовала, как ей на плечо легла тяжелая рука.

– Бекки, подожди! Я тебе все объясню.

Она помотала головой.

– Нет, спасибо. Не стоит.

Но Джутов не дал ей двинуться.

– Все равно тебе некуда больше идти, разве ты этого еще не поняла? НИКТО НЕ ВОЗЬМЕТСЯ ТЕБЕ ПОМОГАТЬ! Всем известно, что ты ищешь местечко, и никто не жаждет стать твоим работодателем. Я – твой единственный шанс, Бекки. Поверь, я нисколько не сгущаю красок.

Он развернул ее к себе, и она охнуть не успела, как оказалась с ним лицом к лицу, ощущая его табачно- чесночное дыхание. Она брезгливо отворачивалась, пробовала оттолкнуть его своими маленькими кулачками, но он еще крепче прижимал ее к себе.

– Ты с ума сошел, Джутов? Отпусти, слышишь!

– А ты выслушай меня, не будь дурой! Я предлагаю тебе лучший выход. Ты вернешь себе и квартиру, и мебель, и никто не посмеет даже пикнуть против тебя! А делать-то для этого ничего и не придется!

– Кроме того, что спать с тобой? – полюбопытствовала она, перестав вырываться.

– Да разве в этом дело?! – воскликнул он, но взгляд его откровенно говорил: «Да, Бекки, дело именно в этом!»

– Думаешь, мне легко делать тебе подобное предложение? Ты и представить себе не можешь, в какое положение я себя ставлю, предлагая тебе работу! Никто не пошел на это, кроме меня, и никто не пойдет, потому что все боятся! А я не боюсь! Я умею постоять за себя, сумею постоять и за тебя, если ты сама этого захочешь.

Она не хотела больше его слушать. Не хотела да и не могла, потому что почувствовала отвращение к Джутову, к его жалким доводам, которыми он пытался аргументировать свою необузданную похоть, к этой душной комнатке и к той, прокуренной, за стенкой, где мужчины, чьих лиц она даже не запомнила, наверняка обсуждают с ехидным смехом события, которые сейчас происходят – по их мнению – у Джутова в кабинете.

Джутов между тем рванул ее на себя, и она, потеряв равновесие, упала прямо ему на грудь, в раскрытые объятия, и с этой секунды Джутов словно сошел с ума. Он прижал ее к себе с такой силой, что хрустнули ее тонкие косточки и перехватило дыхание, и она не смогла даже вскрикнуть, как ни старалась. Она почувствовала, что он касается своим слюнявым дурно пахнущим ртом се шеи, и ей стало противно. Напрасно она пыталась вырваться, он только слегка укусил ее за шею в ответ на эту попытку. При этом он что-то шептал – она не слышала, что именно, но наверняка что- то пошлое, потому что он пытался забраться рукой ей под юбку. Наконец голос вернулся к ней, и она выдохнула из себя слова, которые первыми пришли на ум:

– Джутов, сволочь! Ты совсем сбрендил?! Отпусти, скотина!

Ничего больше она сказать не успела. Стены вертелись перед глазами, промелькнул закопченный потолок, лампа с треснувшим плафоном, а мраморная плитка на полу больно ударила ее в затылок, когда они с Джутовым рухнули вниз. На какое-то время боль лишила ее возможности сопротивляться, и она упустила момент, когда Джутов сорвал с нее блузку, задрал вверх бюстгальтер и принялся отчаянно мять грудь, пыхтя и поскуливая.

Когда Бекки снова обрела способность соображать, она попыталась ударить ополоумевшего Джутова коленом в пах, но не получилось – ей едва удалось согнуть ногу, зато для Джутова это было как бы призывом к новому действию. Он накрыл ей лицо своей растопыренной влажной пятерней и пару раз подпрыгнул на ней всей своей массой, лишив ее всякой способности к сопротивлению. Снова затрещали кости. Снова перехватило дыхание. Перед глазами поплыли синие круги, а пыхтение Джутова, когда он насиловал ее, доносилось словно из-под воды.

Потом она почувствовала густую обиду, и это было в какой-то мере удивительно даже ей самой – она никогда в жизни не подвергалась насилию, но не раз думала о том, как повела бы себя, случись с ней такое, и никак не предполагала, что первым ее чувством в этот момент будет обида. Страх, злость, жажда мести – что угодно, только не обида. И вот надо же!

Это длилось недолго, не больше минуты, и она поймала себя на том, что жаждет сказать Джутову что-нибудь ехидное по этому поводу, что-нибудь о кроликах и преждевременной эякуляции, но промолчала. Продолжала молчать и тогда, когда Джутов, с покряхтыванием, поднялся с нее и принялся заправляться, со странной улыбкой на губах. Но она смотрела мимо него, и только одно слово было в этот момент в голове: «Обидно… Обидно…»

– Вот и вся работа, – сообщил Джутов, вытирая со лба пот. – Практически никаких обязанностей. Да еще разве что кофе сварить, когда необходимо. И все. И за это – триста баксов в неделю. Я бы на твоем месте не раздумывал.

«Обидно…» – снова подумала Бекки. Потом отрывистыми, беспомощными движениями одернула на себе одежду, все так же глядя в одну точку, и поднялась с пола. Машинально отряхнулась. Повернулась и направилась к выходу.

– Так ты согласна? – спросил Джутов ей в спину.

Она замерла на пороге, хотела сказать что-нибудь резкое, уничижительное, но в голове по-прежнему было одно только слово «обидно», и она промолчала.

– Это «да» или «нет»? – спросил Джутов.

Она покинула его офис. Наверное, потом у нее произошел провал в памяти, потому что следующее, что она помнила, – это пустая квартира, ее нежилой дух и утробные звуки из водопроводного крана, в котором не оказалось воды.