Свен наконец умолкает, и Анна спрашивает: «Теперь можно?»

Свен кивает, и Анна задает второй вопрос: «Ты пишешь исходя из переживания, связанного с тем, как проводил пальцем по кирпичу?»

Свен отрицательно качает головой.

Анна: «И ты планируешь собирать такие фигуры и использовать их?»

Свен кивает.

Анна начинает говорить очень быстро: «Но это абсолютное, к которому ты так стремишься, заключается как раз в том, чтобы не думать посредством пятнадцати фигур, а преисполниться в познании одной и однажды помыслить при помощи нее нечто новое, не так ли? Ты действительно считаешь, что сможешь вот так просто мыслить фигурами Канта или Гегеля? Разве не ты только что говорил мне, что новое можно постичь, только постоянно отрабатывая одну и ту же фигуру и стараясь мыслить посредством нее до конца?»

Свен с самого начала понимает, что Анна права. И пока она продолжает говорить и, очевидно, получает удовольствие, в подробностях рассказывая о мыслительных фигурах Вальденфельса и Жижека, Свен все больше погружается в собственные мысли. Ему никогда не изобрести чего-то великого. За всю жизнь он сам не разработал ни одной фигуры мышления, ни одной гибкой и в то же время неподвижной формы, которая была бы способна противостоять другим. Когда ему было девять лет, шестнадцать и когда он поступал в университет, пытаться воспользоваться такой возможностью, вероятно, уже было поздно. Так как в какой-то момент Свен перестал водить пальцем по стене, он не использовал свою мыслительную фигуру, не отрабатывал ее последовательно на протяжении всего этого времени. Он не относился к собственным мыслям с должной серьезностью. Он привык думать посредством сборной солянки постоянно меняющихся, привычных фигур мысли. То, что Свен напишет, не выйдет за пределы обыденного мышления. Он сможет развивать только мелкие мысли. То, что он так страстно желает освободиться от шаблонов, абсолютно ничего не меняет.

Техники I

Гегель не молчит

Том сидит в библиотеке. Со всех сторон доносится тихий шелест перелистываемых страниц. Слышно, как остальные студенты шепотом переговариваются у стеллажей с книгами. Том читает «Феноменологию духа» Гегеля:

Таким образом, то, благодаря чему индивид здесь обладает значимостью и действительностью, есть образованность. Его истинная первоначальная натура и субстанция есть дух отчуждения природного бытия. Вот почему это отрешение в такой же мере есть его цель, как и наличное бытие его; в то же время оно есть средство или переход как мысленной субстанции в действительность, так и наоборот — переход определенной индивидуальности в существенность. Эта индивидуальность образованием подготовляет себя к тому, чтó есть она в себе, и лишь благодаря этому она есть в себе и обладает действительным наличным бытием; насколько она образована, настолько она действительна и располагает силой. Хотя самость знает, что она здесь действительна как «эта» самость, тем не менее ее действительность состоит единственно в снятии природной самости; первоначально определенная натура сводится поэтому к несущественному различию величин, к большей или меньшей энергии воли^[10].

Это слова одного из гигантов философской мысли. Гегель постепенно знакомит читателя все с новыми и новыми понятиями. Каждое из них четко сформулировано и основательно продумано. Том читает и старается слышать только голос Гегеля. Иногда ему удается настолько сосредоточенно молчать, что он действительно слышит только Гегеля.

Что означает молчание Тома? Оно выходит за рамки неговорения. Это сдержанность, торможение собственного мыслительного процесса ради возможности воспринимать чужие мысли в полном объеме. Том отодвигает свои мысли на второй план, чтобы они не искажали его восприятие прочитанного. Он откладывает свои критические замечания в сторону, чтобы оставаться как можно ближе к тексту Гегеля. Молчание Тома означает, что он получает больше пользы, внимательно слушая рассуждения Гегеля, а не размышляя самостоятельно. Голос философа звучит настолько уверенно, будто бы и он полагает, что Тому полезнее внимательно его слушать, а не пытаться мыслить самому. Иногда Тому кажется, что Гегель действует на опережение и дает ответы на потенциальные вопросы и замечания читателей. Однако при этом он не отвечает Тому. Впрочем, Том ему ничего и не говорил.

Пока Гегель говорит, а Том внимательно его слушает, Том — один из его учеников. Главное правило такого слушания гласит: тот, кто слушает внимательнее всех, однажды сам станет мастером. Позже ему будет дозволено заговорить, и он получит право ожидать, что новые ученики будут молчать в его присутствии. Том слушает очень внимательно. Он перечитывает предложения снова и снова. Он знакомится со стилем повествования Гегеля, мелодикой его фраз, манерой приводить аргументы и выдвигать тезисы. Он читает дополнительную литературу — работы других учеников. Он становится учеником учеников. Через несколько лет Тому удается преодолеть эту ситуацию: он объясняет слова мастера другим ученикам. Он преподает. Пишет книги. Становится мастером для других учеников. Однако мастером перед лицом мастера он не становится, так как сдержанность и торможение хода собственных мыслей, которые он молчаливо доводил до совершенства, не исчезли целиком. Даже спустя годы Гегель остается Гегелем, а Том остается тем, кто хранит молчание во время чтения трудов учителя. И хотя размышления Гегеля можно встретить на страницах старых, безмолвных, лишенных жизни книг, Гегель не молчит никогда.

Одно прочтение хорошо, а два лучше

Кристофер разработал превосходную технику взаимодействия с философской литературой: читать любой текст по два раза. При первом прочтении он не следит за положением тела. Сидит согнувшись в кресле темно-зеленого цвета либо устраивается на скамейке в парке или даже на свободном месте в городской электричке. Бодро читает текст от начала и до конца. Торопится, позволяет себе отвлекаться и часто нервничает. Ему очень не нравится, когда предложения в тексте развиваются неожиданно, — ситуация, в которой ему кажется, что он уже знает, в каком направлении движется мысль автора, но после запятой она вдруг сворачивает в другую сторону. Кристофер каждый раз убеждается, что ему необходимо быть сдержаннее в предположениях. Не только в частностях, но и в целом тексты редко разворачиваются так, как он ожидает. Кристофер не в состоянии воспринимать отдельные второстепенные идеи, пока не поймет, ради чего написан весь текст. Второстепенные мысли проходят в таком случае мимо него, не находя отклика. Кристофер начинает сильно переживать, когда что-то ускользает от его понимания. Но, точно зная, что прочитает этот текст еще раз, он способен справиться с волнением, так как речь идет лишь о первом прочтении. Кристофер переживает тоже лишь предварительно, как бы репетируя, поскольку и недовольство от непонимания можно отложить до второго прочтения.

В чтении философской литературы пугает столь многое: непонимание и невозможность абсолютного понимания (даже если Кристоферу кажется, что он все понял, он не может быть в этом уверен), инаковость чужих мыслей и его бессмысленная ярость от осознания собственной беспомощности, а также факт существования теоретиков-мыслителей, которые способны думать значительно быстрее и сложнее, чем он. Обдумывать все это при первом прочтении Кристоферу не нужно, достаточно пробежать глазами текст до конца. Первое прочтение не налагает почти никакой ответственности.

* * *

За первым прочтением следует второе. Теперь Кристофер берет карандаш и как следует устраивается за письменным столом. Сидит, расправив плечи и глубоко сосредоточившись. По крайней мере поначалу. При втором подходе к тексту Кристофер старается действовать как профессиональный читатель. Он читает фрагмент за фрагментом, и сейчас ему на самом деле легче воспринимать абзацы, о содержании которых он уже получил некое смутное представление. Кристофер чувствует, что на этот раз текст оказывает ему меньшее сопротивление, смысл прочитанного лучше укладывается в голове. Он смотрит значения терминов в словарях и справочниках, подчеркивает карандашом нужную информацию и делает пометы на полях. Если что-то по-прежнему остается непонятным, он возвращается к этому отрывку и при необходимости обращается к дополнительной литературе. Он испытывает искреннее волнение, когда текст дает ему повод. Искренне восхищается. Спустя некоторое время он неподдельно скучает. Второе прочтение продвигается медленно. Оно требует от Кристофера немалых усилий и колоссального терпения. Если все складывается хорошо, второе прочтение приносит плоды: Кристофер восстанавливает текст по частям, собирает в общую картину разрозненные элементы, включая даже упомянутые лишь вскользь. В идеальном случае по окончании второго прочтения он владеет всем текстом. Теперь он мог бы сказать с глубочайшим убеждением: я прочитал «Критику способности суждения» Канта, «Метафизику» Аристотеля и «Капитал» Маркса. Мог бы, если бы на самом деле прочел эти книги.