(Отодвигается от КОСТИ. Прикрывает смущение иронией.) Теперь вся наша самодисциплина на месте…

КОСТЯ. Так у нас же чувства. Куда от них?

ЛЮБА. Никуда. А с ними — в жизнь. И знаешь… Жизнь бывает нелёгкой.

КОСТЯ. Точно. Иногда как по карнизу идёшь. Или на самое дно реки ныряешь и оттуда выныриваешь.

ЛЮБА. Таким тебя не испугать. И драками тоже. Я знаю. Но я волнуюсь. Я ведь и поэтому тебя контролирую…

КОСТЯ (особенно по-доброму). Не бойся. Не надо. (Придвигается к ЛЮБЕ и вновь крепко обнимает её.) Я тебя люблю.

ЛЮБА. А я тебя…

Сидят молча, обнявшись.

МУЖСКОЙ ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ. Константин Степанович Антонов погиб смертью храбрых в 1943 году. Ему должно было исполниться двадцать лет. Посмертно он получил звание Героя Советского Союза.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС ЗА СЦЕНОЙ. Ранее, в начале июня 1941 года, Костя женился на Любе Маргулис. Они прожили вместе некоторое время. Люба взяла его фамилию… В войну она оказалась на Кировском заводе, который, как известно, действовал в блокаду. Потом училась. Работала в секретном учреждении. Да, защитила диссертацию.

Замуж она вновь так и не вышла. Случаи возникали, но не складывалось. Туда, где похоронили Костю, Любовь Яковлевна ездила, пока позволяли силы. Умрёт она, пережив девяностые годы. Евгения Сергеевна Суровцева с домочадцами не бросит старую подругу до конца её дней.

Сцена 11

Одна из линий Васильевского острова всё в тот же мартовский вечер 1941 года. (Мыслима декорация 6-й сцены.) Тихо идут ЖЕНЯ РАКИТИНА и АЛЁША ИСКЕРОВ.

ЖЕНЯ. Знаешь, Алёша, спасибо тебе.

АЛЁША (ровным тоном человека, которому хуже не будет. Сохраняет этот тон до конца сцены.). Женя, да мне просто стыдно. Мучаю тут тебя… Не хватало только, чтобы из-за меня над тобой смеяться начали! Я ведь не виноват, что… Даже рассказать тебе ничего не могу.

ЖЕНЯ. А я догадалась. Сама.

АЛЁША (не сразу). Когда я в газете прочёл? ЖЕНЯ. Ты её любил. Я поняла. Не знала, как быть. Но помочь тебе хотела.

Пауза.

АЛЁША. Я о НЕЙ молчу… Да… Я справился. Но силы ушли… Всё химера. Мираж. (Вдруг одёрнув себя.) Это я о личном, конечно. Только о личном. ЖЕНЯ. А я… Нужна тебе? Нет, ты не думай…

АЛЁША. Я очень боялся, что ты на меня обидишься. И без того…

ЖЕНЯ. Я же тебя…

АЛЁША (по-прежнему ровно и тихо, но с напором). Не надо. Пожалуйста. Тебе от этого только хуже! А я всё равно ЕЁ помню. И навьючивать тебя ничем не имею права. Понимаешь?

ЖЕНЯ. Но если это мираж… Терзаться-то всю жизнь зачем?

Пауза.

АЛЁША. Знаешь… Там, на Чёрном море… На съёмках… Что со мной случилось? Я как-то на закате искупался. Перед сном. Приплыл назад, вылез из воды. А потом ещё гулял один. У полосы прибоя. Шёл босиком и вдруг подумал, что никакая тьма не страшна. Даже стихи написать захотелось! Что ночь пройдёт, тьма исчезнет… А солнце встанет. И я увижу… Ну хорошо, о НЕЙ не буду. И не могу. Сказал же!.. Так вот теперь эта радость и умерла. Лишь память уродует мне жизнь. А кто поможет? На тебя не свалишь. Или даже на сестру. На зятя тем более… И я… залез. Внутрь себя. Попробуй тут вылези!

ЖЕНЯ. А по-моему, ты накрутил. И вылезешь по-хорошему. Меня ты знаешь как поддержал сейчас?

АЛЁША. Чем? Этой танцулькой? Или тем, что на тебя свой груз обрушил?

Небольшая пауза.

ЖЕНЯ. Сама не понимаю. Только ты меня поддержал.

АЛЁША. Я рад… Но… (Не сразу.) Ты не надейся, что у нас что-то выйдет… Я ведь душевно пуст сейчас. И лёгкие увлечения не для меня. Просто… Хорошо, что мы друг другу правду говорим. Я-то уже знаю, как дорого это стоит.

ЖЕНЯ. Мы друзья…

Звучит инструментальная версия танго Листова «Если любишь, найди».

Сцена 12

Отгороженная ширмой часть комнаты, где живёт АЛЁША. Окно задёрнуто шторой. Рядом с ним столик, табуретка и стул. На узком диване разобранная постель. Над диваном висят на крюках две пары боксёрских перчаток и эспандер.

У изголовья на стене размещена большая, красиво выполненная фотография ВЕРХОВЦЕВОЙ в траурной рамке. Немного в стороне находятся боксёрская «груша» и гантели.

Из других предметов обстановки выделяются книги. Их много. Они аккуратно сложены на столике, на табуретке и подоконнике.

Поздний вечер. Горит настольная лампа. АЛЁША, одетый по-домашнему, сидит за столиком. Смотрит в открытую книгу небольшого формата. Но не читает.

РЫСНЁВ (появляется у АЛЁШИ за спиной). Лёха! Ну ты опять не ложишься!

АЛЁША (оборачивается. Говорит спокойно.). Да, Витя, прости. Вы с Олей там укладывайтесь. Я сейчас дочитаю. Тарле, сам понимаешь. Привлёк меня.

РЫСНЁВ (мягко). Конечно, дело полезное. Но рано поднимается весь трудовой народ. Учащийся народ — то же самое. Так что марш в постель, милый шурин. Кстати, ты бы французов не очень охватывал…

Аморальщина сплошная, как у наших декадентов до революции.

АЛЁША. Это же мамины книги! И аморальщину она не читала никогда в жизни. И не одобряла, сам знаешь. Темы там затрагиваются сложные, это правда.

РЫСНЁВ. Читал я кое-что из них. В отличие от тебя, исключительно на русском. И видел одни гадости. Имеют различные люди дело с женщиной. И под ноги её себе! Зато актёрские жесты гонят…

АЛЁША. Раскрой, пожалуйста, намёк, Виктор свет Максимович.

РЫСНЁВ. Ты над Женькой Ракитиной ещё долго думаешь измываться? Она к тебе по-честному и с душой. А ты ведёшь себя с ней как барин с секретаршей. Я из-за тебя её отцу с матерью в глаза не могу глядеть! Хоть во дворе, хоть на заводе… И Оле тоже очень неудобно.

Случайно задевает взглядом фотографию ВЕРХОВЦЕВОЙ. Молчит.

АЛЁША. Женю я провожал сейчас. Говорили мы с ней. Я, наверное, её не стою. Но она мне — друг. Лучший, чем любой парень. Прошу поверить.

РЫСНЁВ. Дворянская спесь всё-таки у тебя нечаянно нагрянет. Когда её совсем не ждёшь.

АЛЁША (встаёт. Ледяным тоном. Корректно.). Во-первых, товарищ Рыснёв, я коммунист, как и ты. Пусть я пока только в комсомоле. Во-вторых, я советский человек. Но благодарю, что ты не вспомнил мою бабушку. По линии мамы.

РЫСНЁВ. Это ту, которая прибалтийская баронесса?

АЛЁША. И естественно, что немка… Умерла почти сорок лет назад. Я её только по фотографиям знаю.

А попробуй расскажи о ней… И вся любовь ко мне может исчезнуть! Даже несмотря на имя отца…

РЫСНЁВ. Ты не равняй. Детям врагов народа, понятно, не отмыться… Но если просто из «бывших»… Тут есть претензии к старшему поколению. А молодёжь… Вливайся в состав трудящихся масс, работай честно и ударно! Тогда и для ВУЗа можешь стать достойным. Но за разговорами следи. А то вменят антисоветскую агитацию — и сам понимаешь…

АЛЁША. Мы, Витя, действительно разговорились на ночь глядя. Но затеял эту беседу не я, а ты. Лучше бы мы боксировали почаще.

РЫСНЁВ. Просто воспитательная работа с тобой не мешает. Восемнадцать лет тебе стукнуло — так чувства твои особо подлежат дрессировке. А если война?! Ты эмоции в кулак собрать сумеешь? Я сомневаюсь.

АЛЁША. Искеровы четыреста лет ходили под сабли и пули. А я ещё и советскую Родину защищать буду! Так что можешь не волноваться.

РЫСНЁВ (хмыкнув). Из Золотой Орды твой род когда-то удачно вышел. Но ты всё-таки наведи порядок на личном фронте. Конечно, сам решай… (Вдруг.) Мне и на работе дел хватает.