Лида замешкалась, потом тщательно вытерла руки о полу серого халата и протянула доктору почему-то левую. Мужчины никогда не здоровались с ней за руку, да к тому же руки у нее стали как будто жабьи: вечно обветренные, вечно красные, с цыпками и ранками — кожа трескалась на холодном ветру, и ранки плохо заживали.

— Я Лида, — сказала она. — Лидия. Очень приятно.

Доктор осторожно взял ее левую жабью лапку обеими руками и пожал, Лиде сразу стало тепло и ужасно неловко. Он разжал руки и посмотрел на ее красную потрескавшуюся кожу.

— Почему вы работаете без перчаток? — спросил он. — И на улице тоже наверняка перчатки не надеваете?

Резиновых перчаток в больнице не выдавали. Это был дефицит. А теплых, чтобы носить на улице, у Лиды не было. У нее была только одна перчатка, Ленина, которую она прятала и берегла пуще зеницы ока. Так что она промолчала.

— Нужно непременно беречь руки, — сказал доктор. — Они у вас очень красивые.

Лида тут же выдернула руку.

— И пользоваться кремом, — как ни в чем не бывало продолжал Юрий.

— У нас дома только детский, — тихо сказала Лида.

— Так вы молодая мама? — удивился новый доктор.

— Нет, я старшая сестра. То есть у меня младший братик, Мишенька.

— Понятно. Но детский крем — это тоже очень неплохо. Попросите вашего братца Мишеньку одолжить вам немного, я уверен, он вам не откажет.

Доктор пытался с ней шутить? Или ей показалось.

— А хотите чаю? — вдруг спросил он, и Лида от неожиданности отступила назад и чуть было не грохнулась в ведро с водой, но Юрий Валерьевич быстро подскочил к ней и подхватил, чтобы она не упала.

— Хочу, — вдруг услышала Лидочка собственный голос и ужасно удивилась. — Спасибо. Мне бы очень хотелось чаю.

— Вот и отлично, — обрадовался Юрий Валерьевич. — А то я, знаете, терпеть не могу пить чай в одиночестве, без компании. Вы присаживайтесь сюда, пожалуйста, — он придвинул ей стул, — подальше от вашего опасного инвентаря.

Он шутил. Он на самом деле шутил с ней. Но Лиду это не обрадовало, а скорее насторожило. С ней очень давно никто не шутил, из их дома вместе с папой исчезли шутки, они теперь почти никогда не смеялись. А за мамиными шутками всегда таился какой-то подвох.

— У меня и печенье есть, кто-то из медсестер сегодня угостил. А вы тоже медсестра? — Он сунул в банку кипятильник.

— Я санитарка, — сказала Лида. — Но заодно и уборщица… Мне пришлось взять две ставки. Мне нужно заботиться о семье.

Она говорила какими-то замороженными фразами. Как будто эта новая Лидочка разучилась нормально говорить, шутить и смеяться. Радоваться она давно разучилась, это она знала, но и простые разговоры, как оказалось, стали даваться ей с трудом.

— Это очень благородно с вашей стороны. Вы — Лидия, благородный рыцарь.

Она попыталась улыбнуться. Он разлил по чашкам чай.

— Берите печенье. Вы где-то учитесь? Заочно?

— Нет. — Она покачала головой. — Но мне нравилось учиться. Я закончила школу… — Она хотела сказать про золотую медаль, но промолчала. Какое значение теперь могла иметь ее медаль.

— Но можно же поступить и учиться. Сейчас все возможно. Совмещать работу и учебу. — Он откусил печенье и стал жевать. Жевал он тоже очень красиво — Лидочка это заметила. — Вы ведь наверняка мечтаете стать врачом?

— Я не мечтаю, — уверенно сказала она.

Повисла долгая тишина. Ей стало неловко, она не хотела портить настроение и вечер этому человеку. Наверняка он был хороший человек. Нужно было поддержать разговор, нужно было о чем-то спросить.

— Почему вы сюда приехали? — Больше ей ничего не пришло в голову.

— По распределению, — сказал он. — Но вообще я приехал на войну.

— На войну?

— Да, представьте себе. У меня есть один враг. Мой главный враг. Можно даже сказать, кровный враг, потому что он поселяется в крови у человека и отнимает у него жизнь. Это вирус, Лидия. Я вирусолог. Изучаю вирусы, чтобы их победить. А победить врага можно, только как следует его изучив. Если я буду знать слабые места моего врага, я пойму, как его одолеть.

— Вы правы. Вы очень правы, — кивнула Лидочка. — Но тогда я бы посоветовала вам втереться к нему в доверие. К вашему врагу. Прикинуться его другом, а еще лучше — семьей. В семье лучше всего знают слабые места друг друга. И тот, кто посильнее… или похитрее, тот и бьет больнее всего… Извините! — вдруг спохватилась она. — Я сама не знаю, что говорю. Спасибо вам за печенье.

— Нет, что вы! — Он не сводил с нее глаз. — Вы удивительная девушка. И только что подарили мне очень интересную мысль.

— Я пойду, — сказала она. — Я уберусь у вас завтра, я приду очень рано, вы не переживайте, вы работайте, сколько вам нужно. У вас очень важная работа. Простите меня еще раз.

Она схватила свои тряпки, швабру и ведро и быстро ушла. А Юрий Валерьевич еще долго сидел перед остывшим чаем и думал. Ему было о чем подумать.

Как-то ночью Лидочка проснулась от материнских криков. Сначала она ничего не поняла, она очень устала на работе и в последнее время почти не спала.

— Лида! Скорее! — кричала мать.

Лидочка выбежала из своей комнаты и увидела маму, которая прижимала к себе посиневшего Мишеньку.

— Он не дышит! — кричала она. — Он синий и не дышит! Лида! Помоги!

Мишенька болел уже почти месяц. То есть болел он почти всегда, а если и не болел, то мать сама непременно находила у него какие-то недуги, но на этот раз все на самом деле было серьезно: кашель никак не проходил, каждый вечер поднималась температура, и врачи в детской поликлинике только разводили руками. Они уже перепробовали все средства, но Мишенька бледнел, худел, и анализы становились все хуже, какая-то непонятная болезнь как будто душила его. Особенно плохо было по ночам. Он не мог спать лежа, потому что тут же начинал задыхаться, мать сажала его в подушки, но тогда он не мог заснуть и начинал капризничать, пока мать не срывалась и не совала его в руки Лиде, а себе наливала рюмочку для успокоения. Лида носила бедного малыша по дому, укачивала, пока тот не засыпал, он был уже большой и очень тяжелый, но Лидочка не жаловалась, она же была старшей сестрой, лишь бы Мишеньке стало полегче. Но в эту ночь все стало совсем плохо: Мишенька хрипел, дыхание сбивалось, на впалых щечках был лихорадочный румянец, а на подбородке странная синева.

— Лида! Он не дышит! — прорыдала мать. — Помоги же! Что ты стоишь?!

Лидочка развернулась, быстро сунула ноги в какие-то боты в прихожей, сорвала с вешалки старую телогрейку и помчалась в больницу. В ту ночь дежурил пожилой и занудный Алексей Михайлович — он мирно спал в ординаторской и начал с недовольным видом задавать Лиде миллион вопросов и пожимать плечами, так что она сразу поняла: этот не поможет, надо искать того, молодого, Юрия Валерьевича. Она развернулась и побежала к мужскому общежитию, там, к счастью, дежурил Максим Иванович, он раньше работал сторожем на аэродроме и сразу узнал Лиду. Вместе они поднялись по лестнице на третий этаж и стали колотить в хлипкую фанерную дверь нового доктора. Она так запыхалась, что не сразу смогла объяснить ему, что случилось. Он быстро собрал свой чемоданчик, побросал туда какие-то пузырьки, инструменты, и они побежали. Всю дорогу Лидочка молилась про себя, только бы не опоздать. Только бы не было слишком поздно. Только бы не дошло до этого слова — беда.

Они успели. Молодой доктор был умным, находчивым и решительным, он не сомневался, не колебался, не задавал лишних вопросов и не отвечал ни на какие вопросы вообще. Только попросил Лиду в какой-то момент увести из комнаты маму, потому что от ее завываний кровь стыла в жилах. Лида усадила мать на табуретку на кухне, набросила ей на плечи старый пуховый платок, и они обе стали смотреть на занавеску на двери комнаты, как на ней тень доктора сражалась за их Мишеньку. Доктор победил. Через два часа температура спала, Миша заснул и дышал спокойно и ровно, Юрий Валерьевич вышел из комнаты, улыбнулся и кивнул. А Лидочка только сейчас заметила, что он был в одних трусах, синих в красную полоску, — когда его разбудили, он быстро набросил пальто и так и помчался к больному почти голым. А еще она заметила родинку на бедре, высоко, почти там, куда девушкам смотреть вообще нельзя. Она засмущалась и принесла ему халат в цветочках, а он смутился еще больше, втиснулся в халат — рукава были ему едва до локтей — отказался от чая и завтрака, и сказал что завтра утром зайдет проверить Мишеньку, поставит ему капельницу, и, может быть, они даже обойдутся без госпитализации. Мать опять разрыдалась и бросилась целовать ему руки, Лидочка силой затолкала ее в комнату к Мишеньке, а сама вышла проводить доктора.