Она растерялась, очевидно, размышляя, как бы помягче сообщить, что встречаться с ним наедине не будет.

– Михельсон, – перебил её Давид, тон его выражал некоторую степень раскаяния, – кажется, я ошибся.

Её брови удивлённо взлетели.

– Прошу прощения. Я действовал на эмоциях, но сейчас понимаю, что, видимо, просчитался.

Он не считал, что ошибся. Но, поразмыслив, понял, что не сможет добиться от неё признания, не применяя особые методы допросов несговорчивых ведьм, и потому решил убедить, что опасности больше нет. Если София потеряет бдительность, то выдаст себя вновь. А он к тому времени решит, что с ней делать.

Когда она ушла, Давид, немного выждав, подошёл к её рабочему месту. К экрану ноутбука было прикреплено несколько стикеров с напоминаниями и какими-то отметками. Почти всё – ручки, блокноты, скрепки – было неймовским. Компания, разумеется, обеспечивала сотрудников канцелярией. Однако многие всё равно пользовались любимыми ручками или ежедневниками. Многие, но только не София. Давид пролистал её рабочие записи: всё строго по делу. Даже никаких сердечек на полях или посторонних заметок на углах. В ящиках тумбочки оказалось практически пусто. Колготки в упаковке, гигиенические тампоны, зарядка для телефона и пара чеков. Последние Давид разглядел чуть внимательнее: София покупала довольно дорогой рюкзак в магазинчике на углу улицы Лип и Тупика Трёх Колоколов. Видимо, решила сохранить чек на случай, если с вещью что-то случится. Давид попытался вспомнить карту города, затем мысленно пролетел сотни улиц, чтобы обнаружить на краю сознания табличку «Улица Лип, 17» – там располагалась небольшая библиотека. А через два квартала на север находилось двухэтажное потёртое здание Факультета Естественных Наук Национального Исследовательского Института имени Фабриса. Больше ничего примечательного в тех местах вспомнить не удалось.

Второй чек оказался чуть более странным: три кофе, круассан с ветчиной, пирожное, салат и суп в кафетерии в центре Аннебурга. Сам по себе обед или, судя по времени, скорее, ужин, ничем не привлекал внимания, но зачем было хранить такой чек?

Затем Давид обратил внимание на дату: это было в тот день, когда он встретил Лотти! Что совершенно ничего не доказывало, но стало ещё одной песчинкой на чаше весов против Софии. А там и так собралась внушительная горка.

Больше осмотр рабочего места Софии не дал никакой пищи для размышлений. Удивительная безликость. То ли дело стол Марты: кипы бумаг в разноцветных папках, упаковка от сэндвича, пустые пробирки, стикеры для маркировки проб, билеты с уже прошедшего концерта, собственная кружка с надписью «ГЕНИАЛЬНЫЙ УЧЁНЫЙ» и фотографией шимпанзе в очках. Или стол Фантэ: обгрызенные карандаши, четыре неровные стопки протоколов гематологических исследований, несколько проводов от телефона, ноутбука, мышки и чего-то ещё, коробка от степлера со сваленными в неё оттисками для печатей «Принято», «Проверено», «Отклонено». Кито пытался создать образ серьёзного учёного: стол прибран, ноутбук стоит параллельно краю стола, провода скреплены силиконовыми жгутами, но вот вся канцелярия собственная, дорогая, ежедневник с обложкой из кожи, ручка перьевая с именной гравировкой. Любой стол так или иначе выдавал особенности своего владельца – любой, но только не Софии.

Можно было сделать скидку на то, что она всё ещё считалась новенькой. Но Давид убеждал себя, что причина крылась в другом.

Всю следующую неделю он внимательно наблюдал за Софией, но, явно подозревая слежку, она вела себя безупречно. Играла роль забитой лабораторной мыши на высший балл. Он мысленно аплодировал её таланту.

В следующий четверг Давид обнаружил серьёзную ошибку в результатах иммуноферментного анализа и заставил всех задержаться. Судя по кислым минам, они что-то планировали – может быть, посиделки в баре. Но такого вопиющего нарушения регламентов Давид давно не видел и не собирался жалеть их.

Вскоре через стекло своего кабинета он заметил, что София стала вести себя нервно. Каждые тридцать секунд поправляла очки, а её нога отбивала ритмы самбы о ножку стола. Пару раз София бросила взгляд в сторону Давида, но быстро перестала это делать, вероятно, заметив, что он следит за ней.

Наконец она появилась в дверях его кабинета.

– Доктор Сезар, мне нужно уйти, – заявила она уверенно, будто это должно было тут же сломить его волю.

– Нет.

Уверенность испарилась, София обняла себя, скрестила ноги и дрогнувшим голосом заявила:

– Вы не имеете права задерживать нас св-сверх нормы без нашего согласия… и без дополнительных выплат…

– Думаете, я стану начислять вам бонусы за то, что вы исправляете собственные ошибки?

София вошла внутрь. Дверь за ней закрылась с тихим «вуш».

– Для этого есть рабочее время, – отозвалась она, заламывая чуть дрожащие пальцы.

– В рабочее время вы должны выполнять задачи, а не переделывать их.

– Вы понимаете, что это незаконно? – вспылила наконец она и нервно взглянула на умные часы.

– Незаконно быть такими тупицами, – невозмутимо отозвался Давид, намеренно раздражая Софию в расчёте на то, что она наконец как-то выдаст себя.

Она отчаянно рыкнула.

– Я ухожу! – воскликнула она визгливо. – И вы не вправе меня задерживать, доктор Сезар.

– Я запрещаю, и если вы выйдете из лаборатории, можете уже не возвращаться.

Она сжала кулаки:

– Думаете, у вас тут единственная лаборатория?

– Вот и катитесь в другую. Придумайте заранее, как будете объяснять Карине Брасс, почему я вас вышвырнул.

София глубоко вдохнула, задержала дыхание на несколько секунд, затем шумно выдохнула.

– Доктор Сезар, – начала она умоляюще, – прошу, пожалуйста. Мне нужно уйти, это действительно важное, срочное, безотлагательное дело. Я… я могу отработать, если хотите! В другой вечер. В выходной.

– Я вижу и понимаю ваше отчаяние, но я уже всё сказал.

– Да вы не можете быть таким козлом на самом деле! – воскликнула она, и Давид в очередной раз убедился, что стены его кабинета не были полностью звуконепроницаемыми: все сотрудники подняли головы и взглянули в их сторону.

Он встал из-за стола, зыркнул на всех сквозь стекло, чтобы они уткнулись в отчёты, а затем повернулся к Софии:

– Объясните, что такого срочного вас ждёт? Умирающая бабушка? Наркокурьер проездом из Будапешта? Вам нужно принять роды у кошки?

– Простите… – запоздало прошептала она. – Простите мне мою несдержанность… я понимаю, что не имею права… но это, правда, важное и личное. Я бы… я бы хотела сказать, но…

Она вновь взглянула на часы. По отчаянию на лице Софии можно было подумать, она действительно держалась за место в А-18. Давид почти сжалился, когда в лабораторию влетела Карина Брасс. Она пронеслась между столами и, на секунду притормозив у двери, чтобы та открылась, ворвалась в кабинет Давида. Оглядела его, потом Софию. От его взгляда не ускользнуло то, как женщины многозначительно посмотрели друг на друга.

– Давид, ты в самом деле заставил своих сотрудников работать сверхурочно без их согласия? – спросила она.

Уже донесли, поганцы! Он начал объяснять свою позицию, но она заставила его замолчать, приблизившись. Её мощная фигура в строгом костюме и суровое лицо подействовали на Давида как взмах дирижёрской палочки: пауза!

– Ты немедленно отпустишь всех домой, – велела Карина.

Давид стиснул зубы:

– Нет.

– Доктор Сезар…

– Госпожа Брасс, – вкрадчиво начал Давид, – если сотрудники этой лаборатории сейчас встанут и выйдут, я выйду вместе с ними. И это будет последний раз, когда я прошёл через эти двери.

– Ты думаешь, что незаменим, Давид? – Карина нависла над столом, уперевшись кулаками, и он повторил позу.

Они глядели друг другу в глаза, выясняя, чья воля сильнее.

– Чёрт с тобой, Сезар, отпусти Софию. Она мне нужна. С остальными делай что хочешь.

Уголки его губ дрогнули, Давид неторопливо опустился в кресло.

– Так-так-так, а вот это уже интересно… вы встречаете наркокурьера вместе?