В те далекие времена учителя пользовались всеобщим уважением, даже любовью. Встречаясь с ними, жители почтительно здоровались, порой раскланивались. Жаль, что в последнее время отношение к учителям изменилось в худшую сторону: учитель на фоне всеобщего среднего и высшего образования стал выглядеть таким же серым, обыкновенным человеком, как и окружающие.

В самодеятельности (в спектаклях) Иван Павлович не участвовал и вообще, на мой взгляд, не очень-то старался быть на виду окружающих, хотя и не слыл букой.

Невысокого роста, крепкий, имел он неистребимую деревенскую внешность, такие же привычки, повадки. Чаще всего был он на административной работе: директор, завуч, вел уроки физики. Речь его страдала косноязычием, поэтому не мог отличаться ораторскими талантами и, ясное дело, в спектаклях не участвовал. Как и многие выходцы в интеллигенцию из деревень, старался быть строгим, порой ворчливым, экономичным, даже скупым.

Помню, Василий Гаврилович заказал сделать копии портретов выдающихся физиков, пользуясь их изображением в учебнике. Я сделал карандашом десять портретов величиной в полватмана каждый. Василий Гаврилович очень обрадовался тому, что у него в кабинете физики со стен будут глядеть на учеников знаменитости. В знак благодарности он решил оплатить мой труд в деньгах, для чего завел разговор с директором школы Иваном Калиновичем. Тот, понятно, в «дыбки»: как? Платить ученику за то, что он рисовал? Разве это труд? Это же детское баловство, удовольствие.

Василий Гаврилович проявил настойчивость, сумел убедить директора тем, что предложил Ивану Калиновичу нарисовать портреты, за которые он заплатит ему из собственного кармана.

– Нет, – сдался Иван Калинович, – рисовать я не умею.

– Вот то-то же! – удовлетворенно заявил Василий Гаврилович, радуясь победе над косностью и эстетической неграмотностью коллеги.

Конечно, можно было бы еще о многих учителях писать, но я выхожу за рамки объема, поэтому ограничусь рассказом об одной учительнице – Валентине Ивановне Куклиной (в девичестве Голублевой). Запомнилась она тем, что на ее уроках чувствовали себя как бы наравне с ней, как бы живя и дыша тем же, что она им преподавала.

Лично я, – взахлеб слушал ее объяснения, отлично все понимая, еще лучше запоминал. Вела она русский язык и литература, и каждый урок словно впервые: восторженно – приподнято, достойно, образно, входя в душу и сердце ученика, во всяком случае, так я ее воспринимал.

Объясняя материал, подавая его, она не ходила по всему классу, а как бы проходила за второй, третий ряд и поворачивала обратно, и было ощущение, что ты с ней неразделим и чувствуешь, как ее желание передать свои знания тебе сливается с твоим желанием получить эти знания сполна и навеки.

Теперь очень краткие эпизоды из моей школьной жизни. В 6-ом классе ввели новый предмет – алгебру. Мне, крестьянскому пареньку было совершенно непонятно, для чего этот странный предмет: какие-то А, плюс В, плюс С и т. д. и т. п.

Я осмелился и спросил строгую учительницу математики Евдокию Ивановну, для чего нужен этот предмет. Она ответила кратко:

– Замолчи, дурачок, подрастешь, узнаешь.

Ответ, мня не удовлетворил, и я возненавидел математику, а это сыграло в моей биографии весьма отрицательную роль: я испугался учиться в старших классах, хотя такая возможность не исключалась при определенных трудностях и некоторых лишениях.

Запомнился учитель истории Перетолчин Иван Петрович, который вел уроки в такой доходчивой, почти анекдотической форме. Он с серьезным видом уверял:

– Король Людовик XVI ввел некоторые реформы, ограничивающие возможности его детей, которые собирались вместе, поколотили папашу, и тот от огорчения умер.

Разве такое забудешь?

Однажды в классе появился сын Павла Нестеровича Калошина, который в армии во время прыжков с парашютом получил сильную травму и был комиссован. Стал вести уроки черчения. Однажды после уроков он натянул под потолком проволоку с узелками, придал ей угол, а внизу, в проходе между партами, поставил домик; потом пустил вниз по проволоке макет самолетика, тот, наткнувшись на узелок, сбрасывал вниз бомбочку.

– Ми-мимо, – восторженно кричали мы.

Владимир Павлович вносил коррективы и пускал самолетик вниз.

– По-опал! – орали мы.

Сказывались гены отца – вносить в скукоту учебного материала живинку.

Косыгин Семен Иванович первый из жителей Нижнеилимского района получил высшее образование, закончив университет в городе Томске, а в последние годы жил и работал в Красноярске.

Я его случайно видел, когда он приезжал на побывку в Нижнеилимск и приходил в новый Дом культуры познакомиться с ним и попутно посмотреть мои копии с картин художников. Он и сам отлично рисовал и писал маслом. Мне удалось видеть подлинники его карандашных набросков на полях ведомостей на приемных экзаменах. Видел и работы масляными красками. Очень был заинтересован его краеведческими работами: это «Словарь говоров Илима» и тетрадь «Места Илима, которые интересовали (волновали) меня в разные времена года».

Между прочим, эти же места и времена волновали и меня, хотя прошло много лет.

Умер Семен Иванович, и местный краевед Елизаров съездил в Красноярск, привез архивы Косыгина в Железногорск.

Кстати, во время отпуска поселился Семен Иванович у Голублева Ивана Павловича: старые друзья и коллеги.

Алексей Иванович, мы его называли сокращенно Аив, учитель физики, купил новенький «Москвич-412» и торжественно пригласил умеющего водить машину Михаила Михайловича, (Мимиха) учителя пения, массивного человека, на центнер веса, и меня, учителя черчения и рисования, на охоту. Да, поехал с нами и сын Аива в качестве обучаемого и вдохновителя наших «побед» над зайцами.

Я был возведен в ранг главного следопыта, Мимих, как известно, водитель и обладатель тулки 16-го калибра. У Аива была новенькая тозовка, недавно купленная в магазине «Культтовары», у меня ижевка бескурковка 12-го калибра, доставшаяся мне помимо моего желания (не соответствовала ни росту моему, ни весу), потому что ничего другого в магазине в то время не было. Сын был вооружен любопытством и наблюдательностью.

Алексей Иванович всю дорогу облизывался (привычка в предвкушении скорой выпивки!), смотрел равнодушно на дорогу, медленно поворачивая крупную голову на короткой шее. И вообще он не отличался гвардейской выправкой, как не отличался ею никто из нас. Мимих из-за солидной фигуры, я из-за коротковатых ног, сын из-за малолетства (ученик восьмого класса).

Километров за двенадцать от дому увидели первый след. Мимих решительно тормознул, Аив клюнул носом мы с восьмиклассником тоже подались вперед и довольно решительно, но не менее решительно были задержаны в своем стремлении передними сиденьями: выскочили дружненько из машины…

Жили мы в райцентре, дотягивающем «последние нонешние денечки», потому что ему была уготована судьба оказаться на дне Усть-Илимского водохранилища. Здесь, где мы остановились, увидев заячий след, протекала таежная красавица Тушама, обезображенная лесоводчиками до такой степени, что только молодой оптимизм и неверие в то, что можно с этим варварством что-то поделать, уберегала нас от союза с Распутиным, который в скором будущем «навалится» всей силой своего таланта на небрежное, нелюбовное отношение к многострадальной нашей природе, беззащитной и беспомощной перед сомнительными расчетами равнодушных экономистов, не видящих ничего дальше своего носа…