Путешествуя на поезде, Ян с удовольствием читает что-то непритязательное, например одну из книг Бён-Чхоль Хана. Такие произведения легко читаются и улучшают настроение. Случается, что Ян, совершенно не планируя этого, прочитывает подобную книгу от начала до конца просто по той причине, что длина книги хорошо соотносится с продолжительностью поездки.

Иногда Ян читает и нечто более сложное, например Никласа Лумана или Квентина Мейясу. Чем более многоплановым оказывается выбранный текст, тем важнее становится навык избегать его авторитарной центральной перспективы. Ни в коем случае не стоит приближаться к нему спереди, надо постараться проникнуть через потайной вход: например, листая книгу, остановить взгляд на одной из страниц, вчитаться и уже смотреть на все остальное с этой перспективы. Иногда книга затягивает Яна. Очень приятно сориентироваться посреди сложности и глубины и ухватить несколько мыслей. Однако порой это чувство оказывается ложным, и тогда Ян убирает книгу в рюкзак.

Тем не менее многие книги Ян, как и прежде, не может читать. Ключевые произведения великих мыслителей он все еще не способен воспринимать. К их числу относится работа Делёза и Гваттари «Тысяча плато. Капитализм и шизофрения». Многие из окружения Яна или читают ее сейчас, или уже прочитали, или собираются сделать это в ближайшее время. «Тысяча плато» — своего рода визитная карточка Делёза и Гваттари. Эта работа представляет собой идеальное вместилище. Вот уже два года книга стоит на полке в квартире Яна. Излучающий белое свечение том с его минималистической обложкой уже всем видом заявляет, что это классический труд. Ужас! Яну не хочется прикасаться к этой книге. Он также не способен положить ее в рюкзак и дать поистрепаться, поскольку это было бы неправильно по отношению к подобному произведению. Да, «Тысяча плато» — книга, в которой Делёз и Гваттари отвергают установившийся порядок вещей и задаются вопросом: «Почему все должно быть таким навязчивым, линейным и авторитарным? Давайте сделаем по-другому!» Но одна величина этого жеста придает, к сожалению, нелепую авторитарность книге. Неавторитарную авторитарность этой философской работы Ян переносит так же плохо, как и авторитарную авторитарность трудов других классических авторов.

Мягкая сила

Лилиан читает тексты женщин

Лилиан принимает решение целый год читать работы только женщин. Она приступает к чтению на зимних каникулах после сдачи последней домашней работы. Это личная инициатива Лилиан, стремящейся лучше познакомиться с творчеством писательниц в мире, где доминируют тексты, созданные мужчинами. В то же время это мягкая политическая акция, которую она осуществляет в том числе в рамках изучения философии.

В последнее время Лилиан много говорит о своем проекте. Профессорам (женщин на этой должности в ее институте нет), доцентам и доценткам она объясняет, почему выполняет все домашние задания и пишет рефераты, опираясь исключительно на работы женщин. Она встречает мало понимания. Также Лилиан рассказывает о проекте всем, с кем разговаривает. Да, у нее нет шанса обойти стороной тему, которая постоянно привлекает к себе внимание на семинарах и интересует многих людей. В подобных разговорах Лилиан встречает три наиболее распространенных типа реакций.

Во-первых, ее постоянно спрашивают, пишут ли женщины иначе и можно ли вообще говорить о женской манере письма. На это Лилиан ничего ответить не может. Ей и не хочется этого делать, поскольку подобные заявления опасным образом все обобщают, как и любой дискурс, в рамках которого пытаются определить, что именно значит «мужской» и «женский».

Во-вторых, ее постоянно обвиняют в том, что ей по определению будут больше импонировать писательницы, поскольку они, как и Лилиан, женщины. Словно она должна быть законченным утопистом, чтобы захотеть ввести на год персональную женскую квоту. При этом следует, конечно, понимать: среди текстов, созданных женщинами, есть как более, так и менее интересные. Соответственно, существуют более и менее интересные тексты, написанные мужчинами.

В-третьих (и это действительно неприятная реакция), ей постоянно задают вопрос, не получается ли чтение работ, написанных только женщинами, ограниченным и скучным. Этот вопрос часто задают мужчины, а затем быстро за него извиняются. Но Лилиан спрашивают об этом и женщины — даже так или иначе занимающиеся политикой или работающие над книгами. Это настораживает. Иногда такой вопрос сопровождается пояснением, что в философских текстах, написанных женщинами, речь идет только о феминизме и это не особенно интересует собеседника Лилиан. Она никогда не могла подумать, что в головах людей так много предрассудков и недоверия по отношению к мышлению женщин.

* * *

В итоге Лилиан читает только работы женщин около двух лет. С помощью этих текстов она может получить только половину зачетов по философии, но оно того стоит. Для этих целей она читает Крис Краус, Кэти Акер, Мэгги Нельсон, Клариси Лиспектор, Сьюзен Бак-Морс, Джудит Батлер, Симону де Бовуар, Петру Геринг, Сьюзен Нейман, Юлиану Ребентиш, Катю Дифенбах, Ёко Таваду, Эльке Эрб, Энн Карсон, Фридерику Мейрёккер, Монику Ринк, Джоан Дидион, Сибиллу Петерс, Ханну Арендт, Тони Моррисон, Джиллиан Роуз, Махасвету Деви, Джуну Барнс, Хильду Дулитл, Гертруду Стайн, Эльфриду Елинек, Кристину Вессели, Легаси Расселл, Марен Леманн, Элис Манро, Марию Тодорову, Терезию Мору, Сьюзен Сонтаг, Фату Дьом, Эмманюэль Пагано, Марианну Мур, Ирен Немировски, Наоми Кляйн, Сару Кирш, Даниэлу Дан, Юлию Кристеву, Урсулу Ле Гуин, Хелен Ойейеми, Маккензи Уорк, Забине Шо, Ребекку Солнит, Амелию Армстронг, Джоан Тронто, Гвендолин Брукс, Эмили Дикинсон, Сэй-Сёнагон, Зору Ниэл Херстон, Элизабет Бишоп, Сильвию Плат, Эстер Кински, Анне Вебер, Сару Кофман, Ильзе Айхингер, Эдит Уортон, Кристу Вольф, Вирджинию Вулф, Сильвию Бовеншен, Еву фон Редекер, Гаятри Чакраворти Спивак, Гортензию Спиллерс, Заарию Патни, Джамайку Кинкейд, Жизель Халими, Эмму Вольф-Хо, Юдит Шалански, Герту Мюллер, Мелани Кляйн, Рахель Йегги, Лидию Дэвис, Люсию Берлин, Донну Харауэй, Симоне Маренхольц, белл хукс, Карен Барад, Изабель Стенгерс, Катрин Малабу, Марту Нуссбаум, Каролин Эмке, Изабель Лорей, Кристину фон Браун, Ребекку Комэй, Рут Зондереггер и Элен Сиксу.

Какая жалость!

Франци читает Ролана Барта

1998 год. После семинара любимый преподаватель Франци просит ее ненадолго задержаться. Дождавшись, когда остальные студенты выйдут из аудитории, он достает из сумки «Фрагменты речи влюбленного» Ролана Барта. Профессор сразу же подумал о Франци, когда обнаружил на полке второй экземпляр. Это одна из его любимых книг. В ней содержатся удивительно тонкие замечания, в которых постоянно узнаёшь себя. Профессор улыбается Франци и проводит рукой по синему переплету книги, прежде чем передать ее девушке. Франци краснеет от радости, но благодарит профессора, внешне сохраняя спокойствие.

Профессор пишет книги, участвует в панельных дискуссиях, инициирует проведение философских заседаний в театрах и научно-популярных конференций в университете. Студентам разрешается называть его Йенс и обращаться на «ты». В работах он всегда учитывает собственную позицию и ее ограничения. Все для него обладает политическим подтекстом. Профессор старается в любой ситуации действовать с позиции морали, даже если для всех это затруднительно. В разговорах со студентами он всегда немного неловок и напряжен, оставаясь при этом полностью сосредоточенным на собеседниках. Ничто для него не самоочевидно. Очень часто он говорит по-английски, чтобы его могли хорошо понимать все присутствующие, однако то и дело использует слова, которых никто не знает. Профессор совершенно не замечает, что его почти никто не понимает. Эта искренняя настойчивость поражает, даже если для Франци это выглядит так, будто его энергия растрачивается впустую. И, несмотря на эту настойчивость — или, возможно, вследствие нее — в его окружении много интеллектуалов и людей творческих профессий. Например, он знаком с Изой Генцкен, Вольфгангом Тильмансом, Керстин Гретер, Кристианом Петцольдом, Райнальдом Гётцем и Дидрихом Дидерихсеном. И он готов показать этот мир Франци, по крайней мере с помощью философии и литературы. Например, он познакомил ее с Джудит Батлер, Донной Харауэй и Жилем Делёзом, но прежде всего с Клаусом Тевеляйтом и Славоем Жижеком, чьи работы Франци прочитала в один присест. Работы Тевеляйта и Жижека поражают глубиной и в то же время весьма депрессивны; они объясняют Франци причины, по которым что-то идет не так: почему мужчины творческих профессий опасны, какие модели совместного искусства терпят крах и почему подавление меньшинств стало основополагающей чертой капитализма. Они объясняют ей те рамочные условия, в которых она будет жить и заниматься искусством. Многое представляется Франци убедительным. Катастрофа, о которой рассказывают Тевеляйт и Жижек, крайне правдоподобна. Эта катастрофа — часть мира взрослых и в особенности — мира искусства. Франци движется навстречу этому миру и его катастрофе настолько быстро, насколько возможно. Перестать недооценивать капитализм, не позволить мужчинам творческих профессий уничтожить ее и не допустить того, чтобы сама Франци начала заниматься недостойным искусством, — с этим ей могут помочь Жижек и Тевеляйт, хотя она пока не знает, как этого достичь.