Пятнадцать лет назад с моей семьёй произошло нечто ужасное. Чтобы оправиться от шока, мне потребовался не один год терапии и лекарств. Но я всё ещё помню. Не могу выкинуть некоторые моменты из своей памяти — они словно застыли там. И они пугают меня, не дают спать по ночам. Я хочу забыть. Просто не могу.

Мой лечащий врач посоветовала всё это записать. Сказала, что это несколько облегчит мои воспоминания. Не уверен, что верю ей, но я попробую. У меня нет выбора. Я хочу прийти в себя. Не могу больше так жить.

Есть пара вещей, о которых вы должны знать перед тем, как я начну.

Первое. Моя семья не доверяла технологиям. У нас не было телевизора, компьютера, телефона, ничего. Отец считал, что от таких вещей загнивает мозг, и не стеснялся говорить об этом при окружающих.

И второе. Моя семья очень ценила спокойствие. Наш дом стоял на холмах, и проехать к нему можно было лишь по грунтовой дороге. У нас не было соседей. Никакой компании. Только мы. Мама, папа и братик Джей. Мама обучала нас на дому, а отец ездил на машине в город и работал в местном банке.

Не могу сказать, что наша семья была несчастной. Моя мать, Энн, была заботливой, очень доброй и нежной с нами. Она была спокойной, покорной женой. Мой брат Джей был на два года младше меня. Я всегда его любил. Он часто баловался, и мне нередко приходилось оправдывать его перед родителями.

Нашего отца звали Генри. Он был человеком старой закалки. Строгим, но честным. Он верил в нравственность, верил в то, что нужно быть примером для подражания, был настоящим трудягой, полностью обеспечивая нашу небольшую семью.

Так было, пока всё не покатилось к чертям.

Так было, пока мой отец не изменился.

Был завтрак. Я сидел за столом, радостно уплетая свой тост. Мой шестилетний брат сидел напротив и пил молоко, громко хлюпая. На кухню вошёл отец и попросил Джея вести себя прилично, а затем чмокнул маму в щёку, желая ей доброго утра.

Мама улыбнулась и помогла отцу завязать галстук, сообщила о том, что обед уже упакован и пожелала хорошего дня. Отец накинул свою спортивную куртку и подобрал чемодан c кухонной тумбы. Он слегка потрепал мои волосы и наклонился ко мне.

— Будешь сегодня вести себя хорошо, сынок? — спросил он. Я чувствовал запах его одеколона и разглядывал его гладко выбритое лицо. Он был привлекательным мужчиной, высоким и широкоплечим. Я всегда смотрел на него с почтением и восхищался им.

— Да, пап. Я буду вести себя хорошо, — ответил я.

С улыбкой папа подошёл к моему брату и спросил у него то же самое. Тот пожал плечами, глуповато улыбнувшись. Один из его передних зубов расшатался и стоял криво. Он часто его теребил. Безрезультатно.

— Может, сегодня он, наконец, выпадет, — сказал отец, изучая упрямый зуб.

Он поцеловал Джея в лоб и попрощался с мамой, отправив ей воздушный поцелуй, а потом вышел из дома. Доедая тост, я слышал, как он завёл машину и поехал вниз по пустынной дороге.

Мама, убирая со стола тарелки, велела нам с Джеем закругляться и готовиться к занятиям. Я терпеть не мог учиться, как и все дети. Учёба мне казалась пустой тратой времени и навевала тоску. Леса и холмы были куда интересней, нежели учебники и карандаши.

С ленивым стоном я стряхнул с рубашки крошки и повел Джея в нашу комнату, готовиться к урокам.

Сейчас я сделаю небольшую паузу. Мне становится плохо от мыслей о том, что… произошло в тот день. Мой психиатр думала, что это поможет? Даже не знаю. Я, правда, не хочу об этом думать, а тем более записывать. Может, в этом и смысл? Взглянуть своему страху в лицо, и тогда с ним будет проще смириться? Я не буду пытаться постичь психологию. Но от воспоминаний мне становится тревожно. То утро было таким хорошим. Таким нормальным. Наш домик на холме был окружён спокойствием. Мы и подумать не могли о том, что нас ждёт. Да и откуда нам было знать?

День шёл, как обычно. Мы с Джеем сидели за кухонным столом и занимались учёбой, внимая маме. Пытались не умереть со скуки. На полдник мама сделала нам сэндвичи с арахисовым маслом и разрешила погулять часок. Моя любимая часть учебного дня.

Мы с братом отдалились от дома и пошли в лес. Полазали по деревьям, покидались камнями и вернулись домой. Помню, каким тёплым был тот день. Июньская жара была лишь отголоском приближавшегося июля.

Мама снова звала нас заниматься. Время на кухне шло ужасно медленно, но стрелки часов всё же образовали прямой угол. Три часа дня. Мы закрыли учебники.

Этим вечером мы с Джеем складывали бумажные самолётики на полу гостиной, пока мама готовила ужин. Я помню аппетитный запах, наполняющий дом, помню шелест газетной бумаги. Джей закончил свой первый самолётик и с гордостью поднял его над головой. В этот момент вошел отец.

С той самой секунды, когда он переступил порог, я знал, что нас ждёт беспокойная ночь. Наверное, всем известно, какая напряженная атмосфера бывает, когда отец не в ладу со своими эмоциями. Но в этот раз было по-другому. Вокруг отца витала аура беспокойства. Такого ещё не было никогда.

Он ничего не сказал, войдя в дом, лишь кинул своё пальто на спинку стула и поставил чемодан на пол. Мама отвернулась от плиты и улыбнулась ему. Ласково поприветствовала и поинтересовалась, как прошёл день. Отец промолчал, затем подошёл к раковине и наполнил стакан водой. Опустошил его одним глотком и повернулся к Джею. Я заметил какую-то тень в его глазах.

— Что делаешь? — спросил он резким тоном.

— Смотри, пап, это Боинг B52 «Бомбер»! — гордо заявил Джей, рассекая воздух своим самолётиком.

Неожиданно отец шагнул вперёд и выхватил поделку из рук сына, с любопытством её рассматривая. Он опустил самолётик и бросил на нас острый взгляд.

— Это газета, которую я читал утром?

Я сглотнул. Да, отец явно был не в настроении.

— Это я разрешила им с ней поиграть. Думала, ты уже прочитал, — вмешалась мама.

Отец повернулся к ней:

— Может, в следующий раз тебе стоит спросить у меня?!

Мама моргнула.

— Милый, прости. Я не думала, что для тебя это так важно.

Отец вновь промолчал, выдвинул стул из-за стола и присел, не сводя с нас глаз Мне было неуютно. Мне казалось, что он пытается найти своей злости оправдание, придумать причину. Обычно он так себя не вёл, хотя пару раз срывы всё же случались. Но по своей натуре он был человеком тихим и совсем не жестоким.

— Плохой день в банке, дорогой? — спросила мама, перемешивая соус в горшочке.

Отец бросил на неё острый взгляд.

— Это был худший день в моей жизни, — он помотал головой. — Ты и представить себе не можешь. Никто из вас не может. То, через что мне пришлось пройти, чтобы на этом столе была еда…

Мама повернулась к нему с грустным лицом:

— Боже, мне так жаль это слышать. Не хочешь пива?

Он кивнул.

Мама подошла к холодильнику и вытащила холодную бутылку, отдала её отцу и обнадёживающе положила руку ему на плечо.

Отец попытался открутить крышку.

— Ай! Сука! Она не прокручивается! Ну конечно… — он порезался об крышку, на руке выступили капли крови. Я начал думать о плане побега из кухни.

— Расслабься, милый, я принесу открывашку, — мама попыталась снять напряжение.

Отец потряс головой:

— Да не утруждайся! — он с размаху ударил бутылку об стол, горлышко разбилось вдребезги. Отец вылил остатки пива в стакан, а затем швырнул бутылку в сторону мусорного ведра. Не попал — по полу разлетелись осколки.

— Генри! — укоряюще прошипела мама.

Отец сделал глоток и с громким стуком поставил стакан на стол.

— Может, в следующий раз ты купишь бутылки с откручивающимися крышками. Тебе следует чаще думать обо мне.

Мама не хотела ссоры. Она молча отвернулась и продолжила готовку. Отец снова отпил из стакана и окинул нас с Джеем недобрым взглядом. Я посмотрел на свой бумажный самолётик и бездумно повертел его в руках. Сейчас я хотел, чтобы отец временно забыл о моём существовании.