– Церкви. Ньон отчеканит из этого серебра медали или монеты, а церковь спустит меня на крестики и ладанки. Мне не нравится мысль о том, что часть моего тела может однажды оплатить услуги проститутки, убийцы или ещё что.

Роджер тоже усмехнулся, но одними губами:

– Обязательно куплю такой крестик. Забавно, можно будет переть тебя на своей шее даже после твоей смерти. Интересно, как это оценит наш папаша?..

– Подожди, – Брайан подошёл к зеркалу и достал нож. Отрезал почти полностью посеребрённые локоны и передал брату, отвечая на одну из возможных мыслей брата: – Мне тоже жаль расставаться.

– Это случится не завтра, но и тем более спасибо, что подумал об этом уже сейчас, – Роджер аккуратно вынес волосы, стараясь, чтобы при неосторожном движении они не рассыпались металлическим песком. Его шаги стихли, и Брайан услышал другие, очень скорые и лёгкие, Морганы. Как будто караулила за углом.

– Ах! Что с твоими волосами?! – она мгновенно оказалась слишком близко, и ему стало не по себе от того, что Моргана запустила руки в его волосы. – Ой!.. Ты колешься!..

Эскортесс отдёрнула руки, морщась, стала тереть их. Отошла. Потом её глаза вдруг очень ясно посмотрели на него:

– Кажется, я знаю, что такое боль.

Брайан молчал и Моргана продолжила:

– Не был бы ты святым, я бы не почувствовала этого. Чудно! Господь сильнее природы эскортов. Это удивительный опыт. Давно хотела понять, что же такое физическая боль.

Брайан осенил женщину крестным знамением. Но, во-первых, она смотрела в другую сторону, а во-вторых, кажется, это произвело ненужный эффект.

– Знаешь, – начала она, приблизившись опять, – я хочу, чтобы ты знал, что святой ты или нет, на самом деле ты очень добрый и этим нравишься мне. Пусть ты и со странностями – это не важно. Я хотела бы принадлежать тебе и быть с тобой вечность.

– Если моя смерть не будет внезапной, я успею всё сказать тебе. Сообщу тебе твою миссию на Клервинде, и ты будешь исполнять её и таким образом принадлежать мне, исполняя мою волю.

– А если смерть настанет внезапно? Если однажды утром мы увидим в твоём кабинете только несколько серебряных глыб и песок на полу? Что мне делать тогда?

– Я подготовлю завещание. Там всё будет указано. И для тебя тоже.

– Но я так много хочу тебе сказать!..

– Скажи самое главное сейчас.

– Я люблю тебя и хочу быть только с тобой, – не задумываясь, сказала женщина. Но потом замахала руками: – Нет-нет, не совсем в том смысле!.. Да, это правда, что я больше не хочу быть ни с одним мужчиной, кроме тебя, но не в том смысле, правда.

– А в каком? – со скепсисом спрашивал Брайан. – Посмотри мне в глаза и скажи, что не хочешь меня.

– Кто тебе сказал? Роджер?

– Скажи мне в глаза.

– Я не хочу тебя.

– Ложь, – Брайан видел в её глазах, как в отражении, себя, и ничего не мог поделать: он испытывал отвращение, разочарование, и они проступали на его лице. Он стал говорить резко: – Крылатые всегда видят ложь. Уходи. Уходи-уходи! Твоя ложь прошла в прошлый раз, потому что излагалась на бумаге. В этот раз – нет. Какая неудача… и это конец, Моргана. Всё, ты не можешь быть со мной.

– Боишься? Ты ведь просто боишься, так?

– Я?! Чего? Женщина… Я был девственником, когда ушёл в монастырь. У таких, как я, способность иметь детей исчезает к восьмидесятому году жизни. Именно поэтому мужчин, оставшихся нетронутыми, берут в послушники в четыре раза раньше, чем таких, например, как мой брат. Именно потому я так скоро вошёл в коллегию кардиналов. Мне слишком давно не интересны женщины вовсе. И тогда, в Сент-Линне… я ударил тебя потому, что монахини видели твой уродливый поступок, это напоминание о чувственной природе существ, о которой им, к несчастью, далеко не всем удалось забыть.

Он немного помолчал.

– Одно время я сожалел об этом. Но не о том, что больше не способен познать женщину в принципе, а о том, что у меня никогда не будет своих детей. Я всегда считал, что какой бы степени отеческой любви не испытывал к пастве, мне никогда не понять, что бы почувствовал я…

– Ревность, – от двери послышался голос Роджера. – Я чувствовал ревность и сожаление. А ещё одиночество. Когда рождалось яйцо, его мать не отходила от него ни на шаг и почти не обращала внимания ни на что другое. Даже избавившись от скорлупы, малыш всегда получал внимания своей матери в сотни раз больше, чем я получал от неё. Если помнишь, только мать Джулиана не была такой, и то, потому что была дочерью древнейшего Дарка, избалована сверх меры и самовлюблённа. Я почти ненавидел своих сыновей.

– Думаешь, могло бы быть когда-нибудь иначе? – спросил Брайан.

– Она поцеловала тебя? – вместо ответа спросил Роджер.

– Нет, но ты был прав.

– С тебя вечер в ратуше, – Роджер вскинул брови и посмотрел в потолок. – Надо было деньги поставить – был бы один из самых лёгких выигрышей тысячелетия. Но я ж не думал, что ты сразу же ринешься всё выяснять.

– Дело сделано, – пожал плечами Брайан и кивнул эскортесс. – Моргана, прощай.

– Но куда мне идти? Что делать?

– Я пришлю тебе указания.

Они с Роджером ушли, спокойно и не торопясь. Собирались пообедать с Уорреном. Обычно с ними обедала и Моргана. В этот раз она тоже пришла, хотя её ждали меньше всего. Ей бы полагалось плакать где-нибудь в уголке.

– В чём дело? – ледяным тоном спросил Роджер. – Что тебе не ясно?

– Всё мне ясно. Уоррен! Они выгоняют меня за то, что увидели, что… что я хочу Брайана. Это несправедливо!

Уоррен был шокирован – ему никто ещё ни о чём не говорил. Но он явно подозревал то же, что и Роджер, потому что довольно быстро разразился ответом:

– Справедливо или нет, но ты в этом случае помеха, милая девочка.

– Да кому я со своими скрытыми желаниями мешаю?! А кому мешают твои скрытые желания?

– Я с ними борюсь хотя бы.

– А кто сказал, что я не борюсь?! Всем известно, что Роджер хочет эферет-принцессу Шерил, но не может её покорить, потому и пошёл в монастырь. Но сейчас он общается с ней по деловым вопросам и никто никого не выгоняет из Ньона, хотя проблема осталась та же. Он же зациклен на ней! Так почему я не могу быть как Роджер?!

– Не сравнивай нас, – почти презрительно говорил Роджер, – тебе позволено быть рядом с Брайаном исключительно из сострадания его к таким, как ты.

– Таким, как я? К царским шлюхам, ты хочешь сказать? Но, милый, по степени потасканности ты превосходишь меня в тысячи, если не миллионы раз!.. Не смей говорить мне, что я недостаточно хороша для того, чтобы быть подле Брайана!..

– Ты загораживаешь свет, который мог бы падать на других – тех, кто более в этом нуждается. – Удивительно мирно сказал Уоррен, и это, контрастом, лучше всего поведало Моргане и Роджеру о том, что они, споря, оба постепенно повышали голос.

– Брайан! Пожалуйста!.. – Моргана отвернулась было, но схватилась за голову и бросилась в ноги к святому. – Не прогоняй меня от себя!..

– Ты преодолеешь это… – очень сочувствуя её горю и муке говорил Брайан. Он даже погладил, легко, её по голове.

– Я, я преодолею это в себе, Брайан, я хочу быть чище. Я могу быть чище!..

Моргана продолжала умолять, заплакала. Уоррен вышел – ему оказалось тяжело наблюдать это зрелище.

Роджер смотрел на происходящее совершенно спокойно, но, всё же, пробормотав, что у эскортесс совсем нет гордости, тоже вышел. И тогда Брайан сдался:

– Хорошо. Хорошо, Моргана. Хорошо. Оставайся. Удивил? Нет, нет, не надо, не надо… оставь мои ноги в покое… Отвалится ещё чего…

Моргана, вытерев щёки, захохотала и села на пол. Брайан с улыбкой смотрел на неё. У этой женщины не было истерики, просто так внезапно выразились в ней радость, лёгкость и чувство освобождённости духа. Ему было интересно, насколько точно он понял её ощущения в тот момент и рассказал историю о том, как будучи епископом, был назначен руководить миссией на островах Айона в Океании, но провалился полностью, и как умолял кардинала Иеджессо дать ему всё исправить. И что испытал, когда Иеджессо позволил Брайану не только вернуться в Айон, но и посвятить себя этому делу полностью до тех пор, пока не добьётся положительных результатов.