Когда я надеваю это ожерелье, я не могу отогнать от себя печальные мысли. Что-то горькое есть в том, чтобы украшать себя чужими слезами. По ночам, в свете факелов, эти слезы горят, как капли крови на моей шее, и румянец становится еще ярче. Тогда я вижу, как желание разгорается в глазах моих женихов, и они тянут руки к рабыням, снующим по зале...

Когда гаснут факелы и гости расходятся, Евримах остается во дворце и делит ложе с Меланфо...

Отец убеждает меня выйти за Евримаха.

Уж и отец и родимые братья ее убеждают

За Евримаха идти. подарками он превосходит

Всех остальных женихов и выкуп готов увеличить.

Гомер. Одиссея

Мои женихи часто спорят — они хотят знать, с кем я делю ложе... Благодарение богам, что ни с кем из них...

Я была в саду у Лаэрта. Старик окончательно опустился. Он по-прежнему смотрит за садом и содержит его в порядке — впрочем, это скорее заслуга рабов, — но сам он стал грязен и неухожен. Он часто плачет, тоскуя по сыну и по умершей супруге, но с трудом вспоминает, что он — бывший владыка Итаки.

Я напустилась на рабыню, которая назначена ходить за ним, но она со слезами рассказала, что Лаэрт отказывается спать в постели и мыться. Он ночует в пепле у очага, а в теплую погоду — в куче листьев прямо под небом. Я зашла в его комнату — там стоит богатое ложе с новыми одеялами и подушками, которые я недавно прислала, но выглядят они так, словно до них никто еще не дотрагивался.

Мне жаль Лаэрта — он всегда был добр ко мне. Тоска по сыну сведет его в могилу, как она свела Антиклею. Я с трудом удержалась, чтобы не сказать ему, что Одиссей жив. Впрочем, он не поверил бы мне. А если бы поверил, то еще больше расстроился бы. Ведь это означает, что его возлюбленный сын, обитая достаточно недалеко от Итаки, за столько лет не дал себе труда навестить отца.

Лаэрт всегда был человеком со странностями. Он был плохим царем и еще в молодости добровольно отказался от трона; он был плохим мужем и добровольно ушел из семьи... Но сейчас он окончательно повредился разумом. Испуганный, жалкий, вечно тоскующий... Я смотрела на него, а перед глазами у меня стоял Телемах — как они похожи! Это лживая сплетня, что Одиссей — сын Сизифа. Я вижу в Телемахе кровь Лаэрта — на этом роде лежит проклятие.

...Отец же твой больше не ходит

В город, в деревне живет у себя. Ни хорошей кровати,

Ни одеяла старик не имеет, ни мягких подушек.

В зимнюю пору он в доме ночует с рабами своими

В пепле, вблизи очага, покрывшись убогой одеждой.

В теплую ж пору, как лето придет иль цветущая осень,

Он в виноградном саду, где попало, на склоне отлогом

Кучу листьев опавших себе нагребет для постели, —

Там и лежит. и вздыхает, печали своей отдаваясь,

Все ожидая тебя. безотрадно он старость проводит.

* * *

Жив Лаэрт. Непрестанно в дому своем молит он Зевса

В членах дух у него уничтожить. тоскует ужасно

Он об уехавшем сыне своем Одиссее, а также

И о разумной супруге: она-то всего его больше

Смертью своей огорчила и в раннюю дряхлость повергла.

Что ж до нее, то в печали по сыне своем знаменитом

Жалкою смертью она умерла, о, пусть ни один здесь

Так не умрет, кто мне мил и со мной хорошо поступает!

Гомер. Одиссея

Старейшины Итаки прислали ко мне своих послов, с ними пришел Ментор. Они требуют, чтобы я прекратила позорить память и ложе великого царя Одиссея и вышла замуж. Итака готова простить мне мое поведение, если я возведу на трон нового царя. Послы предлагают кандидатуру Антиноя, сына Евпейта, — среди моих женихов он считается одним из самых знатных.

Фидипп когда-то намекал, что брак с вдовой Одиссея — не единственная возможность стать властителем Итаки. Действительно, еще недавно старикам ничего не стоило бы изгнать меня и Телемаха на материк к Икарию и отдать власть любому из жителей острова. Но времена изменились, и сейчас за моей спиной стоят сто с лишним лучших воинов Итаки и окрестных островов. Они вовсе не жаждут уступать мой дворец человеку, избранному старцами, — многие из них не оставляют надежды воцариться здесь. А тех, кто такой надежды не имеет, вполне устраивает нынешнее положение вещей.

Старейшины не знают, кто из женихов — мой любовник. Думаю, они удивились бы, узнав, как я провожу ночи... Но я не стала разочаровывать их. Однако мне пришлось пойти на уступки. Я пообещала, что изберу себе супруга после того, как сотку саван для Лаэрта — он стар, и Аполлон в любой день может умертвить его своей неслышной стрелой. Долг невестки — позаботиться о достойном погребении свекра, бывшего царя Итаки.

В одной из комнат, примыкающих к мегарону, я приказала поставить ткацкий станок, и по вечерам, когда в доме появляются гости, они могут видеть меня за работой. Вся Итака говорит о замечательной ткани, на которой я решила изобразить подвиги аргонавтов. Но работа у меня спорится быстрее, чем мне бы хотелось, и по ночам я иногда распускаю часть того, что было сделано днем.

Тем же, кто с браком торопит, такую я выткала хитрость:

Прежде всего божество мне внушило, чтоб ткань начала я

Ткать, станок превеликий поставив вверху, в моей спальне,

Тонкую, очень большую. я им объявила при этом:

— Вот что, мои женихи молодые, ведь умер супруг мой,

Не торопите со свадьбой меня, подождите, покамест савана

Я не сотку, — пропадет моя иначе пряжа! —

Знатному старцу Лаэрту на случай, коль гибельный жребий

Скорбь доставляющей смерти нежданно его здесь постигнет,

Чтобы в округе меня не корили ахейские жены,

Что похоронен без савана муж, приобретший так много. —

Так я сказала и дух им отважный в груди убедила.

Ткань большую свою весь день я ткала непрерывно,