Только вот стрелять с двух метров в медведя из двустволки равносильно самоубийству. Прежде чем умереть, раненный зверь порвёт в клочья палатку вместе со всеми её обитателями. Так что единственное, что остаётся делать в такой ситуации – это использовать «антимедведин». Точнее, орать как можно громче, чтоб напугать Хозяина и принудить его к бегству.
– Серёга! А знаешь, что делать, если встретился с медведицей? – бубнит, засыпая, Позин.
– Ну и чё?
– Крутить яйца.
– Да откуда же у медведицы яйца?!
– Не ей, дятел. Себе яйца крутить, потому что они тебе больше не понадобятся.
Взрыв хохота в палатке слышен, наверное, даже в Хатынгнахе.
Следующие три дня ничем примечательным не выделялись, разве что однажды, во время рубки вешек, Серёга Иванов наступил на скрытое под кочкой осиное гнездо, и его здорово покусали злющие таёжные осы. А так всё было обыденно и скучно. Утром мы уходили на делянку, махали топорами, стаскивали вешки в штабели и, обессиленные, возвращались к ночи домой. А в лагере оставался один только Иваныч, бессменный звереотпугиватель и повар.
В пятницу должна была прийти машина с продуктами, но почему-то не пришла. Но поскольку нехватки еды мы не ощущали, а чая и соли было достаточно, то отсутствие машины в стойбище в положенный срок тревоги не вызвало. Однако после работы в пятницу вечером мы решили половить рыбы бреднем, потому что на удочку клевать хариусы совершенно перестали. Словно река вымерла, хоть бы плеснул хвостиком один гад чешуйчатый. Мёртвая тишина.
Налим
Прямо напротив стойбища, на противоположном берегу Эмтегея, – удобная бухта. Вот туда мы с Лосём, Васей и Серёгой и отправляемся рыбачить. Переходим через мост на противный берег, растягиваем бредень на берегу. Почистили, подштопали, привязали жерди по краям, и ловля рыбы началась.
Вася разделся догола, оставив только кеды на ногах, Серёга по пояс, и тоже в кедах. Взялись за палки и отправились вверх по течению. Серёга почти на месте остался, встал на каменистом мысу, а Вася прошёл метров тридцать, пока сетка не натянулась. Затем быстро-быстро шагает прочь от берега, на глубину, держа палку вертикально, чтоб нижний край сети скользил по дну. Сергей в это время чуть только в воду вошёл и поставил свою жердь около ног, уперев нижний конец в дно.
Вася бреднем, словно циркулем, вокруг Серёги описывает круг радиусом в длину снасти и, когда оказывается напротив нижнего мыса бухты, выбирается на берег. Тут самое тяжёлое начинается. Нужно тянуть нижний край сети равномерно, без рывков и остановок, и так, чтобы грузила, закреплённые по всей длине нижней толстой верёвки, скользили по дну, не подскакивая, не давая рыбе покинуть ловушку, поднырнув под нижний край снасти.
Верхняя верёвка с поплавками должна идти желательно выше уровня воды, чтоб добыча не выпрыгивала через верх. Тут мы с Лосём кидаемся на помощь, и он вместе с Васей, а я с Серёгой тянем тяжеленную сеть, изо всех сил упираясь в речную гальку ногами и согнувшись, как бурлаки на Волге. Идёт так туго, словно в сеть тонна рыбы набилась.
Рис. 2
Ловля рыбы бреднем. Река Эмтегей, 1964 год. Автор фото – Голубев В. П.
Вытягиваем весь бредень на камни и видим, как множество крупных, по полкило и больше, серюков и ленков прыгает по пляжу к воде. Тут главное – не зевать. Дружно кидаемся на перехват. Руками отбрасываем подальше от воды десятки жирных рыбин. Многие спаслись, конечно, но нам не жаль. Всё равно одним забродом взяли целый мешок рыбы. Ну ладно, не мешок, но около того. Два почти полных солдатских вещмешка.
Теперь надо очистить мотню от набившихся водорослей и веток. Приседаю, протянув руки к мотне, и тут меня охватывает столбняк. То, что мы вначале приняли за «валик» из спутанной тины и ила, оказалось налимом длиной около двух метров! Лежит такой монстр, даже признаков жизни не подаёт, чисто как бревно. Хотел я его за жабры схватить, да что-то в последний момент передумал. Хватаю булыжник побольше, да со всего маху ка-ак дам им по голове налиму. И надо же! Ровно в тот самый миг, как я опускал тяжёлый камень на череп гигантского налима, Лёха протянул свои «грабли», чтобы схватить его за жабры. Ну и получил…
Вопли в долине стояли такие, что древние духи затряслись от ужаса и узнали много нового про меня и мою маму. Как я ему пальцы не раздробил – до сих пор не понимаю. Но главное, что мы возвращались в стойбище с богатым уловом. Лёха с Васей несут мешки с мелочью, Вася – бредень и ружьё, а я, согнувшись под тяжестью, тяну налима. По ощущениям – не легче взрослой кабарги (одна из разновидностей парнокопытных, похожа на косулю. Относится к живым ископаемым животным). Голова его – на моём плече, а хвост по земле волочится. И ведь живучий какой! После избиения на берегу, после транспортировки через мост в стойбище он снова попытался ползти к воде. Даже когда подвесили его на перекладине, прибитой между двумя лиственницами на высоте более двух метров, и распотрошили, он всё ещё дёргался и извивался. В желудке у него оказался ещё один налим, не переварившийся. Маленький, сантиметров двадцать. Так мы узнали, что налимы, оказывается, каннибалы. Жрут не только падаль, но и своими сородичами не брезгуют.
А такой огромной печени у рыбы я никогда ранее не видел. Ни до, ни после того чудовища. Кстати, и вкуснятины такой больше не встречал. Печень мы порезали на кусочки и жарили без масла прямо на раскалённом гранитном валуне, который был самым крупным в очаге. Уселись вокруг очага с ножами в руках и начали пиршество.
Солишь шипящий ломтик и, когда он съёживается от жара в комочек, переворачиваешь его ножом на другой бок. Снова подсаливаешь, а через минуту он готов. Далее не нужно ничего! Ни гарнира никакого, ни хлеба, просто отправляешь в рот ароматный, румяный, с хрустящей корочкой деликатес. Ничто не должно перебивать необычайный, первозданный, яркий, как радуга, вкус. Это как раз тот самый случай, когда чем проще, тем вкуснее. Кто этого не пробовал, ничего о рыбе тресковых пород не знает.
Но печень скоро закончилась, и мы принялись за её бывшего хозяина. Огромную, размером с овечью, голову Толик Позин отправил в бурлящий кипяток, а остальное нарубил топором на крупные куски. Пересыпал их в большой кастрюле солью, перцем горошком, щедро проложил лавровыми листьями и крупными полукольцами репчатого лука. Пока мы травили байки у костра, перекусывая сочными дольками сладкого болгарского перца, плавающими в томатном соусе, вылавливая их кончиками ножей из стеклянных банок с надписями «ЛЕЧО», рыба дошла до кондиции. Тогда Позин начал раскладывать каждый кусок в отдельный мешочек из фольги, накладывая сверху своими сарделькообразными пальцами лук из кастрюли. Мешочки он хорошенько упаковал и разложил на тлеющих углях по всему дну очага.
Мне показалось, что прошла всего пара минут между тем моментом, как рыба была заложена для приготовления, и моментом, когда Толик ткнул в один из пакетов тонкой щепочкой. Послышался тихий свист, и из образовавшегося отверстия забила струйка ароматного пара. Слушайте… Этот аромат, учуяв однажды, не забыть до смерти. И каждый раз при воспоминании о нём слюна будет заполнять рот, даже если ты сыт.
А какая это всё-таки вкуснятина! И разве можно было не «продолжить банкет»? В общем, с таким королевским блюдом мы пировали ещё очень долго, пока Позин не уснул за столом. В палатку идти спать так и не согласился. Всю ночь он провёл у костра, лёжа на одной ватной фуфайке и укрывшись сверху второй. Хотя… Как его укрыть, если на такую гору мышц требуется что-то размером с чехол для автомобиля?
Утром – наоборот. Когда установилась тридцатиградусная жара, Толик заполз в палатку и засопел, развалившись на месте «семерых козлят» в одиночестве, подобно какому-нибудь падишаху, предающемуся послеобеденному сну в своём шатре.
А мы нажарили пойманных накануне серюков и ленков, а оставшихся, засолив в кастрюле, поставили в ручей с ледяной водой и, предаваясь развлечениям, наслаждались выходным днём после тяжёлой недели. Сбитым в кровь рукоятями топора ладоням и натруженным мышцам иногда не помешает отдых. Искупались, сели за стол поиграть в карты.
