Элиас засыпала с мыслями о нем. Какие у него красивые глаза! Серые, но словно серебро. А какой гордый профиль!

В отличие от всех, кто видел и знал князя, она отчетливо представляла себе лицо Бартлетта без шрамов и находила его неимоверно привлекательным.

− Я влюбилась, − счастливо прошептала Элиас.

Она улыбалась даже во сне.

− Дочь, мы с твоим отцом ждем объяснений, − строго сказала Фелиция, когда семья собралась за столом на поздний обед.

Элиас только-только проснулась и явилась к столу в домашнем платье и с распущенными волосами. Выглядела она слегка заспанной. Ее же мать уже успела облачиться в нарядное платье, уложить волосы в прическу и подобрать украшения для идеального довершения облика светской дамы.

− Мама, ты спрашиваешь про Бартлетта?

− Именно. Франки сказал мне, что инициатива пригласить князя на танец исходила от тебя. А затем я и сама прекрасно видела, что вы не отлипали друг от друга.

− Так и есть. А еще он обещал вечером быть у нас, − довольно сообщила Элиас.

На ее лице блуждала улыбка, и Фелиция с подозрением спросила:

− Ты что, влюбилась?

− Уже давно. Я люблю князя с того дня, как он спас меня, − призналась девушка.

− А как же Рид? – потрясенно уточнила графиня. – Еще на той неделе его матушка по секрету сообщила мне, что мальчик вот-вот собирается сделать тебе предложение. Я думала, он дожидался как раз бала. Но ты все испортила.

− Фелиция, − вмешался граф. – Зачем ты так? Между прочим, род князей Мюрай ничем не хуже рода графов Руссель. И, если наша дочь станет женой Бартлетта, мезальянса не будет.

− Это я понимаю, − чопорно поджала губы Фелиция. – Но Рида мы хорошо знаем. Он умен, хорош собой и за ним не тянется шлейф жутких слухов. Да и возраст к тому же. Риду двадцать два. У Элиас с ним должно иметься намного больше общих тем, чем с Мюраем. Сколько ему лет? Он выглядит на тридцать.

− Бартлетту двадцать семь, − подсказал Франки.

− Не знаю – не знаю. Кандидатура Рида внушает мне больше доверия.

Женщине не хотелось расставаться с нарисованными в голове картинками красивой свадьбы ее дочери с графом Ридом Руссель, когда все будут восхищаться прелестной парой, что станет невозможным, если место жениха займет князь Бартлетт Мюрай.

− Мамочка, но я не люблю Рида и совсем не хочу за него замуж, − взмолилась девушка.

− Знаешь, Фелиция, я не буду возражать, если Бартлетт попросит руки Элиас, − поддержал отец свою единственную и горячо любимую дочку. – Князь мне нравится, несмотря на шрамы и, несмотря на все слухи.

− Ну, ладно. Я согласна, что фамилия Мюрай нисколько не испортит нашу родословную. Но ты, Элиас, обещай все-таки хорошенько подумать, прежде чем совершать опрометчивые поступки.

− Обязательно подумаю, − обняла родителей счастливая Элиас.

На самом деле Фелиция надеялась, что князь не приедет ни сегодня, ни в какой другой день, и все как-нибудь образуется.

Но Бартлетт приехал.

Спрыгнул с лошади, велел слуге Морлимеров позаботиться о животном и вошел в дом.

Элиас уже ждала его в холле.

− Я в окно тебя увидела.

− Ждала меня?

− Очень.

Ему невероятно нравились ее искренность, непосредственность и всякое отсутствие жеманства.

Не смог удержаться, обнял девушку.

− Я соскучился.

Она прильнула к нему. Спрятала лицо на его груди.

Он слышал, как быстро стучит ее сердце.

− Где твои родители?

− Уехали к папиным друзьям.

− А ты почему не поехала?

Элиас отстранилась от него.

Она смотрела на него, на его лицо. И не отводила взгляда, как делали почти все, кто сталкивался с ним. Спросила:

− Ты бы расстроился, если не застал меня дома?

− Очень, − честно ответил он. – И, вероятно, больше не приехал бы.

− Вот видишь, − улыбнулась она. – Я правильно сделала, что не отправилась с родителями.

Бартлетт когда-то влюблялся, когда-то в другой жизни, но те чувства не шли ни в какое сравнение с тем, что он испытывал сейчас. Он хотел защитить эту девочку от всего мира, хотел быть подле нее каждую секунду, хотел, чтобы она никогда не отвернулась от него, не испугалась.

− Я попросила подать нам чаю в летнюю беседку. Ты ведь не против?

− Совсем не против.

Ему было все равно где пить чай, лишь бы рядом с ней.

Летняя беседка, оформленная глазуревыми изразцами и скрытая от посторонних глаз сильно вьющимися цветущими растениями, располагалась в глубине сада. Когда Элиас привела его туда, столик уже был накрыт на двоих.

− Сад под стать усадьбе, такой же большой, да? – улыбнулся Бартлетт.

− Это мама у нас любит все масштабное, − смущенно ответила она.

− И тебе это не очень нравится? – догадался он.

− Не очень, − согласилась Элиас, − в нашем доме много лишнего. Да и сад, настолько бесконечный, что незнающему человеку тут и заблудиться легко.

− Моя усадьба значительно меньше. Надеюсь, тебе понравится.

− Ты приглашаешь меня в гости?

− Элиас, я надеюсь, ты войдешь в мой дом хозяйкой, − серьезно сказал Бартлетт.

Девушка отставила чашку с чаем, поднялась с плетеного кресла.

Князь забеспокоился. Он напугал ее? Слишком поспешил со своим признанием? Она сейчас откажет ему?

Но Элиас удивила Бартлетта. Вместо того, чтобы уйти, она устроилась на его коленях.

− Элиас, − выдохнул он.

Она провела тонкими пальчиками по его шее, дотронулась до щеки. Погладила по плохо зарубцевавшемуся шраму. Затем принялась расстегивать пуговицы на его рубашке.

− Элиас, − со всей осторожностью, чтобы не навредить, не сделать больно, перехватил нежное запястье, останавливая. – Ты готова так далеко зайти, даже не будучи еще моей женой? А если нас увидят? Тебя увидят?

− Мне все равно. Пусть все болтают, что хотят. Я люблю тебя.

− Любишь меня? – переспросил, хотел, но не мог поверить.

− Да. Люблю, − ответила она. – На веки вечные.

− Я у твоих ног, Элиас. На веки вечные.

Она целовала его шею, лицо, глаза. И эта простая ласка сводила Бартлетта с ума. Знала ли, понимала ли, что сейчас имеет над ним полную власть? Что сказанные им слова «я у твоих ног» были буквальными?

Его никогда не прельщали девственность и неопытность. Но только не сегодня. Что с ним сделала эта девочка? Боже, за какие заслуги послана ему такая награда?

Они долго не могли оторваться друг от друга, долго шептали ласковые слова друг другу, а после − долго лежали, обнявшись, на дощатом полу укрытой от посторонних глаз беседки.

− Элиас, вечерняя заря занимается, − поправил он ее разметавшиеся волосы. – Скоро вернутся твои родители.

− Не хочу, чтобы ты уходил.

− Буду завтра. Обещаю. Я собираюсь поговорить с графом Морлимером.

Он подал ей платье и спросил:

− Элиас, а что ты делала у оврага, тогда, три года назад?

− Хотела на лед посмотреть. Никогда снега и льда не видела. А в округе болтали, будто овраг замерз. Вот и посмотрела. Еще и Лору подговорила со мной отправиться.

При воспоминании о том страшном дне девушка привычно замкнулась.

− Ты не знала, что аспиды появляются там, где лед? – ласково погладил он ее по щеке.

− Не знала. Отец сказал только, что ходить к оврагу нельзя, а почему не объяснил. Думал, я не ослушаюсь. А у меня возраст такой был, не слушаться, понимаешь?

− Понимаю, − опустился он перед ней на колени и одел на ее ножки нарядные туфельки.

Дома Элиас ждала записка от Илоны.

«С нетерпением жду объяснений», − писала подруга. – «Рид выглядел огорченным. А Хендрик так и не подошел, хотя знает, что хромота не сильно беспокоит меня в танце. Он весь вечер увивался за Калиной Вьен. Зачем ты променяла Рида на Бартлетта?».

Никто меня не поймет, − досадливо смяла Элиас исписанный листочек. – Разве что, папа.

Бартлетт появился уже наутро. Она только и успела, что умыться. Услышала знакомый голос и помчалась в гостиную, не потрудившись даже расчесать волосы.