— Я умру, да? — спросил меня пацан, когда его катили в операционную.

Я уже тысячу раз слышал этот вопрос, но отвечать на него честно всё равно было тяжело, даже после многих лет работы в больнице.

— Конечно нет, сейчас мы тебя подлатаем, — бодро соврал я.

Пацан попал в ужасную автокатастрофу, и мы, естественно, старались спасти его жизнь, но надежды было мало. Чудо, что он вообще был в сознании при такой кровопотере, но после десятка лет в медицине я уже ничему не удивлялся.

Анестезиолог приступил к работе, пока мы дезинфицировали руки перед операцией.

Оперировать должен был Дэмиен, специалист по политравмам, а я должен был ассистировать. Приступив к операции, мы обменялись разочарованными взглядами: у парнишки не было шансов её пережить.

Несмотря на неверие в успех, мы старались как могли, но уже через полчаса у него отказало сердце.

— Странно, что он вообще был ещё жив при поступлении, — пожал плечами Дэмиен.

Он объявил время смерти и оставил нас убираться. Я взялся подготовить пацана к передаче в морг — я проделывал это несчётное количество раз. В этом было мало приятного, но для меня это был последний шанс уважить покойного.

Парнишке на вид было не больше пятнадцати, и, как я понял, он только-только учился водить. Сев за руль впервые в жизни, он улетел в канаву со скользкой дороги. Его отец погиб сразу, а пацан дожил до операционного стола.

Я взялся за иглу, чтобы зашить ему брюшину, но только успел воткнуть её в кожу, как его тело дёрнулось. Удивившись, я убрал иглу, гадая, что могло вызвать посмертный спазм.

Затем пацан раскрыл глаза, сделал вдох и разразился неистовым криком, внезапно вернувшись к жизни.

— Помогите мне! — умолял он, надсаживая горло. Я от испуга дёрнулся назад и упал, поскользнувшись на полу.

Я позвал на помощь, и вся команда вернулась в операционную. Все были в шоке от этого зрелища — умерший пацан орёт на операционном столе.

Позвоночник у него был переломан, двигаться он не мог, только кричал. Анестезиолог попытался усыпить его, пока мы проверяли жизненные показатели. Сердце у парнишки не билось, несмотря на то, что всё указывало на обратное.

Он уже должен был скончаться.

Я приступил к массажу сердца, отчаянно пытаясь запустить его. Я морщился от звуков, с которыми рёбра ломались под моими руками, не выдерживая давления, и крики пацана превратились в бульканье, поскольку он не мог вдохнуть.

— Он не отключается! — воскликнул анестезиолог, вводя вторую дозу пропофола. Конечно, если сердце не работает, нечем качать лекарство по венам, хоть я и старался запустить его изо всех сил.

Спустя час наших стараний вмешался главный хирург и приказал нам остановиться. На данный момент мы уже больше вредили, чем помогали.

— Ч-что со мной происходит? — запинаясь, спросил всё ещё находящийся в сознании пацан.

Никто не ответил. Мы не могли подобрать слов тому ужасу, что видели перед собой. Большинство из работников вышло, не в силах это выносить. Мы все многое повидали за свою карьеру, но такое случилось впервые.

— Как тебя зовут? — спросил я, несмотря на то что уже знал его имя из бумаг. Мне просто хотелось отвлечь пацана.

— Брайан Доусон, — ответил он.

Чтобы успокоиться, я сделал глубокий вдох.

— Ты попал в аварию, Брайан, — сказал я.

Его глаза заметались по комнате, и пацан начал понимать, где находится. Он попытался поднять голову, но тщетно — из-за перелома спины он был полностью обездвижен.

— Не могу двинуться, я не м-могу двинуться, — простонал он.

Я подошёл ближе, так, чтобы он меня видел.

— Брайан, твоё сердце остановилось, — сказал я.

Главный хирург, Джордж, схватил меня за плечо и зашептал в ухо:

— Нам нужно изолировать операционную. То, что тут происходит — это уже выше нашего понимания, и к тому же может оказаться заразным.

Он ринулся в предоперационную к телефону. Через стеклянные двери мне не было слышно разговора, но я предположил, что он звонит в службу безопасности, чтобы те закрыли отделение.

— Что с п-папой? — спросил Брайан, стараясь сдержать слёзы.

Его вопрос застал меня врасплох. Я только что сообщил ему, что у него остановилось сердце, и он по сути мёртв, но его всё ещё заботило, как там его отец.

— Мне очень жаль, Брайан, он погиб при столкновении.

Пацан тихо всхлипнул.

— Что со мной будет? Я умру, да? — спросил он.

Что отвечать в такой ситуации, я понятия не имел, так что просто решил попытаться утешить его.

— Я не брошу тебя одного. Я тут с тобой до конца.

Джорджу быстро удалось изолировать операционную и оповестить Центр по контролю заболеваний о нашей ситуации. Нам ничего не оставалось кроме как сидеть и ждать, и ещё молиться любым богам, чтобы Брайан не оказался заразным.

Я уже в любом случае подвергся воздействию предполагаемой болезни, так что решил проведать Брайана на случай каких-либо улучшений в состоянии.

— Ты что-нибудь чувствуешь? — спрашивал я, проверяя его конечности.

— Ничего, — отвечал он, — но мне больно, всё очень болит внутри.

— Где именно болит? — спросил я.

— Везде! Сделайте что-нибудь, пожалуйста! — попросил он.

Я ввёл Брайану фентанил, но без рабочего сердца, разгоняющего лекарство по сосудам, особо надеяться было не на что.

Чтобы отвлечь его от боли, я стал задавать ему разные вопросы — о его увлечениях, о семье. Пацан был достаточно умён, чтобы раскусить мои намерения, но всё равно отвечал, или от страха, или потому что всё ещё надеялся на помощь.

Час проходил за часом, а мы всё ждали, когда кто-нибудь скажет нам, что делать. Из страха перед заражением в карантине заперли полхирургии.

Наконец явился Центр по контролю заболеваний с костюмами химзащиты. Предоперационную комнату эвакуировали, Брайана откатили в свободное пространство, так, чтобы ему было чуть-чуть комфортней. Остальным сказали оставаться в хирургическом отделении, пока с ситуацией не будет всё улажено.

Я решил побыть с Брайаном — никто не должен страдать в одиночестве, особенно когда агенты ЦпКЗ с энтузиазмом тыкают в тебя разными иголками и берут образцы.

Единственная причина, по которой мне разрешили остаться — пацан в моём присутствии оставался более-менее спокоен.

Мы кое-как пережили ночь. После того, как процедуры были закончены, мне не хотелось спать, а Брайан, наверное, и физически бы больше не смог заснуть.

— У меня с глазами что-то странное, — сказал он.

— Болят?

— Нет, но по краям всё как бы расплывается, так странно.

Я вышел переговорить с Джорджем, который продолжал работу, несмотря на конец смены, делал звонки, чтобы убедиться, что других пациентов перенаправляют куда-нибудь ещё.

— Может, подключим парнишку к ИВЛ? — предложил я.

Джордж на мгновение оторвался от телефона и вздохнул.

— А потом что? У него печень не работает, аорта порвана, внутренности в кашу. Даже если новое сердце ему пересадим, он не выживет, — сказал он, — Просто посиди с ним, пока можешь.

Я понимал, что он прав, но в силу полного безумия ситуации половина моего медицинского образования будто бы выветрилась у меня из головы.

— Доктор! — крикнул Брайан.

Я поспешил к нему.

— Я н-ничего не вижу! — запинаясь, сказал он.

Я проверил его глаза фонариком. Зрачки не реагировали на свет, а его глазные яблоки начали как бы съёживаться, что было одним из признаков начала разложения.

Брайан начал разлагаться.

— Пожалуйста, мне очень страшно! — Брайан был храбрым пацаном, но и его самообладание уже трещало по швам, как и у всех остальных в отделении.

Я продолжил беседовать с ним, но так или иначе, если процесс разложения действительно начался, скоро пацан потеряет все органы чувств, всё это время находясь в сознании. Как бы страшно это не звучало, я надеялся, что это ускорит его отход в мир иной.