– Это нормально. Тебя как звать-то? – спросил я, снимая шлем и расстёгивая противоперегрузочный костюм. – Имя, отчество?

– Венька Саныч я, – весело подпрыгнул сержант.

– Значит, так и будем общаться, Вениамин Александрович. Меня можешь звать Сергей Сергеевич или просто Сергеич, понял? – спросил я.

– Ага, Сергей Сергеевич, – закивал Бубко.

– Ладно, пойду на митинг, – похлопал я его по плечу и направился к перрону.

Пока мы вчетвером собрались, я выслушал длительную перепалку между Менделем и Барсовым. Как же Марик и не будет подкалывать нашего «бракодела» Пашу?!

– Слушай, так как теперь ты будешь их посещать? Надо большой дом строить и каждой комнату отводить, – предлагал решение сложившейся проблемы Марк. – Ну, на Востоке это нормально – многожёнство.

С нашей зарплатой – сомневаюсь. Хотя, лётный состав в денежном отношении не сильно обделён. Я вспомнил, что за Афган у меня на книжке, которая здесь в Союзе у бабы Нади, должны были скопиться неплохие деньги для нынешних лет. Всё же, платили двойной оклад. Плюс чеки Внешпосылторга.

– Ты задолбал, Барсов! Я тебя когда-нибудь очень сильно и аккуратно побью, понял? – сказал Паша и ускорился вперёд.

– Ты чего его достаёшь? – спросил я у Марка.

Гнётов не участвовал в нашей беседе. Он до сих пор был в каком-то ином измерении и раздумьях по поводу дальнейшей службы.

– Ой, ты вот не начинай, Сергий Радостный! – скривился Марик.

– Радонежский, балбес! – поправил я его.

– Не вижу разницы, – усмехнулся Барсов, укладывая рукой свои светлые волосы. – Пускай не расслабляется, а то у него были мысли напроситься на перевод в отдалённый уголок и без семьи туда поехать.

– Как будто это решит его ситуацию, – сказал я. – Ему нужно принять факт отцовства и заботиться о детях. Подадут на развод? Значит, так тому и быть.

– Серый, вот ты вообще не соображаешь, что Менделю кранты? – тихо сказал Марик, подойдя ближе. – Вспомни, как было после Беленко. Выявляли всех, у кого бельишко в шкафу обосранное есть. Чуть что-то не так, сразу палки в колёса по всем фронтам службы.

Есть истина в его словах. Не помню, насколько были большие репрессии после угона МиГ-25. Многим этот случай сломал карьеру.

– Так ты Марик тоже в этой группе, – сказал я. – Твой аморальный облик знаком всем не понаслышке.

– Мне просто не везёт в любви. Но сейчас, чувствую, что попрёт. Женюсь скоро, но не знаю на ком, – развёл руками Барсов. – Максимыч, а вы что думаете? – спросил он у Гнётова.

– Думаю, что это конец карьеры, – ответил зам. комэска.

Марик покачал головой и покрутил у виска пальцем, показывая мне отношение к состоянию Гнётова. И правда, совсем потерянный стал майор.

К перрону подрулил Ан-12. По сценарию, сейчас своих родных у рампы самолёта встретят пришедшие семьи. После будет митинг, важные слова и мы разойдёмся по своим домам.

Марик похвастался, что сегодня же съедет на квартиру в город. К кому не уточнял, но он предвкушал приятный вечер. Сказал, что сильно изголодался по острым ощущениям.

Из грузовой кабины начали выходить наши техники, штабные работники и другие военнослужащие из подразделений обеспечения. Скопление людей, которые пришли встретить своих родных с войны никакое оцепление уже сдержать не могло. Да и не пытались.

Радостные крики, слёзы, объятия – всё вперемешку и выглядит естественно. Никакой постановки. Вот те самые эмоции, которые передать невозможно ни на фотографии, ни в кино.

Нельзя заставить жену на публику рыдать взахлёб, когда она не видела своего мужа почти год, а узнав, что он попал под обстрел, ждала весточку. Теперь он раненый, но живой стоит и обнимает её, опираясь на трость.

Как можно описать или показать на экране сурового мужчину, который ещё ни разу не видел своего ребёнка. А теперь он держит его трясущимися от волнения руками. Старается изо всех сил сдерживать слезу и не закричать от счастья.

А можно ли описать тяжесть на душе офицера в потёртой куртке, чей ребёнок не может узнать в нём своего отца? Малыш пытается сделать шаг, но его останавливает что-то. Но вот прошло несколько минут и малыш, неуклюже, но делает шаг навстречу своему отцу и взмывает над землёй, подбрасываемый на сильных руках родителя.

Марик нежно обнимался с какой-то девушкой в бежевом пальто и сером берете. Гнётов шёл под руку со своей супругой и держал на руках сына. Мендель стоял и о чём-то говорил своей жене, которая поправляла его форму, покачивая коляску с ребёнком.

В этот момент я ощутил то самое одиночество. Да, в мои годы быть сентиментальным уже поздно. Но смотря на этих людей, хочется, чтобы кто-то также подошёл к тебе и поздравил с возвращением домой.

– Родин, – позвал меня знакомый голос со спины.

Повернувшись, я увидел перед собой Бажаняна в парадной форме.

– Товарищ командир, старший лейтенант Родин прибыл из заграничной командировки, – доложил я, вытягиваясь в струнку и приложив руку к головному убору.

– Поздравляю, – обыденно сказал Араратович и пожал мне руку. – Вот только не командир я больше. Новая власть теперь здесь, – сказал Бажанян и кивнул в сторону.

Рядом со сдвинутыми столами, накрытыми бордовыми скатертями стояло начальство и почётные гости. Выделялся в этой компании высокий и худой полковник. Араратович объяснил, что теперь наш полк подчинён 137му Центру боевого применения и подготовки лётного состава.

– Мы теперь называемся 632 инструкторско-исследовательский смешанный авиационный полк. Будем готовить лётчиков и техников к Афгану, – сказал Араратович. – Зайди после построения в кадры. Там тебе кадровики кое-что покажут.

И вот думай теперь, что ж там такое мне решили через кадры передать.

Через несколько минут началось торжественное построение. Говорили много, но всё по делу. Потом и вовсе всем поголовно вручили нагрудные знаки.

Раздавали очень быстро, без вручения документов. Я рассмотрел очередную награду и узнал в ней тот самый знак «Воину-интернационалисту», который должен был появиться значительно позже.

Красная муаровая лента крепилась к прямоугольной колодке. Сам знак представлял из себя круглый лавровый венок, на который наложена красная пятиконечная звезда с белой окантовкой.

– Данным знаком теперь будет награждаться каждый, кто нёс службу в Афганистане, – громко говорил начальник Центра, пока ещё в звании полковника. – Воины-интернационалисты, защитники Отечества! Родина никогда не забудет вашего ратного подвига. Вы там, в ущельях Панджшера, на склонах Луркоха или в долине Джелалабада – на переднем крае борьбы с набирающим силу международным терроризмом, спонсируемом империалистами с Запада…

Первое впечатление, что говорить он может очень красиво перед строем. Посмотрим, как будет дальше.

Слово взял и Араратович, который долго народ не задержал. Интересно будет посмотреть и на нового командира полка, когда он у нас появится.

Закончился митинг, все разошлись, а мне нужно в штаб. Забрав вещи из транспортника, я на «таблетке» домчал до расположения полка.

В кабинете начальника отдела кадров сидел всё тот же Трефилович, разгребавший очередные личные дела и множество бумаг.

– Ёпрст! – как обычно воскликнул майор Балтин, протягивая свою морщинистую руку. – Теперь надолго?

– Как получится, – поздоровался я, памятуя, что меня должны перевести. – Мне Тигран Араратович сказал подойти. Что-то мне пришло.

Голову подняла Карина, улыбаясь своей белоснежной улыбкой. Может, стоит поближе с ней пообщаться? Как-то уже соскучился я по женской ласке. А у этой девушки симпатичные и объёмные… кхм… глаза. Да, всё дело именно в глазах.

– Родин, это хорошо, что ты зашёл. На тебя пришли документы, – сказал майор и показал мне «отношение», в котором указывалось, что я рассматриваюсь к назначению на должность старшего лётчика в эскадрилью МиГ-23 в Камрань.

Блондинка Карина даже приподнялась со своего места, пытаясь заглянуть в этот документ. Вижу, что она по-прежнему предпочитает носить юбки покороче.