В таком странном виде его и нашли солдатики из «учебки», только что призванные, которые мётлами доводили пространство за казармами до стерильного. Примерно такого, какое бывает во дворе, в кабинетах и палатах военного госпиталя на окраине Оренбурга, который драили до блестящего состояния со дня основания в 1744 году. Главная клиника Южно-Уральского военного округа приняла Женю Макаркина с радостью.
Радость была написана яркими красками на лицах медсестёр, врачей и даже у главного врача, который исправно обходил все палаты раз в неделю. Провалялся Женька в учреждении полтора месяца, зато не без пользы. Наладили ему сломанные правую ногу и левую руку, и каким-то хитроумным способам вернули мозг в состояние, которое Евгений имел до полёта с забора. А самому ему казалось, что мозг стал работать лучше. Но он об этом молчал, поскольку хвастаться не любил вообще. С детства. И хвастунов активно не любил. Обрывал их на самом интересном хвастливом месте очень грубым словом или даже благодарил, пожимая руку так крепко, что хвастун на некоторое время дар возвышающей себя речи терял, а вместе с даром упускал и основную нить мысли о себе, выдающимся.
В запас Макаркина уволили на два месяца позже и до вокзала его провожали друзья по службе. Женька шел на костылях и нести даже два небольших чемоданчика было ему неудобно. В декабре шестидесятого поступить в Ульяновскую Школу Высшей Лётной Подготовки возможности уже не было, а потому отец помог ему устроиться ремонтником на алма- атинский завод тяжелого машиностроения, где сам отпахал двадцать три года и оттуда собирался уходить на пенсию. Завод с 1942 года посылал на фронт снаряды, бомбы и мины, а когда мир наступил — здесь стали делать прокатное оборудование, волочильные станы, и к тому дню, когда Женька начал тут трудиться, в списке заводских изделий было почти двести разных вещей, от станков до тяжелых машин, которые закупали США, Великобритания, Франция, Япония и так далее. Тридцать две страны. Хороший был завод. И Макаркина там зауважали. Умел работать красиво, быстро и точно. Но он ждал следующего года, экзаменов на звание пилота в Ульяновской «ШВЛП».
Время ползло. То ли после войны сил ещё не набрало, то ли Женьке хотелось его разогнать до скорости истребителя МиГ-21, чтобы быстрее наступило очередное лето и можно было сдать документы в лётную школу. А тут ещё Лариска, до сих пор любимая, появилась во дворе дома, где жил Женя, раньше с родителями проживал друг его Серёга, укравший у него Лариску. Ну, как укравший? Уболтавший. Молодец, значит. Попробовал другу от души нагадить. И у него получилось. Но жизнь совместная, семейная не заладилась. Разбежались они. Лариска с сыном к маме с папой приехала и пока не работала. Сын болел постоянно. Пришла она вечером к Женьке тридцать первого декабря. Сели они под ёлкой, которую мама с рынка принесла и украсила. Сели и молчали. Он глядел ей в глаза и видел в них страх, горе и тоску.
— Ты меня уже не любишь? — спросила шепотом Лариска.
— Люблю, — не соврал Макаркин Женя.
— Ну, может, тогда…
— Нет, — он отвернулся. — Лучше я тебя буду любить. А начнём снова — буду ненавидеть.
Лариса поздравила его и маму с наступающим, опустила голову и ушла. Больше они никогда не встречались.
Отец за новогодним столом поднял рюмку водки и сказал тост.
— За нашу семью крепкую, за наше счастье, за любимую нашу маму, для меня жену, лучшую на этом свете. И за тебя, парень. Удался ты. Мы рады. Большого тебе и светлого пути.
В марте отец умер. Он никому не говорил, что у него рак какой-то кишки. Только матери доложил, что врачи ему дали пожить ещё пару месяцев. Но они ошиблись. Месяц — и батю отвезли на кладбище. На улицу Ташкентскую. Женька ему сам памятник сделал. Купил гранит на заводе за городом, где его пилили и выкладывали на стены важных зданий, которых в столице было множество. Он обтесал кусок гранита на заводе во дворе. Выбил долотом всё, что положено было написать, сделал бордюры, сварил оградку. Первый зам. директора дал бесплатно трубы и уголок на оградку. Поставил с ребятами из своего ремонтного цеха всё это на могилу и стал жить дальше с очень больным осадком в сердце и душе. Любил отца.
Тут как-то незаметно и август пришел. Поехал Евгений в Ульяновск, костыли не взял, хотя без них не ходилось ему по-человечески. Бедро прооперировали в Алма-Ате, поставили вместо переломанной кости целую. Взяли с умершего таксиста. Родственники разрешили. Она вроде такая же была размером, но прижилась с трудом и Женька без костыля ногу волочил да слегка прихрамывал. Оказалась — нога после операции почти на сантиметр короче. Но жить можно было. Он делал всё, что хотел, только бегать не получалось. Да, собственно, повода-то и не было бегать. Но на первой же медкомиссии его «зарезали».
— Биография у вас хорошая, — по-доброму сказал ему председатель. — Но есть недостатки. Рост у вас метр девяносто два. Уже негоден. Самые высокие лётчики — сто семьдесят четыре сантиметра. И, главное, два перелома… А ещё было сотрясение мозга. А как последствие этого сотрясения вполне вероятна возможность повышения кровяного давления на полётной высоте. Ну, при перегрузках даже на две ДЖИ — это инсульт или инфаркт. Соответственно и гибель. Не только ваша. Люди разобьются. Самолёт тоже умрёт. Человечья жизнь бесценна, но и машина не дешевая.
— Я не смогу жить без самолётов, — Женя поднялся, оделся. — Лучше спиться и забыться.
— Ну, совсем без самолётов мы вас не оставим. Не бросим, — улыбнулся доктор. — Три года в Школе работает факультет авиадиспетчеров. В пятьдесят девятом выпуск был первый. Тогда год учились. А сейчас два года, да десять месяцев ещё. У вас столько знаков отличия по службе в армии. Вы классный специалист. И как сказано в армейской характеристике — отличаетесь ответственностью и легко обучаетесь всему. Значит, и самолётами научитесь управлять. Движением в воздухе. Но только с земли. Без диспетчеров пилоты сейчас — котята слепые. Машины стали сложными и много их в небе. Я ваши документы передам на факультет диспетчеров управления воздушным движением. Не возражаете? Экзамены начинаются послезавтра в тридцать пятой аудитории. Медкомиссию на диспетчера вы только что прошли. Справка об этом будет на факультете. Счастливо!
Женька вышел из Школы и как во сне двинулся по незнакомому городу неизвестно куда. По дороге он съел десяток стаканчиков разного вкусного мороженого, выпил автоматически полведра газировки и в общежитии его стало тошнить. Заболела голова, щипало сердце и наворачивались слёзы. Потом он взял себя в руки, дал кулаком по шее себе и вслух сказал.
— Если есть выход к хорошему, иди. Или потеряешь на хрен, забудешь, где он был, этот выход, и уже до смерти не найдешь.
…Через два года и десять месяцев двадцатипятилетний Евгений Антонович Макаркин обмывал с друзьями по факультету и свой диплом, и дипломы ребят. Внутри красных «корочек» с тиснённым знаком гражданской авиации и словом «Диплом» было красиво написано тушью:
«Макаркин Евгений Антонович. «Диспетчер управления воздушным движением». И туда же поместили вкладыш. Листочек с оценками за семь выпускных экзаменов.
Не было среди написанного только слова «УРА!» Но вся команда из семидесяти трёх выпускников прокричала его как на параде, так слаженно и громко, что со всех ближайших деревьев сорвались и испарились в небольшом тумане испуганные воробьи и скворцы. Жизнь продолжалась. Нет. Жизнь началась!
Направили Макаркина в родной город. Он неделю отдохнул, на рыбалку с друзьями смотался. Далеко. На реку Или. Отдохнул здорово и рыбы привёз столько, что мама себе оставила килограммов восемь щуки, маринки и сазана, а остальное разнесла по соседям. Больше в морозилку втиснуть не смогла.
Вот через неделю и пошел Женя к заместителю начальника Управления ГА по кадрам Жумабаеву Арманжану Тулеповичу. Тот все до единой бумажки прочёл вдумчиво, все характеристики и грамоты почётные, приложения к значкам отличника службы изучил, а уже в конце раскрыл диплом.
