В десятые годы тут ещё пристроят несколько домов, и микрорайон уже не будет называться «Степь».

– Ага, быстрее бы. Не хочется мне в общежитии «Волга» жить, – улыбнулся Костян, напомнив мне про общежитие в черте города.

– С родителями, значит, не хочешь? – посмеялся я.

– Конечно! Никакой личной жизни. Каждое утро будет инструктаж по мерам безопасности и предварительная подготовка под чай с бутербродами. Вечером – разбор полётов, – махнул рукой Бардин.

– Так, ты в столовой завтракай, – предложил я ему.

– Это вставать слишком рано нужно. Меня никто возить на службу не будет. Всего сам буду добиваться, – сказал Костян. – У тебя планы какие?

– К деду сходить надо. Дома побуду, пройдусь, книжку почитаю…

– Блин, Родин, ты чего такой скучный?! Первый офицерский отпуск у тебя, с войны вернулся, орденов полная грудь! – остановил меня Костя у железнодорожного переезда, который отделял жилой городок от военных объектов.

– И что? Кураж-бомбей предлагаешь провести? – с удивлением спросил я.

– Почему бы и нет?! Сто процентов, ты уже давно не отдыхал на всю катушку.

– Желания особого нет. И настроения.

– Тебе же сказали, что пока рано. Это не значит, что совсем отказали. Ну не могут они взять старлея, который многим майорам утрёт нос в полёте. Это нарушает их методику отбора, – улыбнулся Бардин.

– Ты думаешь, я этого не понимаю. Не хочу и всё, – ответил я и перешёл переезд.

С другой стороны, отдохнуть-то хочется. Почему бы с другом-однокашником не посидеть и не пообщаться? В прошлый раз всё закончилось у нас довольно прилично, хоть и не без эксцессов.

– Ты точно в этом уверен? – догнал меня Костя, ехидно улыбаясь.

– Ладно. Уговорил.

– Ай, спасибо, дорогой! – воскликнул Костян и кинулся меня обнимать. – Я уже с отцом насчёт «Москвича» договорился. Будет культурная программа.

Эта бешеная табуретка ещё ездит?! В прошлый раз мы немного ей бампер повредили. Тогда этот элемент советской роскоши на колёсах должен был помочь Бардину совратить Галю Капустину, но не срослось. Какая в этот раз причина, мне неизвестно.

– Всё-всё! – сказал я, отпихивая от себя Костю. – До вечера.

Дел было ещё много. Первоочередным был поход на кладбище, которое находилось как раз за железнодорожными путями. За последние годы оно, выросло.

– Ну, здорово, дед, – сказал я вслух, найдя могилу Владимира Петровича.

Находилась она рядом с могилами родителей моего реципиента – Сергея Родина -старшего и Валентины Родиной.

Памятник у деда был выполнен, как и положено с нанесением его фронтовых наград. На меня с фотографии смотрели его суровые, но такие родные глаза для моего реципиента.

В прошлой жизни не сберёг я единственного родного человека, дядю Жору. И в этой тоже самое. Рано ушёл дед, так и не дождавшись меня с войны.

Постояв с десяток минут и сказав какие-то общие для себя слова, я обратил внимание на «новое кладбище». Оно начало образовываться чуть дальше.

Пройдя по свежевыложенным из щебня дорожкам, я всматривался в лица погибших в Афганистане. Насчитал я порядка двадцати человек на этой небольшой аллее. Могилы аккуратные, оградки покрашены, памятник стоит у каждого и надпись «Погиб при исполнении интернационального долга в Афганистане». У каждого красуется изображение награды, вручённой ему посмертно. Рядом с одной из могил, я встретил знакомую мне женщину. За прошедшие годы она изменилась. Можно сказать – сдала сильно. От её сурового взгляда ничего не осталось.

В тёмном одеянии, рядом с двойной могилой, стояла печальная, похудевшая и осунувшаяся Вилора Брониславовна. Сразу я не вспомнил, кто она такая. Но память реципиента, видимо, во Владимирске начинает работать с удвоенной силой. Это та самая завуч из школы.

– Добрый день! – поздоровался я, подойдя ближе к Брониславовне.

– Ой! Родин! Живой, – взяла меня за руки завуч, слегка улыбнувшись. – Прости, что так сразу. Я просто за всех наших мальчишек переживаю. Сейчас тем более.

– Ничего, – сказал я и посмотрел на два памятника, рядом с которыми стояла Вилора Брониславовна.

Судя по именам, это муж и сын нашего завуча. Оба погибли при исполнении служебного долга.

– Вот видишь, Сергей. Сын сначала погиб в декабре 1979 года. Транспортный Ил разбился в аэропорту Кабула, а он был в составе экипажа, – вздохнула женщина, подойдя к памятнику и смахнув снег с фотографии сына.

– Соболезную.

– Спасибо. А вот и муж, – указала она на другой памятник, где не было надписи про Афганистан. – Умер от последствий командировки для выполнения так нужного нам всем интернационального долга через полтора года после сына. Не вылечили.

– Не знаю, что вам сказать. Я видел, как там многие болели и гепатитом, и брюшным тифом, – начал рассказывать я о болезнях «за речкой».

– Тебя пронесло, Сергей?

– Да.

– Это хорошо. Моего супруга болезнь и в Африке достала, – объяснила Вилора Брониславовна и рассказала, что её муж долгое время был в Анголе.

Жаль её. А сколько таких, как она, не дождались своих сыновей и мужей? Пускай и не окрасилась страна в траурные чёрные платки, но потерь в Афганистане не удалось избежать.

– Сергей, вы идите. Мне хочется одной побыть.

– Да, конечно. До свидания, Вилора Брониславовна.

– Ты хоть женат? Дети есть? – остановила она меня.

– Ни того, ни другого. Холостой я.

– Понятно. Пора бы уже вам и на земле немного пожить. Наверняка я не первый человек, который вам об этом говорит.

Чем-то этот разговор мне напомнил общение с вдовой Томина. Печальные слова от понёсшей тяжёлую утрату женщины, но правильные. Где бы найти только ту, с кем можно пожить на земле? Вторую Женю ещё не придумали.

Проведя остаток дня с бабушкой, я начал готовиться к вечерней прогулке с Костяном.

– Серёжа, главное тепло одевайся, – начала инструктировать меня бабушка, когда я надевал водолазку с высоким горлом.

– Баб Надь, я знаю. Мы на машине с Бардиным. В ней печка работает, – ответил я и полез за флаконом одеколона «Зевс».

– Лучше бы носки потолще бы одел, – продолжала наставлять меня бабуля.

– Всё хорошо, баб Надь, – ответил я, орошая себя ароматом, который прямо говорил, что я мужик.

Смесь каких-то сильных цветочных запахов был в этом одеколоне. Но мне понравился. Сегодня прикупил себе в «Универмаге», где был директором Капустин-старший.

Как только я закончил с приготовлениями и услышал автомобильный сигнал снизу, то сразу пошёл обуваться.

– А ты чего без кальсонов? Мороз такой, Серёжа. Девчат, как ублажать будешь? – расстроено спрашивала бабушка.

– Я прилично оделся, воспользовался хорошим одеколоном, побрился. Готов покорять девичьи сердца, – улыбнулся я и поцеловал бабушку в щёчку.

– Главное, чтобы было, чем после свадьбы покорить во время брачной ночи. А то я так правнуков не дождусь, – зацокала языком бабуля.

– Ой, баб Надь! – посмеялся я и выскочил за дверь.

Морковный «Москвич» был разогрет. Из приёмника играла композиция «Землян» про каскадёров.

– Ты как, Серый? Ох, и аромат от тебя! – передёрнулся в водительском кресле Костян, который пах «Шипром».

– «Зевс». Излучаю уверенность в своих силах, – посмеялся я. – Поехали, куда там ты хотел.

– Есть! – весело крикнул Костян, переключил передачу и… снова рванул назад, вместо движения вперёд.

Глухой удар и «Москвич» влетел в плотный сугроб.

– Ты когда-нибудь научишься ездить? – спросил я, выйдя из машины и посмотрев на отвалившийся бампер.

В сугробе была закопана лавочка, которая оказалась прочнее, чем элемент конструкции советского автомобиля.

– Ладно. Теперь у меня хоть деньги есть, чтоб починить, – сказал Костян, закидывая бампер в багажник. – Может, как обычно, около подъезда в машине посидим?

– А кто-то обещал культурную программу, – покачал я головой, иронично улыбаясь. – Поехали к твоему дому.

И вот снова девятиэтажка Бардиных. У нас хороший коньяк и много закуски. В добавление к бутылке марочного напитка «Абхазия», приобрели ещё и грузинский «ОС».