Пел он о том, как ахейцы разрушили город высокий,

Чрево коня отворивши и выйдя из полой засады;

Как по различным местам высокой рассыпались трои,

Как Одиссей, словно грозный Арес, к Деифобову дому

Вместе с царем Менелаем, подобным богам, устремился,

Как на ужаснейший бой он решился с врагами, разбивши

Всех их при помощи духом высокой Паллады Афины.

Гомер. Одиссея

О, как я гордилась своим мужем, слушая рассказы отца и брата. Весь долгий вечер и едва ли не всю ночь говорили они о деяниях Одиссея. Кроме меня и Лаэрта, их слушали несколько итакийских старейшин, приглашенных во дворец. Здесь же был и Телемах — он так радовался подвигам отца!

Я верю, что скоро, совсем скоро эти сказания станут достоянием аэдов и те разнесут песни о хитроумном Одиссее по самым дальним уголкам Ойкумены. А пока что мои родичи узнали обо всем из самых первых рук — от тех немногочисленных воинов, которые буквально на днях вернулись домой, к своим очагам. Но, как я с горечью узнала, вернуться было суждено далеко не всем.

Афина, которая раньше покровительствовала ахейцам, разгневалась на Аякса за насилие над Кассандрой. Само по себе изнасилование пленницы — это, конечно, дело обычное, но Кассандра искала прибежища у ног статуи Афины, а Афина была девственницей, и зрелище, которое предстало очам статуи, не могло не оскорбить богиню. С этого дня она, как говорят, отвернулась от ахейцев. Лишь мой муж по-прежнему пользовался ее покровительством.

Узнав от прорицателей о гневе, которым воспылала Афина, Агамемнон решил задержаться в Троаде, чтобы принести искупительные жертвы богине. Менелай же требовал немедленного отплытия, пока стояла хорошая погода и дул попутный ветер. В результате флотилия разделилась. Мой муж вместе с Менелаем, Нестором, Диомедом и многими другими отплыли от берегов Троады. Но, проведя ночь на острове Тенедос, Одиссей усомнился в правильности своего решения и вернулся в лагерь Агамемнона — он не хотел идти наперекор самому могущественному из ахейских царей. Нестор и Диомед благополучно вернулись домой. Что же касается Менелая, его корабли разметала буря, и ветер понес их на юг, к берегам Египта — с тех пор о нем ничего не было слышно. Хочется верить, что он остался жив и в конце концов возвратится в Спарту. Елена плыла на корабле вместе с ним — не думаю, что Афродита даст своей любимице погибнуть.

Из тех, кто вышел в море вместе с Агамемноном, тоже вернулись не все. Хотя они специально задержались, чтобы принести жертвы Афине, богиня уговорила Зевса послать шторм именно этой флотилии — ведь с нею шел Аякс Оилид. Многие корабли погибли, а тот, в котором плыл Аякс, богиня поразила молнией. Когда же нечестивец спасся на скале, Посейдон расколол ее своим трезубцем, и царь локров погиб.

Некоторые из кораблей, уцелевших после бури, разбились возле острова Евбея — их погубил отец Паламеда Навплий. Каким злодеем оказался этот старик, показавшийся мне когда-то почтенным и достойным жалости! Он зажег огонь возле опасных Каферийских скал, и кормчие приняли его за маяк, указующий путь в гавань. Так Навплий отомстил ахейцам за смерть сына. Но месть его постигла невиновных: ни один из царей, принимавших участие в суде над Паламедом, не пострадал, разбились только корабли, на которых шли простые воины.

К счастью, маленькая флотилия моего мужа не дошла до Каферийских скал — вскоре после выхода из Геллеспонта ветер погнал корабли Одиссея на север, в сторону Фракии. Не знаю, почему Одиссей не захотел или не смог противиться ветру — во всяком случае, он оторвался от флотилии Агамемнона, и с тех пор о нем ничего не было слышно. Впрочем, это случилось совсем недавно, и у меня нет оснований для беспокойства. Наверное, он еще в пути. А может быть, гостит в земле киконов, собирая там подарки по своему обыкновению. Думаю, что не пройдет и нескольких дней, как Одиссей вернется на Итаку.

Каждое утро я просыпаюсь с мыслью: сегодня он вернется! И я по нескольку раз в день поднимаюсь на высокий склон над нашим дворцом, чтобы увидеть — не покажутся ли у входа в бухту двенадцать кораблей? А их все нет. Я уже начинаю волноваться.

Мне все чаще не дает покоя мысль о том, что ахейцы, разбившиеся у Каферийских скал, пали жертвой моего мужа. Погубив Паламеда, он положил начало целому ряду трагических событий. А всему виной было письмо — очередная табличка со «смертельными знаками». Говорят, Паламед придумал несколько новых букв, чтобы писать было удобнее, — он почитал это искусство и называл его даром богов. Но мне порою кажется, что это не дар, а проклятие.

Приехала Ифтима и привезла страшные вести из Микен: погиб Агамемнон.

Он пал от руки собственной супруги и ее любовника Эгиста. Незадолго до того у Клитемнестры побывал Навплий. Впрочем, у царицы Микен и без его обличений хватало причин ненавидеть мужа.

Я не любила Агамемнона — он казался надутым и желчным, и все то, что мне о нем известно, говорило не в его пользу. Когда-то он убил первого мужа Клитемнестры и силой взял ее, еще не успевшую оплакать погибшего. Не знаю, как Клитемнестра сумела примириться с этим вторым браком, как Тиндарей согласился... Но так или иначе все утряслось, и они казались довольно благополучной парой.

Незадолго до моего замужества отец поехал в Микены и взял меня с собой. Я помню, меня поразил огромный город на холме — он был обнесен стеной, сложенной из гигантских блоков известняка. Внутрь вели ворота, над которыми возвышались два льва, вытесанные на каменной плите. Я не могла представить, как люди сложили такие стены и втащили наверх тяжелую плиту, и решила, что это сделали боги. А потом Ифигения рассказала мне, что плита со львами была вытесана совсем недавно, и рабы подняли ее на веревках, подсыпая снизу песок для опоры.

Мы с Ифигенией были ровесницами, и я тяжело пережила ее гибель. Я часто думала, как сможет Клитемнестра жить с убийцей дочери. Даже если правда, что Ифигения была на самом деле дочерью Елены, она все же приходилась Клитемнестре родной племянницей и была воспитана ею... И теперь я не могу осуждать царицу Микен за убийство мужа.

И все-таки это страшно. Клитемнестра встретила Агамемнона, как любящая жена. А потом, на пиру в доме Эгиста, она сама подала сигнал, и заговорщики выхватили кинжалы. Они убили всех друзей и слуг Агамемнона, даже пленную Кассандру, дочь Приама, — она прислуживала своему новому господину во время пира. Думаю, что Кассандра ненавидела Агамемнона не меньше, чем сама Клитемнестра, ведь он убил стольких ее близких, а ее сестру Поликсену приказал принести в жертву павшему Ахиллесу. Клитемнестра могла бы встретить в Кассандре преданную сторонницу, но она сама пронзила ее кинжалом. За что? Говорят, кровь вытекала из дома и лилась по улице — той самой улице, по которой мы с Ифигенией вместе бегали к Львиным воротам собирать васильки.

Что должна чувствовать Клитемнестра, ложась в постель со своим третьим мужем Эгистом? В постель, которую она когда-то делила с убийцей первого мужа, постель, которую она осквернила прелюбодеянием и теперь делит с убийцей мужа второго... Не слетаются ли эринии к этому страшному ложу? Впрочем, эринии карают прежде всего тех, кто повинен в смерти кровных родственников, недаром говорят «не кровное родство — вина не кровная»^[24]. Но я бы не смогла спокойно спать в такой постели...