–Позаботься о детях, увидимся позже, – после этих слов он убежал в направлении криков и лязга стали.
Он вернулся вечером, уставший, уже без брони, но с мечом на поясе. А ещё с мешком еды и ворохом детской одежды. Вместе мы закапывали тела убитых врагов, предавали огню невинных жертв и павших воинов Саррага. Сытые и согретые дети уснули, кроме одного, того самого, взгляд которого не дал мне их убить. Завернувшись в шкуру, он сидел рядом с нами у костра и слушал, что говорил Сарраг. А говорил он негромко, не спеша. Но каждое его слово было услышано, каждое его слово было осознано и принято. Он говорил о том, что у каждого есть своё место в этом мире, что этот мир для всех и для каждого. Что смерть детей не является способом улучшить жизнь, а совсем наоборот. Что смерть, как и рождение любого человека, это непознанный дар, которым нельзя разбрасываться. Что чужая боль не может излечить от ран потери близких, что месть не может приносить облегчение. Что тот ужас, который посеяли Младшие, ещё долго будет преследовать королевство. Что он, Саррагад , Младший сын Герцога, не ищущий наследства, нашёл свою миссию в служении королевству. Делает он это вполне осознанно и ответственно. Что вся его семья сейчас отбивается от набегов Младших и всё его естество рвётся к ним на помощь, но в масштабах всего королевства его служба у короля значительно важнее. Ведь если сейчас он ушёл бы на помощь братьям, то здесь вырезали бы целую деревню. Крестьяне не обработали бы поля, не сняли бы урожай, не продали бы часть в соседние посёлки и был бы голод. Одна такая деревня, другая, третья, … и во всём королевстве уже царил бы не голод, а ГОЛОД. Просто королевской власти не хватило силы и способности видеть дальше завтрашнего дня, но нынешний молодой монарх не чета прежнему: он мыслит широко, старается создать такое государство, в котором будет главенствовать закон. Закон, по которому нельзя будет грабить, убивать, насиловать, убивать и мучить детей. По которому богач-меняла на рынке не разорял бы приехавшего полуграмотного крестьянина с урожаем. По которому знать заботилась бы не только о себе, а ещё о своих людях и об интересах государства. Да много ещё чего должно быть в этом законе. И есть понимание, как этого достичь. Но в первую очередь необходимо по скорей закончить эту междоусобицу, это бессмысленное кровопролитие.
–Да уж. Ну, а потом начались тяжелейшие и самые содержательные годы моей жизни. Я встал на путь служения, служения не просто какому-то дворянину, пусть самому из самых героев, а всем жителям долин. С мальчонкой тем мы намучались, конечно, по самое-самое! Он оказался слабым физически, капризным, упрямым и истеричным. Не удивительно, что его недолюбливали почти все, в ставшей на тот момент уже НАШЕЙ дзане. В походах приходилось таскать его на себе, учиться он не хотел, заниматься с оружием тоже. Постоянный плач и истерики бесили всех. Не однократно мы просили Саррага избавить нас от этого слизняка, но наш вождь, арранорд был непреклонен. Хотя, один раз мы от него почти избавились. Только что мы выбили Младших из небольшого городка, атаковали с ходу, без подготовки, ранним утром. Отряд засевших там Младших был сравнительно небольшим, пара сотен. Однако, сопротивление они оказали сумасшедшее. Бились просто как духи войны: яростно, жестоко, но надо признать, очень, очень умело. Если бы не наша неожиданная атака, заставшая их врасплох, взятие городка затянулось бы на пару недель, как минимум. Однако, даже в такой проигрышной ситуации, они смогли перегруппироваться и дать отпор. Но у нас был Сарраг! Как только в узких улочках на подходах к замку мы встретили организованное сопротивление, он разделил нас на мелкие, по 6-7 бойцов, группы, дал пути движения и отправил вперёд. Вместо одного или двух основных ударов по направлению к своей цитадели, которых они ожидали, Младшие получили острейшие прорывы сразу по полутора десяткам направлений, что стало для неприятным сюрпризом. Но, даже в такой тяжелейшей ситуации, они смогли начать организованно отступать и даже перехватили несколько наших мелких групп. Но для этого им пришлось снять людей с основных направлений и тем их ослабить. Чем незамедлительно воспользовался Сарраг. Вообще, что касается сражений, он обладал острейшим чутьём на любые изменения в ходе боя. Он прям как будто был в центре невидимой паутины боя, и малейшие изменения сразу становились ему известны. Создав относительно небольшой, но, главное, оказавшийся вполне достаточным, численный перевес на одном из направлений, мы провели стремительную атаку к цитадели. Да, Младшие сражались, как дикие звери, но и нас уже было не остановить. Прорвавшись к замку и заняв его, мы обнаружили, что буквально за мгновения до нашего прихода отсюда снялись несколько предводителей Младших и скрылись. Сарраг взял с собой несколько лучших на тот момент бойцов и скрылся, оставив нам зачистку городка. С ней, кстати, никаких особенных проблем не возникло: обнаруживали группы Младших, блокировали, ну и расстреливали с расстояния из луков, чтобы не терять людей. В плен на тот момент никого из них специально брать не собирались. Интересности начались, когда к нашей группе подошли несколько местных, и очень тревожно и что-то путано объясняя про своих детей, попросили нас скорее открыть подвал замка. Спустившись туда, сначала мы ничего необычного не заметили, однако местные слишком уж сильно волновались, и мы начали осматривать стены более тщательно. И, конечно же, обнаружили кладку несколько дневной давности. Местные мужики, просившие нас о поисках, тут же притащили инструменты и начали вскрывать стену. Мне никогда не забыть то, что я увидел там тогда. Даже прошедшие десятилетия не позволяют мне это сделать. Когда выбили первые камни, сравнительно небольшое подвальное помещение сразу наполнилось зловонием и стонами. Местные уже чуть ли не зубами вырывали камни из стены, мы приготовили оружие. Когда же мы наконец ворвались в запечатанную комнату, у нас пропала возможность не только говорить, но даже двигаться от ужаса происходящего. В помещении размером саженей десять на пятнадцать напротив пролома стояли в ряд четыре деревянных креста, на которых были распяты дети, по сути подростки. У них были растерзаны тела, часть рук или ног были оторваны и валялись здесь же, рядом, на полу. Запах крови, гниения, испражнений был настолько сильным, что мы дружно начали блевать, добавляя вони и грязи ещё и от себя. Несколько изуродованных тел валялись в углу одной бесформенной кучей. А прямо посередине комнаты стоял массивный стол, на котором лежало тело настолько изуродованное, что даже определить пол ребёнка не представлялось возможным. Копавшийся в нём мужчина не обращал на нас никакого внимания, он как будто что-то искал одной рукой во внутренностях, а другую зачем-то держал на лице ребёнка. Мы были солдаты, воины, участвовавшие в различнейших битвах, и мы не раз видели, как и какие во время боя наносятся увечья. И понятно, что неженок, теряющих сознание при виде крови, среди нас не было. Но когда в твою сторону поворачивается окровавленное лицо без глаз, носа и даже губ и сквозь наполовину выбитые зубы доносится стон, остаётся только расстаться с разумом или умереть. Дети на крестах были ещё живы! Четыре наших клинка, в том числе и мой, сначала пронзили, а потом изрубили в лохмотья того человека, которого мы там застали. Хотя, назвать его человеком уже было совсем никак. Двое местных, с виду крепких мужиков, рыдали в голос, а ещё двое валялись на окровавленном полу, как куклы, потеряв сознание. Сняв как можно аккуратнее истерзанные тела, мы перенесли их во внутренний двор замка: на свежий воздух и естественный свет. При ярком солнечном свете их раны казались неестественными, как будто что-то чужое, инородное попало в наш мир. Это было как какая-то страшная болезнь, зараза, непонятным образом занесённая к нам. Каждый из нас ощущал даже волосками на коже ту опасность, что несла эта зараза. Ну, и конечно, никто из нас даже думать не думал о каком-то пацане, который всегда мешался под ногами, пока мы делали эту чудовищную работу. А этот пацан, у которого даже толком и имени-то пока не было, так, пацан, шкет, мальчонка. Все находились в таком состоянии, что он беспрепятственно спустился в подвал, увидел всё, что можно было увидеть, поднялся на чердак замка, забился в самый глухой угол и вырубился. Талие нашего отделения первым учуял неладное, вёл себя довольно странно: он заметно нервничал, бегал из подвала во двор, со двора в подвал, осматривал и как-то даже по-звериному обнюхивал тела и останки, очень внимательно разглядывал то, что можно отдалённо назвать некими инструментами. Неожиданно он отправляет гончих ко всем остальным талие с требованием немедленно собрать все тела убитых из отряда Младших здесь же, во дворе замка. Приказ совершенно на тот момент не понятный. Но, на то они и были талие, чтобы понимать друг друга с полуслова: если один из них просит выполнить что-то необычное, значит, для этого есть веские основания. К тому времени, сопротивление оказывала всего одна группа Младших, да и та таяла на глазах. Вот тогда талие атакующих и решил взять одного пленного. Далось это весьма непросто: сопротивление он оказывал сумасшедшее, силой обладал, как несколько воинов, да и сражался вполне умело. Но, после ожесточённого боя его поволокли связанного в замок. По дороге он постоянно дёргался, пытался вырваться, ударить своих врагов то головой, то плечом. Но при этом он не кричал, не угрожал, а только утробно рычал, и рык этот был совсем не похож на человеческий. На подходе к замку его уже хотели оглушить, чтобы упростить его доставку, но он неожиданно затих, расслабился полностью, стал, как тряпочная кукла размером с человека.