Когда-то, когда я занимался аэрогамма- аномалиями, Дима устроил ко мне в отряд своего младшего брата, и он проработал у меня почти четыре месяца. Ходил с журналом, и записывал в него показания радиометра, которые ему говорил геофизик, который шел впереди, а потом копал шурфы. Однажды он закопал себя на три метра, и не мог выбраться. Помог ему выбраться второй рабочий, который копал шурф недалеко, и, услышав его крики, прибежал и вытащил его наверх.

На следующий сезон Дима сам приехал, поработать на свежем воздухе, и отдохнуть от своих вылетов, со своим ружьем. Но ему не везло с охотой, и он переключился на рыбную ловлю. Как раз мы поставили около палаток сеть, и он вытаскивал каждое утро и вечер из нее рыбу – линей, карасей и окуней, и мы каждый день ели рыбу, или вареную, или жареную. Сейчас он снова работал у меня, и я был этому рад.

В большой комнате, где мы жили, стоял телевизор. Где рабочие его взяли, я уже не помню, но иногда мы смотрели вечером кинофильмы, и новости. Как-то раз его включили утром, и мы узнали о государственном перевороте – ГСЧП. Никто, естественно, на работу не торопился, все стояли перед телевизором и слушали. Дима сделал вывод, что пора уезжать домой, пока город и дороги в него не перекрыли, но мне было жалко бросать организованную с таким трудом работу, и я решил подождать. Когда я вечером вернулся с линии шурфов, которые надо было закрыть, чтобы горные рабочие могли получить за них зарплату, все с госпереворотом уже было кончено, и мы продолжили свою работу.

Работа шла своей чередой, и я ездил в город, чтобы пополнить запасы продуктов. В те времена они были по талонам и карточкам. Чтобы подчиненные не остались голодными, пришлось навестить исполком, в котором я познакомился с молодой симпатичной женщиной. Она была замужем, но мы нашли с ней общий язык, и она мне выдавала талоны и карточки на сорок человек – каждый мой работник ел и пил за двоих. Кроме талонов и карточек на крупы, хлеб, вермишель, можно было брать водку и вино. Я покупал только продукты, а талоны на алкоголь складывал в свою полевую сумку. Скоро у меня был рождения, и все в отряде об этом знали.

В тайге начался грибной сезон. Вчера я еще не видел ни одного гриба, а сейчас везде были красноголовики, на каждом шагу. В конце работы я стал собирать их в целлофановый пакет, который я носил всегда, на случай дождя. Набрал полный пакет и пошел домой. Открыл калитку и в окошке показалось лицо Марины, нашего геолога. Я показал ей свой пакет, забитый доверху грибами, и победоносно улыбнулся. Она сразу же показала мне кулак и скрылась. Удивленный столь неожиданным приемом, я зашел в дом, и сразу все понял. На столе перед ней лежала целая гора грибов, и Марина их чистила. Я положил свои грибы и отошел от недовольной коллеги, – не хватало мне еще получить от нее по шее. Все, кто работал сегодня в лесу, набрал грибов, и отдал дежурному. А сегодня дежурила как раз Марина, и все складывали перед ней свою добычу. После грибного супа к ней вернулось хорошее настроение, и она повеселела, и мы тоже.

Дни летели незаметно, и настал сентябрь. Я чувствовал кожей, что пьянки не избежать, и решил ее возглавить. Наведался в продуктовый магазин, купил несколько бутылок водки и подготовка к моему дню рождению официально началась. После рабочего дня накрыли столы, уставили их тарелками с всякими закусками, и начали праздновать. Я совершенно был уверен, что с такими многочисленными и вкусными закусками никто из моих работников не отключиться, даже если много выпьет, и выйдет утром на работу. Но я, видимо, ошибся.

В разгар застолья буровики достали банку браги и стали ее пить, перемежая с водкой, которой вообще-то было много на столе. Потом в комнате отключился свет, и один буровиков достал нож и воткнул его в рядом сидящего водителя. Когда мы зажгли свечи и фонарики, он сидел бледный, и, наверное, еще ничего не понял, только стонал от боли. Бить буровика времени не было, и его оставили на закуску.

Завели уазик, и поехали с раненным парнем в больницу. Там его положили на каталку и увезли лечить. Рана оказалось неопасной для жизни, и через день его опустили.

А я волновался за него, и это у меня как-то раз было, когда пришлось отнять нож у одного молодого, и очень сильного рабочего. Мы с геофизиком едва его одолели и отобрали нож.

Пришлось мне написать рапорт, и поехать в Екатеринбург. Ходить под дамокловым мечом я не собирался, кто-нибудь обязательно расскажет начальникам об этом эпизоде, и пусть этим кто-то буду я. Поезд уходил вечером и прибывал утром. Сразу с поезда я появился перед своим шефом и рассказал ему все. Потом мы пошли к начальнику экспедиции, и я ему отдал свой рапорт. Он спросил, кто устроил пьянку, и повод для нее.

Пришлось объяснить, что у меня был день рождения, и пьянку я организовал сам. Начальник сам был геологом, и с подобными случаями сталкивался не один раз. Он вернул мне рапорт и сказал, чтобы я ехал обратно – заканчивал работу. И я поехал назад. Раненного водителя уже отпустили из больницы, и он чувствовал себя нормально. Я отправил его в Екатеринбург, и продолжил работу. Буровику мы объявили бойкот, и он через два дня уехал, не выдержал психологического давления коллектива. Начальник экспедиции его немедленно уволил, и он с волчьим билетом ушел, навсегда.

Камаз-вездеход пробирался через таежное болото, рыча и ругаясь, по старой гати на наш участок,– там нам предстояло осмотреть старые карьеры и найти выходы известняка для метро. В кабине рядом с водителем сидел Виталий, начальник нашего отряда, и это был для него последний сезон.

Мы так и не проехали тогда на свой участок – наш вездеход сел в болоте на все три моста, и пришлось идти в артель, просить у золотодобытчиков тягач, чтобы он вытащил нашу машину. Больше в этом году мы никуда так и не собрались, – уже была поздняя осень, и вот-вот должен был пойти первый снег.

Начальник отряда Виталий уволился зимой, и на его место назначили меня. Я был против, так как простым геологом было ездить легче,– не было бы у меня никакой головной боли. Но больше было некому, и мне, в конце концов, пришлось сдаться.

В конце мая мы двинулись целой колонной Газ-66 на север. В машинах сидели геологи, геофизики, буровики и горнорабочие, человек двадцать и кто играл в карты, кто читал книгу, а остальные просто дремали. Ехать было далеко, на Северный Урал, и мы рассчитывали попасть туда только вечером. Чтобы не ездить вечером за продуктами, наша колонна остановилась в городе перед автострадой у последнего продуктового магазина, и мы скупили в нем все, что там лежало на полках – хлеб, крупы, консервы, соль, сахар,– в общем, покормить такой вечно голодный молодой коллектив требовалось много продуктов.

Накупив на первое время продуктов, я успокоился, и колонна продолжила свой путь. Обед мы устроили в Нижнем Тагиле, в одной из столовых на автостраде, а ужинать нам предстояло уже в деревне, в которой мне еще надо было отыскать дом для нас, и договориться с хозяевами. Пустой дом отыскали быстро, а хозяина в нем не было, он жил в городе, в нескольких километрах. Я съездил на машине по адресу, который дали соседи, прождал там часа два, и приехал обратно. Наших машин около дороги уже не было,– мои подчиненные решили не терять времени и уже устраивались в этом доме: расставляли раскладушки, на кухне уже варился ужин, все сновали взад и вперед, разгружая машины с нашим полевым барахлом, одним словом, работа кипела.

Уже было поздно что-нибудь изменить, и я смирился с таким самоуправством. На следующий день я съездил к хозяину этого дома, и все ему объяснил. Он оказался молодым парнем, лет двадцати пяти, и был согласен на деньги, которые пообещал ему заплатить за аренду дома. Я принял его на работу рабочим, и все закончилось и для меня и для него хорошо. Все последующие три месяца он получал зарплату, ничего не делая, и остался доволен.

Теперь, когда с домом было покончено, надо было начинать работать. Каждая бригада уже знала, что и как делать – мы с начальником нашей геологоразведочной партии перед выездом все обсудили – и с геофизиками, с буровиками и горными рабочими. Теперь мне надо было расставить их в тайге, показать, откуда начать, а потом контролировать работу.