Андрей Кадыкчанский

Эмтегей 85’

Колыма реальная и мистическая

Посвящаю памяти своего отца,

Голубева Виктора Петровича

18+

О книге (в начало и на оборот):

События, о которых повествует книга, происходили в действительности летом 1985 года в небольшом шахтёрском посёлке Кадыкчан Магаданской области. Все персонажи повести реальны. Имена некоторых изменены по этическим соображениям. Сюжет книги прост и незамысловат, но он поможет читателю погрузиться в подлинную атмосферу суровых будней советских покорителей Севера, последних романтиков ушедшей эпохи: таёжников, старателей, геологов, лётчиков и горняков. Всех тех, кто оказался на Колыме не в погоне за «длинным рублём», а по зову сердца, как говорится в популярной песне тех лет, «… за туманом и за запахом тайги». Книга рушит примитивные стереотипы обывателя о Колыме, который убеждён в том, что, кроме мест лишения свободы, там ничего больше нет. Она откроет ему неведомый, блистательный мир, полный чудес и загадок. И расскажет о множестве мифов и легенд, которые на Колыме передаются из уст в уста и впервые собраны в одной книге. Что из них является правдой, а что домыслом, пусть читатель решит самостоятельно.

Лето 1985 года на Колыме выдалось необычайно жарким. Тогда я работал в Кадыкчанском лесничестве и весь июнь провёл в долине реки Эмтегей, в среднем её течении, у слияния с ручьём Сабагыл, где лесничество заготавливало банные веники из карликовой берёзы. А вот в июле выпала работка повеселей.

«Урюк»

Прочистка – это вам не хухры-мухры, это тяжёлая мужская работа по вырубке на делянках некондиционного стояка – нестроевого леса диаметром менее десяти сантиметров. Это делается для того, чтобы участок не зарастал молодняком, позволяя формироваться деловому лесу, который выращивается для заготовки на пиломатериалы. Срубленные молодые стволы лиственниц складываются в ровные штабеля, сформированные четырьмя укороченными до уровня полутора метров от земли тонкими лиственницами, образующими правильный прямоугольник.

Самые ровные деревца из штабеля, отобранные бригадиром, отгружаются дорожникам для изготовления вешек – двухметровых жердей с привязанными на верхних концах пучками пушистых лапок стланика. Такими незамысловатыми указателями на обочинах помечают участки дорог в зимнее время, чтобы водители на заметённой снежными перемётами трассе могли ориентироваться, где под колёсами – твёрдое полотно дороги, а где начинается кочкарник.

Из инструмента у нас только топоры. Бензопилы и не снились. Их разве что в кино видели. Зато такая работа оплачивается очень хорошо: за месяц можно было заработать от семисот до девятисот рублей.

И вот ранним утром собираемся во дворе лесничества, где стоят гэтээсэмки (гусеничные вездеходы), трактора ДТ-75, «Шишиги» (ГАЗ-66) с кунгами (КУНГ – Кузов УНифицированный Герметизированный) и масса всякого «металлолома» неясного для постороннего человека назначения. Нас встречает бессменная в течение многих лет начальница лесничества тётя Галя. Знакомит членов вновь сформированной бригады друг с другом, представляет бригадира. Затем, прочитав последние наставления, благословляет на трудовые подвиги.

Наш транспорт – убитый в хлам бортовой ГАЗ-52 с тентом и надписью на заднем откидном борте, сделанной наспех кистью жёлтой масляной краской: «УРЮК».

– Почему машину назвали урюком? – спрашиваю бригадира.

– Это не машина «урюк», водитель на ней Урюк, – отвечает, широко улыбаясь, Толик Лихой, чьи предки были ангарскими казаками и передали своим потомкам такую вот примечательную фамилию.

– В смысле? Прозвище?

– Да сам сейчас увидишь. Узбек с высоких гор. Пришёл на работу устраиваться, сам честно признался, что на машине никогда не ездил, права купил за два барана.

– Да ну!!! – выпучиваю я глаза. – Это же анекдот, наверное!

– В том-то всё  и дело, что в нашем случае это реалия жизни, так сказать. Наши мужики, когда его учить ездили, прикололись, что, мол, надо перед запуском двигателя топливный краник на баке открыть, чтоб бензин в карбюратор поступал. Ты бы видел, как мы катались со смеху, наблюдая за этим гондурасом, который ползает под машиной в поисках краника. Кстати, ездить он за два года так и не научился. Если замечтается о чём-нибудь, то более-менее нормально рулит, но при полной памяти – туши свет, выноси мебель.

– Толик! Ну, давайте-давайте, грузитесь уже. Вам за Позиным ещё на Арэс нужно заехать. Передай этому паразиту, что сегодня на стенде будет висеть приказ об объявлении ему выговора за опоздание на работу, – прокричала, как из пулемёта, тётя Галя с крыльца под козырьком одноэтажного деревянного здания лесничества.

Грузим в кузов картонные коробки с консервами, сухарями, чаем и пакетами из серой бумаги, в которых отмерено по килограмму различных круп и макарон. В одной из коробок замечаю несколько бутылок без этикеток с мутной жидкостью, закупоренных пробками из свёрнутой газеты. Это диметилфталат – средство для защиты от кровососущих насекомых, поставляемое на предприятия в двухсотлитровых синих бочках, аналог «ДЭТЫ» или «Тайги», которые продаются в розницу в обычных магазинах.

Затем не без усилий втаскиваем тяжёлую армейскую палатку, печку-буржуйку, деревянные поддоны, двухметровые доски, топоры, гвозди, металлическую посуду и свои рюкзаки. Рассаживаемся в кузове на деревянных откидных скамейках вдоль бортов. Двадцать минут смертельного аттракциона с летающими в закрытом пространстве коробками, рюкзаками и топорами, и вот – остановка. Приехали в посёлок Арэс.

Арэс

Арэс – это не имя бога войны, это значит «Аркагалинская энергостанция». Изначально это был небольшой посёлок энергетиков, обеспечивающих электроэнергией шахту № 6, на месте которой сейчас осталось только торфяное озеро и соседние шахты Аркагалинского угольного бассейна. Со временем, когда на Мяундже построили большую ТЭЦ, Арэс превратился в посёлок транспортников, поддерживающих жизнь главной транспортной артерии – Колымской трассы.

Автозаправочная станция на трассе примерно одна на сто – сто пятьдесят километров в сторону Магадана и одна на триста пятьдесят километров в сторону Хандыги. Здесь же – весовая станция для взвешивания автопоездов с грузом, станция техобслуживания, гостиница, столовая, Дом культуры – в общем, очаг цивилизации посреди пустыни, стоящий на единственной дороге, связывающей Магадан и Большую землю по суше.

Слышим, как бригадир распекает Позина за то, что тот, «мудофель деревянный», опять из-за чего-то проспал на работу, и лесничеству пришлось жечь казённый бензин, чтобы заехать за ним «пэрсонально, как такси для мистера фон Вафлистера».

Вот, наконец, тент на заднем борте приоткрывается, и в кузов вползает нескладный верзила в синем спортивном костюме из трикотажа, с кульком, свёрнутым из газеты, в руках.

– Толик, – протягивает верзила мне руку, а затем по очереди другим пассажирам «газона».

– Толян, ты что с собой везёшь в кулёчке-то? Это ты на месяц в тайгу так собрался? – хохочет Лихой, забираясь следом.

– Ща гляну, чё я тут собрал… – и под восторженный хохот всех присутствующих извлекает из кулька початую бутылку кефира с помятой пробкой из зелёной фольги, коржик, какие в поселковых буфетах стоят двадцать две копейки, надкусанное яблоко и… шариковую ручку за тридцать пять копеек.

Занавес. Бригада «Семеро козлят», как нас окрестил позже Позин за то, что нас вместе с бригадиром было семеро, отправляется в глухую тайгу, в район заброшенного прииска Хатынгнах.

С учётом водительского таланта Урюка, которого, оказывается, зовут Мансур, задача эта весьма непростая. Тряска такая, словно грузовик едет не по обычной грунтовой дороге, а несётся с вершины сопки по курумнику. О назначении средней педали Мансура, кажется, никто не информировал. Тормозами он не пользуется вообще. Через два часа бешеной гонки грузовик резко глохнет, и мы все вперемешку со своим скарбом оказываемся в одной груде, расплющенной о передний борт кузова.