Рано рожденная вышла из тьмы розоперстая Эос

Прежде всего корабли мы спустили в священное море.

Мачты потом с парусами вовнутрь кораблей уложили.

Люди и сами взошли на суда и к уключинам сели

Следом один за другим и ударили веслами море.

Гомер. Одиссея

Вне корзины

У лжи есть свой бог Гермес, сын Зевса и Майи. Он, еще будучи грудным младенцем, украл коров у Аполлона, хитростью запутал следы, спрятал стадо в пещере, а сам лег обратно в колыбельку и потом перед лицом богов и самого Зевса клялся страшными клятвами, что ничего не знает. И что же? Он стал одним из двенадцати величайших олимпийских богов, его почитают, и храмы его стоят по всей Ойкумене.

У правды тоже есть своя богиня Дике, но трудно найти ее храм, и мало кто приносит ей жертвы. Говорят, когда-то, в дни золотого века, она жила среди людей и садилась у их очагов. Потом люди эти стали благостными демонами, на земле воцарился серебряный век, а Дике ушла на горные вершины и все реже показывалась смертным. Когда же люди серебряного поколения покрылись землей и обрели загробное блаженство, а им на смену пришло медное поколение, Правда-Дике оставила землю и вознеслась на небо. Оттуда она с сожалением смотрит на покинутых ею людей, обреченных на ложь при жизни и унылое существование после смерти.

А Гермес смеется на улицах городов, и крылышки его божественных сандалий трепещут на ветру...

...древле она на земле пребывала.

Людям навстречу тогда выходила она невозбранно,

Сонмами древних мужей и жен не гнушаясь нисколько,

И к очагу среди смертных — бессмертная дева! — садилась.

Правдой ее называли. Она, собирая старейшин

То ли на площади, то ль на широкопространной дороге,

Ревностно установленья народодержавные пела.

* * *

Новый, серебряный род лишь изредка был удостоен

Видеть ее: тосковала она по обычаям прежним.

Но и серебряный век не вовсе был правдой покинут:

С гор отголосчивых в час предвечерний она нисходила

И, человека дичась, не дарила приветливой речью,

Но, заставляя людей собраться на холмах высоких,

Горестно их упрекала, на их указуя злонравье,

И говорила, что впредь на призывы не будет являться...

* * *

Но поколенье ушло и это. И вот, народилось

Медное племя, мужи преступнее бывшие прежних.

Был ими выкован меч, дорожный убийца, впервые,

и покусились они на мясо вола-нивопашца.

Этих людей поколеньем вознегодовавшая Правда

В небо тогда вознеслась и там, наконец, поселилась,

где среди ночи она и поныне является людям

девою, недалеко от блистательного Волопаса.

Арат Солийский. Явления

Корзина 3

На издалека заметной Итаке живу я. Гора там

Вверх выдается — Нерит, колеблющий листья. Немало

Там и других островов, недалеких один от другого:

Зам и Дулихий, покрытый лесами обильными Закинф.

Плоская наша Итака лежит, обращенная к мраку,

К запалу, прочие все ~ на зарю и на солнце, к востоку.

Почва ее камениста, но юношей крепких питает.

Я же не знаю страны прекраснее милой Итаки.

Гомер. Одиссея

Итака кажется странным местом для человека, который приехал с материка: здесь никогда ничего не происходит. Здесь нет сильных ветров, которые терзают моря вокруг Спарты и островов Эгейского моря. И сильных страстей здесь нет. Итакийские жены верны мужьям, а подданные — царям. Аркесий мирно передал власть Лаэрту, а Лаэрт — Одиссею, и никто не пытался противиться этому с оружием в руках. В этих горах не кипели битвы, а во дворцах не таилось ни колдовство, ни убийство. И за те почти десять лет, что Одиссей сражается под стенами Трои, ни один человек не пытался занять его место на троне.

Сюда нечасто наведываются мореходы: раз в два-три месяца может приплыть небогатый купец, желающий обменять бронзовые треножники и слитки серебра на платья и плащи работы наших ткачих, и уж совсем редко появляется случайный гость, занесенный штормом. Впрочем, кораблекрушения у нас редки, и обычно пришелец мирно вытаскивает свое судно на песок в одной из наших гаваней и, переждав непогоду и рассказав любопытным островитянам последние новости с материка, отправляется дальше.

Большинству мужчин, живущих на Итаке, почти не приходится брать в руки оружие. Об иноземных захватчиках здесь и не слыхали. Разве что пираты высадятся на пустынный берег, поймают какого-нибудь пастушка с десятком коз и погрузят добычу на корабль; или украдут зазевавшуюся девчонку, которая подбежала поглазеть на чужеземное судно.

Город наш не защищен стенами, да и что считать городом? Усадьбы богатых итакийцев разбросаны по склонам Нерита, их окружают сады — здесь нет той скученности, что в Микенах или Афинах, где жизнь кипит на стиснутых стенами крохотных клочках земли. Вокруг усадеб — тишина, здесь не ржут кони, не проносятся колесницы — ведь на Итаке нет колесниц (они не проходят по нашим узким горным тропам) и почти нет коней и дорог. Поэтому гости из ближайших усадеб приходят пешком. А гости с отдаленной оконечности острова появляются редко, потому что не всякий ради удовольствия посидеть у чужого очага и выпить чашу вина захочет целый день идти по солнцу^[9]. Можно, правда, приплыть на корабле, но для этого надо собирать команду, грести, а потом подниматься по крутому склону Нерита высоко вверх, туда, где стоят дворец Одиссея и усадьбы зажиточных итакийцев.

Люди здесь живут небогато. Помню, меня удивил царский дворец, в котором стены не были расписаны изнутри. Их и по сей день покрывает грубая штукатурка — ее не обновляли много лет, и она потемнела от копоти. В огромном мегароне нет ни одного окна, здесь почти круглые сутки горит гигантский круглый очаг, окруженный четырьмя деревянными колоннами. Дым вяло выходит в отверстие в потолке, год за годом покрывая и потолок, и еловые балки, и стены, и колонны слоями черной сажи. Коптят факелы, укрепленные в бронзовых кольцах. Полутьму едва рассеивают робкие лучи света, падающие сквозь вестибюль и лестницу, ведущую на второй этаж.