Литмир - Электронная Библиотека

– Сука, – выдыхаю, глядя на нее и сжимая руль в попытке унять дрожь. Если мне придется потом в больнице лечить собственный ЧТО, хочу хотя бы знать, за что. – Обязательно было это делать?!

– Иногда, мой милый мальчик, победа остается не за сильнейшим, – подмигивает стерва, захлопывая дверь, крикнув напоследок:

– Заставь меня запомнить твое имя, если хочешь большего!

Мы не в дешевом бульварном романе, где идиот с разжижением мозга бегает за объектом страсти. Именно поэтому, когда схлынул приступ, я просто выдохнул, поправил одежду и тронулся с места. В конце концов, стоять посреди дороги было глупо. Пока ночной город с яркими огнями смазывался в некрасивое пятно за окнами, я раздумывал о произошедшем.

Неужели она хотела, чтобы я бросился за ней? Или ей тоже было скучно?

Наш секс закончился бы через час с учетом прелюдий. Мне нужно на работу, а ей, возможно, домой к мужу, детям, сорока котам или любимому вибратору. Хотя – кто знает этих женщин. Может фетиш у нее такой: молодых парней дергать за половые органы.

У круглого старого здания рядом с радиотелевизионной башней останавливаюсь и пару минут просто вглядываюсь в темноту парковки, освещенной лишь несколькими фонарями. Возле черного входа курит «Айкос» охранник Гоша, желтый свет лампы падает на его голубую форменную рубашку. Прикасаюсь к бардачку, открывая его, и достаю белую в синюю полоску упаковку «Диазепама» с пачкой сигарет. По сравнению с «Барбамилом» просто аскорбиновая кислота для ребенка, но ничего сильнее мне нельзя. А ночью чувство тревожности усиливается, особенно когда я знаю, что мне нужно быть в форме. Сейчас в таблетке нет необходимости, однако скоро схлынет возбуждение и меня вновь накроет с головой.

«Ты же любишь меня? Да? Так, как я тебя, Никита».

От горечи таблетки все вязнет во рту, а сигаретный дым, которым я пытаюсь вытравить неприятные ощущения, заполняет легкие. Я все еще ощущаю ее руки на своей груди. Иногда кажется, что это Лена обнимает меня со стороны и шепчет привычные слова в ухо. Она мертва уже три года, однако никуда не делись воспоминания. Они сильнее тех, что мне оставили после себя родители, родной дед и даже двуличные друзья. Сжимая пальцами сигарету, пытаюсь сдерживаться, однако, пока не подействуют лекарства, мне это не поможет.

Меня трясет, и, хватая ртом воздух, сквозь слезы смеюсь, ударяя по рулю раз, другой и третий. Гоша не реагирует на звуки клаксона. За время моей работы на радио в «Часе правды» он настолько привык к моим приступам, что больше не пытается помочь. Ни секс, ни терапия, ни нормальная жизнь не могут вытравить всю грязь из моей головы.

Моя мать была шизофреничкой, и приступы агрессии сменялись безудержной любовью. Мой отец – слабовольный, меланхоличный раб собственного отца, ни разу за всю жизнь он не попытался меня защитить. Просто сдался одним прекрасным днем, оставив после себя запах пороха, мамину кровь на моих руках и свою собственную по стенам большого, празднично украшенного зала. Дед считал, что лучше всего детей воспитывают подвал, хлеб с водой и купленные, лживые друзья, которые за моей спиной тыкали пальцем, смеясь над каждой неудачей.

Собственным поступкам я не нахожу оправданий. Я поступал часто как настоящий подонок и давно осознал, что это было моим собственным решением. Хоть Гриша называл это «стокгольмским синдромом», я никогда не делал попыток вырваться из порочного круга. Возможно, мне было не дано. А может, просто не хотел.

Захлопнув двери, иду в сторону входа. Достаю карту-ключ и киваю Георгию, заметив его внимательный взгляд, направленный на меня.

– Сегодня пятнадцать минут, – равнодушно бросает он, отворачиваясь.

Господи, кто считает время этих приступов слабости?

– Да насрать, – отвечаю, входя внутрь светлого холла со светлой плиткой на полу, и здороваюсь с администратором.

Редкие работники – из тех, что работают в ночную смену – попадаются мне на пути до лифта. Наташа Погребняк, Глеб Лосев, Макс Панкеев – они идут домой отсыпаться, привычно бросая слова приветствия и прощания. За год работы мы не стали друзьями, даже приятелями. От каждой вечеринки я отказывался, не ходил на корпоративы, и конце концов меня перестали куда-то звать.

Я знал, что им нужно. Никита Воронцов – из тех самых Воронцовых. Его сумасшедшая тетка, которая подожгла собственный дом с заложниками и собственным племянником да мужем. Ах, это ведь дико интересно! СМИ с большим удовольствием обсуждали этот случай, штурмуя клинику, где я находился на лечении. Они пытались добраться до всех, кто был очевидцем произошедшего, но даже наша горничная, вызвавшая тогда полицию, ничего не рассказала. Просто собрала вещи, едва улеглись страсти, и уехала, ни разу не оглянувшись.

Никита Воронцов – наркоман, мажор, наследник большого состояния, несмотря на то, что большая часть ушла на благотворительность. Им не нужен я. Им нужно мое грязное белье, хоть многие и пытались выдать это за попытку помощи.

Вранье. Они всегда лгут. Это же люди.

В кабинке лифта жму нужную кнопку и слышу звонок. Достаю смартфон, нисколько не удивившись тому, что стоило его включить, как меня тут же атаковал звонками Сташенко. Не знаю, почему он до сих пор возится со мной. В отличие от меня, своих демонов Рома полностью преодолел.

«Ты на работе?»

Делаю вдох полной грудью, прислоняясь спиной к задней стенке, разглядывая плакат с номерами горячей линии в случае остановки лифта или пожара.

– Ага. Три ночи, дети должны спать. Анька не одобрит, – отвечаю спокойно, потому что таблетка наконец-то начала действовать.

«Это я просила тебе позвонить. Он собирался искать тебя по городу».

Женский голос с интонацией возмущения вызывает кривую улыбку. Они еще даже не съехались, а она уже там командует. Какой из нее будет психотерапевт?

«Ты правда думал, что можно выключить телефон и забить хрен?»

Двери со скрежетом раскрываются, а мой взгляд устремлен на стоящую впереди парочку. Опускаю руку со смартфоном, потому что нет смысла разговаривать с парой, которая стоит перед тобой у двери студии. В синих глазах Ромы Сташенко, помимо раздражения, настоящее беспокойство. Он наклоняет голову набок, ожидая моих действий, и готовый при случае меня встряхнуть. Рядом Аня смотрит с любопытством, ободряюще улыбается, но за рукав своего мужчины держится крепко.

Раскрываю объятия и делаю шаг вперед, притворно веселым голос крича на весь этаж:

– Я приехал, зайки! Где красная дорожка? А фанфары? Рома, не дыши так тяжело, ты уже старый и тебе вредно волноваться. Просто подумай о риске инфаркта после тридцати…

Глава 5

Самое главное для радио – его слушатели. Знай врага в лицо, даже если это часовое радиошоу с откровениями из жизни участников. «Час правды» – это возможность открыто высказать всю накопившуюся боль в эфире, не боясь увидеть или услышать осуждения в ответ. В маленькой студии со звукоизоляцией, наушниками, микрофоном и компьютером я словно нахожусь по ту сторону жизни. Наблюдаю за тем, как проживает свои мгновения каждый позвонивший и попавший к нам в эфир через строгий отбор редактора.

«Я долго не мог понять, что меня мучает. Знаете, это настоящий отстой. Ну типа ты живешь, радуешься вроде, а на душе тоска. Иногда я вижу размытый образ у кровати. Мама снова приходит, гладит по голове, утешает…»

Нытье. Нытье. Нытье.

Люди плачутся о проблемах. Вот сейчас анонимный слушатель рассказывает нам про свою мать. Добрую, всепрощающую женщину, которая совсем недавно ушла из жизни после тяжелой болезни. Радоваться бы, что отмучилась. А он ревет в эфире в три ручья и вспоминает, как мамочка учила его третью бывшую жену варить борщ. Подозреваю, две первые тоже ушли не в самоволку.

– Сергей, я думаю, ваша мама сейчас наблюдает за вами с небес и очень огорчается тому, что вы никак не решитесь получить помощь. Ведь вам тяжело, вы очень страдаете.

Ее голос чуть хрипловатый, размеренный и в то же время твердый. Она знает, о чем говорит и всегда находит нужные слова для слушателей. Пока я тут играю роль диджея, периодически отвлекаясь на пару язвительных шуток в адрес очередного нытика – моя коллега вывозит очередную тонну грязи из души маменькиного соплежуя.

6
{"b":"889201","o":1}