Монахиня Евдокия (Екатерина Егоровна одна из двенадцати первых сестер): Была я у батюшки, и, поработав, ночевала в пустынке, не пустил он меня, а наутро-то, чуть свет, и посылает: «Гряди, гряди, — говорит, — матушка, скажи девушкам, пусть сегодня начинают канавку рыть; я был там и сам начал её!» Иду дорогой да думаю: как же это батюшка-то говорит, что был? Должно быть, ночью ходил. Прихожу, и рассказать-то ещё не успела, а сестры встречают меня, рассказывают друг дружке, как на заре видели батюшку-то, как, обрадовавшись, бросились было к нему, а он и пропал, вдруг стал невидим! А я-то своё рассказываю им. Мы с канавкой-то всё медлили, а тут уже, все, дивясь такому чуду, уразумели, что сам батюшка назначил этот день, потому сам и начал. И уже не откладывая более, тут же принялись все рыть заповедную канавку.

Ксения Васильевна (монахиня Капитолина): О канавке говорил мне батюшка, да и всем говаривал, что потому она так вырыта, что это самая тропа, где прошла Царица Небесная, взяв в удел Себе обитель. Тут стопочки Царицы Небесной прошли! «Стопочки Царицы Небесной, матушка!» — так, бывало, и задрожит весь, как это говорит-то. «Она, Матерь-то Божия, всё это место обошла, матушка! Вы и землю-то, когда роете, не кидайте так и никому не давайте, а к себе же в обитель, в канавку-то и складывайте! И скажу тебе, матушка, кто канавку с молитвой пройдёт да полтораста Богородиц прочтёт, тому всё тут: и Афон, и Иерусалим, и Киев!»

Старица Прасковья Ивановна: «У вас канавку вырыть надо! — раз так-то заботливо говорит мне батюшка Серафим. — Три аршина чтобы было глубины и три аршина ширины, и три же аршина вышины, воры-то и не перелезут!» «На что, — говорю, — батюшка? Нам ограда бы лучше!» «Глупая, глупая! — говорит. — На что канавку? Когда век-то кончится, сначала станет Антихрист с храмов кресты снимать да монастыри разорять, и все монастыри разорит! А к вашему-то подойдет, подойдет, а канавка-то и станет от земли до неба, ему и нельзя к вам взойти-то, нигде не допустит канавка, так прочь и уйдет!»

Старица Домна Фоминична (монахиня Дорофея): Ещё мирскою я была на Пасху в Сарове у батюшки. Благословив, он послал жить к своим дивеевским девушкам на мельницу, говоря: «Во, матушка, скажу я тебе, какая будет у нас там радость! Земля будет у нас своя, и канавку оброем мы кругом обители! А когда мы её оброем, будут к нам приезжать посетители, глинку-то с неё брать будут у вас на исцеление, и будет нам она вместо золота! Потому радость-то такая, что эту самую землю-то, матушка, ведь Сама Царица Небесная избрала и нам исходатайствовала! В обитель мою много отослал я разных семян моим девушкам, также и много цветов; посеют они их и будут питать те семена, а цветы утешать, и не о чем унывать вам будет!»

Старица Феодосия Васильевна: Страдая падучею болезнью, пришла я к батюшке Серафиму, он и говорит мне: «Ступай, радость моя, в Дивеево, рыть канавку, эту канавку Сама Царица Небесная Своим пояском измерила, так что когда и Антихрист-то придёт, то канавка эта не допустит его туда!» «Батюшка, — говорю я ему, — я ведь больна, вот так-то и так-то!» Выслушав, взял он меня за плечи и, нагнув главу мою, прочитал молитву. Тут же, почувствовав себя совершенно здоровой, я поступила в обитель, и болезнь не возвращалась ко мне уже более никогда.

Мотовилов: Елена Васильевна Мантурова, несмотря на то что считалась начальницей мельничной обители, трудилась наравне с прочими и рыла канавку. Отец Серафим говорил сестрам: «Вот, матушка начальница-то, госпожа-то ваша, как трудится, а вы, радости мои, поставьте ей шалашик, палатку из холста, чтоб отдохнула в ней госпожа-то ваша от трудов!»

Сестры уходят.

Негромко звуки природы, пение птиц.

На сцене прогуливается Мотовилов.

Негромко звуки природы, пение птиц.

На сцене прогуливается Мотовилов.

Мотовилов: Постройка церкви во имя Рождества Богородицы была окончена летом 1830-го года. Поэтому батюшка Серафим поручил Елене Васильевне Мантуровой и священнику отцу Василию съездить в Нижний Новгород для получения разрешения от архиерея освятить новый храм Рождества Богородицы.

Выходит о. Василий.

о. Василий: Старец Серафим поручил Елене Васильевне изготовить прошение и ехать в Нижний Новгород, да поклониться Владыке в ножки и просфоры от него отдать, а он нам всё и сделает! Мне батюшка Серафим дал указание: приехав, заказать теплый хлеб в булочной, да так, чтобы он был горячий, от него и подать Владыке. И чудной только был батюшка! Год был холерный, ну, куда и как мы поедем…Бог весть! Но делать нечего, поехали.

Выходит игуменья Крестовоздвиженского женского монастыря, мать Дорофея вместе с сестрой.

Мать Дорофея: (обращаясь к сестре) Владыка по случаю холеры (то была первая холера) никого не принимает, о чём дал даже указ из консистории.

Сестра: Да, матушка, страшная болезнь.

Подходит о. Василий.

о. Василий: Матушка Дорофея, доброго дня.

Мать Дорофея: И вам добрейшего.

о. Василий: Послал нас батюшка Серафим, приказал к Владыке ехать. Для получения разрешения от архиерея освятить новый храм Рождества Богородицы.

Мать Дорофея: Холера в городе, милые мои, не принимает никого Владыка, совершенно невозможно исполнить ваше желаемое.

о. Василий: Не смеем мы ослушаться батюшки. К Владыке нам надо.

Молчание.

Мотовилов: Подумав, игуменья мать Дорофея (пишет письмо) написала и послала Владыке письмо, прося разрешения по весьма важному делу видеть его.

Мать Дорофея отдает сестре письмо. Сестра уходит.

Мотовилов: Владыка прислал ответ: «Чтобы старица не беспокоилась, я сам у неё буду!» Этот ответ поставил игуменью еще в большее затруднение. Прошло несколько дней, а Владыка не ехал, и как ни жалела матушка Дорофея, но сама ехать после ответа Владыки не осмеливалась и писать ему уже не решалась.

о. Василий: Как быть?! Елена Васильевна, предложила невзирая на предостережения, ехать. Помня слова батюшки: «Поклонитесь Владыке в ножки, он вам всё сделает!» — что значило, чтобы мы лично были у архиерея, а батюшке же Серафиму всё хорошо было известно.

Мать Дорофея: Не знаю, как уговаривать, останавить?!

о. Василий: Будь что будет! (обращается к залу) Елена Васильевна взяла просфоры, Батюшкой присланные, и прошение. Я пошёл, из булочной горячий, только что испеченный хлеб взял, как приказал мне батюшка, и также прошение о перемене обветшалого антиминса. Что же, как батюшке угодно будет, всё так и случится!

Уходит о. Василий. Мать Дорофея смотрит вслед.

Негромко звуки природы, пение птиц.

Мать Дорофея уходит.

Негромко звуки природы, пение птиц.

Мотовилов.

Выходит о. Нифонт.

Мотовилов: По своему смиренномудрию предваривши настоятеля поклоном, старец Серафим приветствовал его по обычаю иерейскому братскою любовью. Отец же игумен Нифонт, ублажая старца за его подвиги, вместе с тем передал ему мысль братии, которая по строгости своего воззрения не одобряла, что Серафим принимал к себе людей всякого пола и рода, хотя и для спасительного назидания.

о. Нифонт: (обращается к залу) Особливо тем соблазняются, что оказывает милостивое попечение сиротам дивеевским.

Молчание.

Мотовилов: Игумен Нифонт любил и уважал старца Серафима и держал к нему такую речь единственно потому, что братия соблазнялась.